Сегодня ходила в детство

Сегодня ходила в детство.
И было всё: запахи детства, солнце, совсем как в детстве и подруга рядом такая, словно с детства она со мной.

Сегодня мы с Юлькой открывали сезон на ипродроме. 
Первый наш с Юлей диалог в день знакомства, кстати, выглядел примерно так: мы обсуждали любимые ароматы. Я осторожно, зная, что обычно это вызывает как минимум недоумение, сказала: «Для меня лучший аромат — это запах конюшни».
Вопреки ожиданиям, Юля зажмурилась мечтательно и сказала: «Ну, это святое!..»
Вот это да, подумала я. Вот это везуха!

1

Ну и вот сегодня мы встретились на ипподроме. Юля занималась конным спортом в другом месте, а мои детство и юность прошли на конюшне Вити Калимулина.

Раньше я приезжала на трамвайчике. Заходила в булочную рядом с остановкой, чтоб купить хрустящий и душистый серый за 16 копеек. Несколько булок.

На конюшне встречал смешанный аромат сена, навоза, лошадиного пота, кожаной упряжи и дёгтя. 
Ржание лошадей, почуявших меня.
Грассирующее гуканье голубей под крышей. 
Тонкие лучи солнца с парящими в них невесомыми частичками соломы.
Мат конюхов из темноты конюшни и терпкий запах махорки.

В бытовку: быстро переодеться и бежать кормить лошадей хлебом. Да, сегодня говорят, что вредно. Но мы тогда этого не знали.
И за работу. Долго объяснять, но кто дневал на конюшне, тот всё знает.

Говорят, есть в мире 5% людей, у которых любовь к лошади заложена в генах. То есть с этим рождаются.

Охотно верю: первый про-лошадиный переполох я устроила, когда мне было месяцев пять. Меня везли в лесок, по дороге я увидела лошадь в поле. По-лошадиному я не знала, а лаять уже умела. Я брехала, как заправская собачонка, выражала восторг, раскачивала папину волгу и подвывала.
Родичи понять не могли, отчего ребёнок взбесился, пока дедушка не сообщил с гордостью моей маме:

«Наташенька, а ведь это она лошадку увидела!»

Лошади. Лошади. Мне нужны были только лошади.

2

В четыре года уставшим от лошадиных истерик родителям пришлось припереть меня на ипподром. Там их осмеяли так, как умеют только конники: если перевести на русский, то «охренели вы совсем, родители офигевшие, вы бы ее еще сразу после выписки из роддома на конюшню принесли и оставили».

Пока родители надеялись, что рассосется я, лет десять мне было, села на трамвай и поехала на ипподром. Так началась моя конная одиссея.

В секцию меня, к счастью, не взяли: «Мест нет», — сказали. «Вали на хоздвор».
В презрительном тоне ясно читалось:
«Твоё место у параши, неженка».

Нет, ну правда, я и в деревне ни разу не была. Не только с сельским, но и с домашним трудом не знакома: в профессорской семье служили домработницы.

Но это на имело значения, главное— лошади рядом. В груди щемило, когда я наблюдала за грациозным животным, в носу начинало щипать, я прятала слёзы. Почему? Нет ответа.

На хоздворе новички тоже не были нужны, даже услужливые (и куда только делать моя строптивость?)

Подслушала, что в рысистом отделении по соседству набирают «любителей». Так я там и застряла: в жару и лютый мороз. «Ты же тепличное растение, что ты делаешь здесь, девочка? Я всё жду, когда тебе надоест но, видимо, уже не дождусь», — говорил мне мой замечательный начальник Витя, которого на ипподроме почему-то недолюбливали.
Витя не пил, не курил и писал стихи. Витя любил лошадей и никогда их не обижал: просто любил. 
Витя умел как-то заработать деньги: «умел крутиться», тогда говорили. Заработанное вкладывал в любимое дело: конный спорт держится на плечах таких, как Витя. И на нашей конюшне было уютнее, чище и обустроеннее, чем в других отделениях.
Здесь жили кролики, курочки, кошки с котятами. Сетки с кроликами держались под потолком, периодически кролики валились нам на головы.

По праздникам, или когда мы ныли «сделай плооов, ну сделай!» Витя готовил плов в казане, на открытом огне. Или фаршированного рисом с морковкой, луком и специями гуся на вертеле. Помню, первый раз готовя гуся, сторожить и крутить его за палочку Витя неосмотрительно посадил нас. Мы, вечно голодные дети после работы на свежем воздухе, понемногу обдирали поджарившуюся шкурку: в итоге готовый гусь был лыс, точнее — дважды гол и истекал соком. Витя очень орал, потом — смеялся. И гусь и плов были бесподобны.

*****

...Вначале нам, новичкам, разрешали чистить стоящую на развязке лошадь.
Потом мы немного подросли и нам доверили подбивать денники (кто знает, что это такое, тот поймёт). Но мы делали всё, иначе прогонят.
Наконец, мы могли надеть недоуздок и сами вывести лошадь на рязвязку или даже на водилки.
Когда взрослые были заняты, мы сразу громоздились на спины лошадям и припадали к тёплой холке, обхватывая руками шею. Позже, много раз, если чувствовала, что заболеваю, я так и делала. Пятнадцать минут — и ты здоров: такая у лошади энергетика.

3

К окончанию школы мы были допущены к полноценной работе: в день надо было «работать» три лошади. В обычные дни — под седлом, но поскольку отделение наше было рысистое, ни о каком комфортном галопе речи не шло. Одна лошадь — девять миль рысью, три из которых она тебя прёт и сделать ничего нельзя, только сдерживать, чтобы она не «растащила». Мили через три она немного устает и расслабляется. Можешь расслабиться и ты, но не совсем: неожиданности могут быть очень неожиданными, когда ты на круге. Например, дырка в заборе.

Сегодня увидела, что проход закрыли фривольного розового цвета бетонной плитой. А раньше через ипподром, сокращая дорогу, шли люди. В тот момент, когда из дырки высовывалась чья-то голова, лошадь говорила «ой, мамочки!» И делала резкий скачок влево. А ты, если расслабился, летел вниз.
А какая задача главная в неожиданном падении с лошади?
Не выпустить повод.

За выпущенный повод начальник может расстрелять, потому что бегать ему потом вместе со всеми, разъяренными на того, кто выпустил повод, под стройные и дружные двадцатиэтажные маты и ловить испуганную лошадь, норовящую выскочить под машины.

Вообще, падения бывают разные: осознанные и спонтанные (главное, не выпустить повод, да?). Осознанные — это когда незнакомая лошадь под тобой чудит и ты понимаешь, что все равно еб...упадёшь. И принимаешь решение упасть. И падаешь.
В спонтанных падениях главное — не выпустить повод, что там с тобой — никого не волнует. Ни тебя самого, ни конюха в телогрейке который, посасывая бычок, вопит: «Ссука, повод держи!»

На конюшне лошади постоянно менялись: ипподром — место испытаний и тренировок. Одних увозили, других привозили.

Любимчиков провожали дружным рёвом. С любопытством ждали новичков. Гадали, какой масти будут, с каким характером.

Лошади — они все разные, почти как люди. Только интеллект есть у всех лошадей, в отличие от.

Самой любимой нашей лошадью был орловец Метрополь. Низкий, широкий, как диван и верный, как собака. Он был настолько терпелив, что послушно выполнял команды: 
«Сидеть!» — вскидывали руку мы и он садился на задние ноги. 
«Дай лапу!» (лапу!!!) — и он изящно и бережно протягивал копыто.
За то, чтоб его работать, шла война: на его мягкой рыси можно было не облегчаться и дремать. Он не скакал в сторону даже тогда, когда мальчишки орали из дырки в заборе «бу!».

Зато в дни заездов Метрополю не было равных: обычно спокойный, он становился азартным, с гонгом сразу вырывался вперёд и вел до конца, ни разу не проскакивая, никогда.

Однажды я долго не ходила: была сессия в институте.
На конюшне всех лошадей разобрали,а Витя, хитро улыбаясь, сказал: «Вон, последний денник направо — специально для тебя товар отложили».
В деннике ждал огромный, серый в яблоках конь. (Это я песню цитирую, кони-то в пальто, а на ипподроме — лошади.)
Конь косил лиловым глазом и желал тунеядствовать.
Витя ржал и не помогал, когда я пыталась натянуть уздечку на вздернутую до потолка морду: Командор (тот случай, когда имя попало в яблочко) вредничал.
Наконец, я взгромоздилась в седло и бросилась догонять наш конюшенный выезд: все уже давно упилили на круг.

4

Догонять бросился Командор вообще-то, разбрасывая ноги в стороны, вращая крупом во всех направлениях , болтая башкой с полной амплитудой, козля и безобразничая.
Ну че делать — надо падать. А впереди удаляются хвосты нашей смены и дружно ведь идут, сволочи, болтают между собой: те, кто сверху — по-человечьи, те, кто снизу— по-лошадиному. Или наоборот.
Шмякнулась я на лёд. Башкой затрясла, всё вокруг поплыло, и повод выпустила: Командор весело ускакал за друзьями, раскидывая копыта во все стороны, гад.
Через минуту появилась верховая Галка, подруга моя, держа за повод недовольного Командора (я еще сидела на льду): «На, говорит. Да не парься, с него все летают, шансов нет. Потому его никто работать и не хочет».

А в лошади, после падения, что важно кроме повода? Важно взгромоздиться на нее обратно, как бы хреново тебе не было: воспитательный момент, чтоб не думал, что это он меня оседлал. Ну вот я села и поехала, чтоб ему жизнь малиной не казалась.

Короче говоря, он в конце концов стал моим, хотя летала я с него до самой весны через раз: то мы ручейков боимся, («ну Командорушка, ну пойдём ручеёк понюхаем и полюбуемся, ты поймешь, что ничего страшного), то дырки в заборе, то кульбиты крутим, то включаем заднюю передачу и прыгаем вбок, свечим, козлим и брыкаемся. 
А то всё уже нормально и любовь, ручьи высохли, к дырке в заборе мы привыкли. Я волосы распустила (золотые, ниже пояса), чтоб выпендриться, конечно. Идём халявным тротом, болтаем. И тут чувствую, — расползается подо мной новое седло. Говорю девчонкам: «Пока-пока, я падаю!» Валюсь на землю, Командор подходит ко мне, дышит нежно и удивлённо говорит: «Ну ты чего?! Сейчас-то что? Я ж не делал ничего!» И носом мне в лицо тычется.

Наконец-то эта жопа меня полюбил да так, что стал тише ягнёночка. Поговаривали, что на конезаводе его страшно били — отсюда такое недоверие к людям.

Как-то я простыла и пару дней не ходила. Попросила Галку его поработать. Не, говорит Галка, мне здоровье дороже и козлика твоего я работать не стану, а пошагать — пошагаю.
Звонит мне вечером, орет: «Оно мне надо? Я его в повод, а он как давай свечить, и копыта перед самым лицом свистят и морда зверская! Сама приезжай! Да чтоб я!.. Да чтоб мне!..»

А я слушаю и радуюсь: вот он, мой звёздный час. У меня есть свой мустанг-иноходец, только мой. 
Жаль только, что недолго.

После Командора я ипподром оставила: уехала из города.
Всю жизнь буду по нему скучать.

Сегодня я вернулась в те дни.
Как давно я на ипподроме не была, спасибо Юле, что вытащила.

Не изменилось почти ничего, только постаревшие конюшни обнесли уродским и хаотичным забором.

Гуляли знакомыми дорожками. Робко стояли у ворот конюшни, из которой я выезжала тысячу раз, где сейчас я — чужая. 
Вот лавочка, вот место, где Витя разводил костёр для плова. И так же воркуют голуби а внутри самовлюблённо умывается серая кошка. Только нас там нет.

Вокруг трибун толпа и оживление.
Ромалэ весело переговариваются, я разглядывала солидных возрастом цыган и думала: а ну как это из детства моего цыганята, которые пропадали на конюшне?

Прошли мимо сеновала. Мне казалось, что там был высокий потолок. Помню как мы любили ранней весной, когда снег еще лежит и воздух звенит, но солнце уже сильное, лечь на душистое сено, подставить лицо солнцу и в счастливой усталости закрыть глаза, слушая ненадоедающие звуки конюшни и вдыхая аромат сена.

*****

...На конюшне чисто и денники прибраны. Только лошадей после испытаний сразу не разбирают: они остывают в уздечках, даже трензель не достают и не ослабляют ремешки. И уздечки не кожаные, а какие-то пластиковые: дешёвые, что ли. Мы то сразу разбирали и накидывали попону, потом шагали.

Чесала лошади щёки, натёртые ремнями. Он закрывал глаза и ронял голову на меня. Я отошла — заржал возмущенно. Есть контакт! Путь к лошади лежит через чуханье и нежный шепот на ушко.

А конюшня наша, как и было раньше, самая ухоженная.

А Витя, начальник нашего рысистого отделения, оказался одним из самых прекрасных людей, встреченных мною и замечательным, верным другом.

Когда уже уходили, я сказала: лошадь — она как море. Вроде надо уходить, а ты все время возвращаешься. Вот и от лошади не уйти. Нам не уйти, пяти процентам со сказочным лошадиным геном.

Оригинал в Фейсбуке автора.