В память о художнике и искателе Муратове

16 сентября известному омскому художнику Артуру Муратову исполнилось бы 55. Активный, деятельный, громкий, если не сказать — громогласный, искрящийся позитивной энергией, сияющий любовью ко всему живому, неутомимый искатель приключений и тайн бытия, безудержный романтик, стихоплет, одаренный и артистичный, с душою нараспашку, добрейший и самый юморной и веселый из всех художников, Артур к этому времени объехал бы уже половину Омска и, радостный, а от того еще более пьяный, встречал бы на лавочках у своего дома толпу друзей-художников, музыкантов и, возможно, студентов, постоянно попадавших под его обаяние. По крайней мере, так случалось в те дни, когда я жил в Омске. И в его 35, и в его 45. Мне казалось, что так будет вечно: каждый свой юбилей неугомонный Артур будет праздновать на всю катушку. Он и сам был уверен, что еще много-много юбилеев будет так. Он собирался жить и рисовать. «Мне нужно нарисовать миллион ангелов, так что куда деваться», — как-то сказал он. 

1

Но, увы, миллионного ангела Артур так и не написал. Он не дожил 39 дней до своего очередного юбилея. Православие считает сороковой день после смерти крайне важной датой. Принятые каноны христианской веры говорят, что именно в этот день душа упокоившегося получает ответ о том, где она проведет вечность. Считается, что 40 дней душа еще находится на земле, но после этого она навсегда ее покидает и перемещается в отведенное ей место. 40 дней после смерти как раз сегодня (первым днем считается сам день смерти, независимо от того, восколько она произошла). Так что душа Артура именно в день его 55-летия получила ответ на свой самый значимый вопрос, и теперь будет слышать наши слова в его память, успокоенная и блаженная.

Артур, тобольский татарин, воспитывавшийся в концепции коммунистического атеизма, воспринимал христианское учение исключительно как главную закодированную книгу истин. Книгу, которую можно и нужно разгадать. То, что книга была кем-то написана, его никогда не интересовало. Он видел в этой книге следы самого Бога. Не недосягаемого Творца всего сущего, а Создателя, имеющего пусть и высший, но все же — Разум, а значит — досягаемого хотя бы интеллектуально, т.е. — через решение загадок и снятие покрова. «Знаешь, Кинес, у Бога есть логика!», — однажды воскликнул он, озаренный восторгом решения очередной головоломки. И тут же стал доказывать это примерами из жизни, его жизни, совсем недавними событиями, которые подсвечивались в его искрящемся сознании эдакой гирляндой ярких огоньков-вспышек.

Все, кто общался с Артуром, знают это его характерное свойство: зажигаться от любой мысли, идеи, слова, даже от внешнего образа, не звука — взгляда, мгновенно переключаться на этот импульс, и — полностью погружаться в него, подключая к, казалось бы, случайному мгновению, вскользь сказанному слову, обыденному действию, мириады ассоциативных нитей со всего информационного поля. Эта ассоциативная игра сознания была для него реактивным топливом: его мысли в миг ускорялись до световых значений, а тело словно бы получало ударную дозу энергии, и он искрился — этой мысленной энергией и счастьем. И говорил, не переставая говорил, фонтанируя все новыми образами, цитатами из разных культурных слоев, на ходу сочиняя афоризмы, достойные любого из великих мыслителей прошлого (и тут же забывая их — или записывая в свои бесконечные записные книжечки), переходя то на староцерковный, то на современный язык уличной шпаны — так широк был спектр его взгляда на мир.

2

Чтобы жить с таким термоядерным реактором внутри, нужна большая Сила. Иначе сгоришь ярким пламенем. Удивительное дело, но Артур не просто жил с этим, но и со временем «мутировал», не просто эволюционировал — а революционировал, будто бы сбрасывал очередную ракетную ступень, выходя все в новые слои атмосферы. Так случается, что человек ищет себя, свое место в жизни, годами, десятилетиями, а потом вдруг находит его и — успокаивается, «одомашнивается», его ритм замедляется до базисного. Говорят про такого: житейская мудрость. Но это не про Артура. Он как-то написал:

«В этом плане братец хоть создал уют —
Пришел и уснул. И не узнал концепцию.»

Узнать концепцию — вот он, главный стимул и главная идея жизни. И как же это сделать еще, кроме как не поднявшись на ракете, аки ангел, в небеса?! Ведь там, на седьмых небесах и есть Господь, Концепция. Вот почему — миллион ангелов. «Я видел много красивых вещей, и поэтому пишу красивые картины». Это — снова Муратов.

Как-то он сказал, что научиться живописи просто: смотришь, как рисуют мастера, повторяешь, изучаешь законы, и всё. Дело во времени и наблюдательности. А вот писать стихи — сказал Муратов, — научиться очень сложно. Потому, что ты не сможешь увидеть, как они создаются, если будешь наблюдать за поэтом: всё происходит у него в голове! Поэтому, научившись «писать картины», Артур переключился на стихи (так же, как еще один гениальный и свободолюбивый художник-искатель Толя Ширяев, тоже умерший в 55 — их судьбы в чем-то очень схожи...). Ведь это же — очередная головоломка, очередной покров перед Истиной, который нужно снять. Много лет Артур писал рифмованные четверостишия с четким, песенным ритмом, подражая то Пушкину, то Некрасову, то Лермонтову — классическим и понятным поэтам, признанным классикам. Однажды, когда я смотрел футбольный матч, Муратов позвонил мне и минут 15 читал своё «маленькое» стихотворение. Он так и сказал: «Кинес, я пишу либо большие, либо маленькие стихи. Это — маленькое». Я смотрел игру с выключенным звуком и слушал муратовские рифмованные размышления. Я тогда написал в ЖЖ: «Как у большинства пишущих стихи художников, у Артура все стихи написаны в четком классическом ритме, с рифмами и четверостишьями, простыми словами, но очень глубоко и красиво — словно красками по холсту натюрморт или акварельный пейзаж».

3

 

Но Артуру было недостаточно говорить языком Некрасова и даже — Пушкина. Он хотел идти вглубь языка, развиваться вместе с ним. И он стал читать и слушать Бродского, а также японскую и ближневосточную поэзию. Как-то он сказал, что не понимает джаз. Что может слушать его только тогда, когда играют приджазованные версии его любимых мелодий. Это был очередной вызов самому себе. Мелодии и знакомый ритмический рисунок — это то, что он научился слышать в поэзии «Золотого века». Но язык ведь богаче и больше! Как и музыка. И Артур окунулся в него полностью, забыв про ямбы и хореи, про ритм и рифму. Он впитывал новые техники, самообучался со скоростью нейросетей гугла.

Поначалу, когда он находил кого-то мощнее, кого-то, кто ушел намного дальше в освоении языка, он полностью перенимал его интонацию. Так, слушая Бродского, он писал в его ритмике, как раньше писал в ритмических трафаретах Некрасова или Пушкина, и впоследствии, читая вслух стихи, написанные под впечатлением Бродского (например, в интервью Лизе Силявиной в 2011-м), он даже голос менял, модулировал под тон и интонирование своего текущего кумира. А потом, когда ему казалось, что «Измаил взят», он сбрасывал эти мимикрические шаблоны (очередную ракетную ступень), и возвращался к себе, уже новому, как птица Феникс, заново рожденная, только на новых «небесах».

«Без труб и барабанов.

Хорошо жить в чистой комнате, забившись в угол, тихо поджав колени, и наблюдать жизнь и смотреть широко открытыми глазами прямо в морду, блин, времени. И оно принюхивается к тебе, трогает тебя неслышной лапой, отходит, и нарочно играясь, бросается к тебе. И не доскочив несколько секунд, резко останавливается. Так оно играет тобой, а ты играешь собой в нем». А.Муратов.

Слово занимало его ум, поскольку именно через Язык можно было достичь Бога (так говорил и Бродский, повторяя за Оденом, но прийдя к этому самостоятельно снова: Язык есть Бог). И он искал Его, Истину, Исиду, читая бесконечные миры и мифы, изучая, анализируя, расшифровывая, разбирая на атомы и собирая назад.

4

 

Иное дело были его картины. Они жили другой жизнью. «Картины должны радовать», — говорил Муратов. Они должны восхищать любого, даже самого последнего человека. Они должны быть простыми и яркими, и должны вызывать улыбку. Именно поэтому основной цвет его живописи — золотой. «Золото Артура» — так называлась одна из первых персональных выставок Муратова в 1990-е (и так же назывался его подкаст лет 10 назад). И поэтому же основные объекты его картин — женщины, цветы и ангелы. Чаще — все сразу. Пожалуй, только у Муратова можно увидеть ангелов-женщин с букетами и даже мётлами из роз. Мы живем в эпоху Матриархата — писал Артур, имея в виду старую, как мир, концепцию превосходства красоты и мудрости Женщины над разумом и силой Мужчины. В конце концов, покровы Тайны Бытия — это покрывало Исиды, древнеегипетской богини, прообраза христианской Богоматери, родившей Христа. Египетские боги, перемешанные с библейскими символами и образами из древнерусского фольклора, тоже появлялись на картинах Артура, эхом отражая его мыслительную деятельность.

Та же судьба постигла и Пушкина. Еще будучи «пушкинистом», а не «бродскофилом», Артур вдруг рисует великого русского поэта, стоящего перед зеркалом, в котором отражается женщина с головой Александра Сергеевича. Это — визуализация богоисканий Артура Муратова, который идет вслед за ведущим религиозным философом дореволюционной России Николаем Бердяевым. Бердяев писал: «Ибо поистине не мужчина и не женщина есть образ и подобие Божье, а лишь андрогин, дева-юноша, целостный бисексуальный человек. Дифференциация мужского и женского есть последствие космического падения Адама. Сотворенный по образу и подобию Божьему человек-андрогин распадается, отделяет от себя природно-женственную стихию, отчуждается от космоса и подпадает рабской власти женственной природы… Образ и подобие Божье все же сохранилось в человеке, и в мужчине, и в женщине, человек остался в корне своем существом бисексуальным, андрогиническим». И еще: «В истинном рождении целостного Человека — и Бог, и природа будут внутри его, а не вовне. Внешняя объектность и предметность были связаны с половой разорванностью».

Так увидел Артур Бога в Гении русского Языка. Ведь если кто-то и постиг Бога среди людей, то, по Муратову, это, безусловно, гении языка, великие поэты, и самый первый среди них — Пушкин. И речь здесь совсем не о религиозном опыте, конечно.

Впрочем, вопросы гендерной природы человека и Бога занимали Артура не так долго, поскольку казались ему интуитивно понятными. Его ангелы с женскими лицами и фигурами это подтверждают. Но сакральные тайны Нового Завета казались ему более загадочными. На протяжении последних лет 25 он постоянно возвращался к теме распятия Христа. Корабли о трех мачтах или о трех парусах — это были зашифрованные Артуром его библейские головоломки. Он сказал как-то в интервью, что три мачты и три паруса — это Христос и два разбойника. «Вот, что движет человечеством, вот основа нашего прогресса», — добавил он. Три паруса в огромном бушующем море. Три паруса, которые несут на руках люди по суше. Три парусника, потерявшиеся в шторме. Много разных аллегорических образов на эту тему у него.

Но также — и аллегорическая Тайная вечеря. Ее тоже много. Узнать ее сложно, поскольку Христа во главе стола у Артура нет (не отсылка ли это к еще одному Артуру с его круглым столом?). Художник смотрит со стороны, а потому Христос сидит «в толпе», а не в центре. Да и вообще, где Христос на этих «вечерях» Муратова — понять непросто, потому что это — тоже код, тоже загадка. Как и в случае с парусами и горящими мачтами, «Тайная вечеря» у Муратова специфична: апостолы сливаются на картинах с бутылками, из которых пьют совсем не кошерное, по всей видимости, вино.

Алкоголь — вот еще один «герой» муратовского творчества, ведь это и есть библейский Змий, разделивший человека на гендер и присутствующий в каждом мгновении жизни. Именно поэтому на его натюрмортах часто можно увидеть бутылки характерной формы и цвета. А на бытовых зарисовках из жизни прекрасных дев — уже совсем не завуалированные, современные бутылки с этикетками. Змий приносит людям радость, создавая иллюзорный мираж посреди рутины и обыденности. Возможно ли радоваться миру без Змия? — спрашивает Муратов через свои картины. Может ли красота цветов и женщин, городов и стихий заменить искушение «демона Алкоголя» (это уже Гребенщиков:

Зашел в бесконечный лес,
Гляжу вверх, но я не вижу небес.
Скажи в церкви, что во всех дверях стоит бес —
Демон Алкоголь…)?

Искушение Змия — еще одно испытание, которое нужно пройти перед достижением Истины. Но канонические догматы всех мировых религий сходятся в том, что достичь Просветления при жизни невозможно. Новый завет накладывает слишком жесткие рамки. Римская церковь давно уже признала сей факт, призывая не досконально придерживаться учения Христа, а лишь стремиться к нему. Для Артура этот постулат сразу — и Рай, и Ад. Поскольку его-то цель — достичь Истины, Бога, разгадав все загадки уже сейчас (возможно, поэтому любимая картина у Муратова — «Демон» Врубеля, и поэтому же он так долго противился приходу в его жизнь «бесовского» Интернета — а потом, с головой, нырнул в него, переборов «демона» и став блогером и влогером). Но при этом его жизненное кредо: всё должно быть в радость. А ограничения и испытания радостью не назовешь. Отсюда и его собственное, индивидуалистическое видение мироздания. Его мифология и мифотворчество, его богоборство и богоискание, его поиски и «авторские методики» на Пути.

Еще одна тема, вызывавшая двойственные мысли у Муратова — этническая идентичность. Артур всегда подчеркивал свое происхождение из сибирского татарства, среди друзей даже иногда разговаривая на татарском — точнее, вставляя татарские фразочки в нить беседы так же, как и библейские или прочие цитаты, - но при этом ее культурный и тем более религиозный базис предков его совсем не интересовал. Он стремился быть выше этносов:

Синдром навязанной этничности.
Как русский клевер в русском поле.
Всегда как градус мозаичности
На сорок, со слезой тем боле...

Однажды, много лет назад, Артура спросили: похожи ли вы с вашим младшим братом (тоже художником и тоже участником проектов «Патефон Сквер»)? И он ответил: я иду из Европы, а он — из Азии, где-то посерединке, наверное, и встретимся. Вот так он определял себя и свой надэтнический, цивилизационный корень: я иду из Европы. То есть — из христианской цивилизации. И когда его брат Дамир назвал свою мастерскую «Кучумъ» в честь степного хана, Артур даже не отреагировал никак. Он сказал: у Дамира в домике хорошо и уютно. То есть: «татарва» — это родимое племя, это уют и «физический» дом. Но дом «духовный», «внутренний» у Артура — Европа, то бишь христианство, а не джунгарская орда с ее приобретенным исламом и буддизмом и неприобретенным язычеством. Потому и не откликается сердце артурово на имя степного татарского хана, но — на уют простой избушки, где живет сама жизнь, простые люди, без разницы во взглядах и идеологии.

Он и сам так жил: «Хорошо жить в чистой комнате, забившись в угол, тихо поджав колени, и наблюдать жизнь…» (см. выше). Почти четверть века назад он переехал в небольшую однушку в обычный многоквартирный дом, находящийся недалеко от ЖД Вокзала. Все эти годы его квартира и была — комнатой, в которой можно было «забиться в угол и наблюдать жизнь». Там был минимум мебели, а всё пространство от пола до потолка было занято картинами, красками и инструментами. Даже на кухне. Вместо стола обычно стояли табуретки: стол занимает слишком много пространства, которое необходимо искусству. Настолько необходимо, что даже двери шкафов и стены были расписаны артуровскими сюжетами. Чистое искусство. Так жил Назон в «Последнем мире» Кристофера Рансмайра: полностью погрузившись в миф, который станет явью, а сам Назон переродится и снова уйдет в Вечность.

«БОГ

И когда вы поняли, что вы Бог, милый мой?
Ну я молился, и вдруг понял, что говорю сам с собой…» А. Муратов.

В этой вот «чистой комнате» (чистой — не потому, что аккуратно убранной, а потому, что чистота — в искусстве) Артур и «не выходил», по Бродскому. В эту легендарную муратовскую квартиру всегда приезжали сами. Здесь хотя бы раз побывали все «искатели» — художники, поэты и музыканты нескольких поколений. Конечно, Змий всегда присутствовал в этой квартире в виде любимого напитка хозяина — коньяка, и многие его «биографы» еще при жизни воспели эти, по сути, вакханские посиделки у жизнерадостного Артура. Но это было лишь часть внешнего, поскольку чистая комната была всегда, перманентно, внутри. Это был его наблюдательный пункт, который никак не коррелировал с представлениями обывателей о быте и нормальных условиях жизни.

Лет 13 назад одна странная барышня позвала Артура в эфир омского «Эха Москвы». Я тогда там уже не работал, поэтому очень удивился характеру беседы с Муратовым, когда нашел ее в Сети (раньше себе такое представить было сложно). Девушка все никак не могла понять, успешен ли Артур или нет, много ли он зарабатывает и прочно ли стоит на ногах. Она раз за разом повторяла один и тот же вопрос в разных формулировках, а Артур, жутко удивленный тому, что художника пригласили на радио, а еще — ее странной настойчивости и непониманию, — фонтанировал все более изощренными образами. Тогда барышня решила перевести разговор на его психику и несколько раз спросила напрямую: вы — шизик? Выдержки из этого прекрасного интервью я дам ниже в постскриптуме, почитайте!

После этого эфира я какое-то время пытался увидеть Артура глазами вот такого вот современного «кроманьонца»: неприкаянным шизиком, который отвечает на вопросы витиевато и непонятно, но при этом пишет потрясающие (по ее собственным словам) картины. Наверное, так себе видели блаженных какие-нибудь советские чиновники при позднем Сталине. Уверен, что ни один человек, знавший Муратова лично, не сказал бы о нем такое. Просто он был слишком непосредственен и открыт, не скрывал того, что думает, и интересовался каждым моментом жизни, а потому не мог прямо ответить на неинтересный вопрос — это было бы слишком скучно, а в скуке и унынии, как известно, нет места Богу.

«АРТУР

Скажем честно, ясно, без всякого перца:
Чтобы любить и понимать Артура надо иметь душу и сердце.
А это же хором, вместе и рядом:
Чтобы не любить и не понимать Артура, души и сердца иметь не надо». А. Муратов.

Вот это чистая правда — Артура всегда любили. Все, кто его знал. Он был обаятельный и добрейший человек, даривший людям вокруг себя радость — простую радость доброго человеческого общения. Он не делил людей на атеистов и верующих, христиан и мусульман, богатых и бедных, важных и не важных. Он одинаково открыто и «по-христиански» относился к людям. И, главное, он любил себя. В этом секрет всеобщей к нему любви: полюби себя, и тебя полюбят другие (и, кстати, так завещал Христос в Нагорной проповеди, не так ли?).

Покойся с миром, друг! Пусть твоя душа обретет Вечную Радость! Мы будем тебя помнить, твой смех, бесконечные теплые вечера у тебя в «чистой комнате», твои светлые картины и твои витиеватые аллегории!

зы. Обещанное интервью с Муратовым на «Эхе» 2006 г., выжимка:

Э. НИКОЛАЕВА — Артур, скажите, что значит сегодня быть успешным художником? Как получают заказы, известно, и вообще выгодное ли это дело быть художником?

А. МУРАТОВ — Вообще выгодное ли дело быть человеком?

Э. НИКОЛАЕВА — Ну что значит сегодня быть успешным художником? Что входит в понятие успешного художника?

А. МУРАТОВ — Понятия не имею. Успешный художник должен быть человеком прежде всего. А все остальное как-то уже нормально все. Просто приличным человеком. А успешным — не успешным. Приличный будет человек, все будет нормально.

Э. НИКОЛАЕВА — Но приличный человек еще при этом должен уметь писать (по красивому говорится «писать», а я говорю в плане рисовать).

А. МУРАТОВ — Творить он должен. Я просто представил, в Москве где-то официально числящихся художников тысяч 500. Я представил демонстрацию, крутая, кстати, сила: представители всех направлений. Впрочем, как и в Омске. Ну что успешным? Вообще я скажу банальность. Надо быть радостным. И там горестей хватает, давайте чего-нибудь радостное писать. А что у нас радостное? Цветы, природа, улыбающийся портрет в конце концов — очень простые вещи. Если тебе есть, что сказать, так ты скажешь. А успешный — не успешный, это уже дело номер 16-й.

Э. НИКОЛАЕВА — А скажите, Артур, выгодное ли это дело быть художником?

А. МУРАТОВ — Конечно нет. Надо было это спросить у Винсента Ван Гога, выгодное ли дело быть художником, или у того же Модельяни: две картины за жизнь продать. Надо пользоваться нормальными критериями.

Э. НИКОЛАЕВА — А что входит сегодня в понятие «хороший художник»? Вот насколько публика разбирается в живописи?

А. МУРАТОВ — Есть такое хорошее выражение: «Если неандертальца завести в картинную галерею, он ткнет пальцев в шедевр, сто пудово причем».

А. МУРАТОВ — У меня несколько кумиров. Мои самые любимы люди — это Модельяни, это конечно Коровин, это конечно Врубель, это Сутин, это тот же Анатолий Зверев. То есть вот не делай хуже них. У тебя есть какой-то камертон, ты спокойный камертон, попадай в ноту, не порочь профессию, не позорь павших на этом поле.

...

Э. НИКОЛАЕВА — Я удивляюсь вам: вы талантливый человек, вы совершенно не умеете себя пиарить. Вы не отвечаете ни один из моих вопросов. Вы отвечаете общими словами, ничего не рассказываете и только хохочете. Я конечно понимаю, что вы все художники шизики, но не до такой же степени. Почему среди художников так много, как в народе говорят, шизиков? Вот пришел ко мне один из таких, талантливый человек, который не умеет себя продавать. Причем в компаниях, я уверена, вы сидите, у вас красноречие такое друг перед другом.

Э. НИКОЛАЕВА — Думаете, если красивая девушка, то сразу надо шуточки-прибауточки?..

…

Э. НИКОЛАЕВА — Молодец. Браво! (Хлопает). Почему среди художников так много, как в народе говорят, шизиков. Вы как думаете, Артур?

А. МУРАТОВ — Да их и правда много. Шизик — это человек, который не может на себя с какой-то иронией посмотреть. Шизик — его «клинануло» где-то, типа «я», «я», «я»… Ну ладно.

Э. НИКОЛАЕВА — Ван Гог себе уши режет.

А. МУРАТОВ — Ван Гог хоть себе уши и резал, но не стоял на площадях и не колотил себя в грудь с криком: посмотрите на меня, какой я великий художник. Он просто нормально делал свое внутреннее нормальное дело, которому он был, кстати, предназначен. Его вот так бог родил для того, чтобы он был таким, тем, что он занимался.

Э. НИКОЛАЕВА — В «Третьяковку» вы ходите к своему кумиру — к Врубелю, да?

А. МУРАТОВ — Почему хожу-то? Один раз сходил, а теперь хожу?! (Смеется).

Э. НИКОЛАЕВА — Ну ладно.

А. МУРАТОВ — Нет, я серьезно. Я напрямую пошел четко.

Э. НИКОЛАЕВА — А почему к «Демону»

А. МУРАТОВ — Не только к «Демону», там все же надо посмотреть. Там чего-то с освещением тогда было. И высоко весит.

Э. НИКОЛАЕВА — Врубель? А что там за фантик у «Демона», который вы хотели?

А. МУРАТОВ — О, это такая старая история с этим фантиком. Шел Врубель, нашел фантик: красивая обертка от конфетки. И понравилось ему сочетание цветов. Пришел, просто прилепил и вокруг начал писать, описывать, конечно, потом этот фантик зарисовал.

Э. НИКОЛАЕВА — Именно в «Демоне»?

А. МУРАТОВ — По-моему, в «Демоне». Вот это все настолько… потому что когда художник работает, он не шизоидный, это человек просто настолько сосредоточен, настолько в себе, он не видит ничего вокруг, потому что там ему надо, он же не думает о том, что вот, он сделает шедевр. У него внутри это все, и бац, надо выплеснуть, успеть так выплеснуть, чтобы это все не успокоилось, не устаканилось и не ушло. Потому что живопись — от слова писать живо, а не «писять» живо.

…

А. МУРАТОВ — Чтобы все было такое «ах!». Вообще художник должен писать, как улитка писает слизь. Как сказал классик, как яблоко хапаешь, ты же его не лижешь, а сразу. У тебя в голове сначала зреет какая-то идея, ты должен ее решить, жестко так подать, чтобы не только ты один ее понял, но кое-кто еще и окружающие, которые действительно смотрят, скажут, а чего ты тут имел в виду.

…

Э. НИКОЛАЕВА — Но пить и болеть вам, художникам нельзя, иначе сразу пойдешь по миру.

А. МУРАТОВ — Это правда. Действительно так. Это действительно очень серьезная штука, это страшная вещь. Потому что и на моей памяти великолепные люди, великолепные художники просто спивались и все, и конец цитаты. Сколько бы он еще сделал. Каждой хорошей вещью — то, что ты делаешь, это твоя личная ответственность — ты всегда противостоишь всякой пошлости, бездарности, потому что смотрят, чего-то же есть все-таки. Не все же до такой степени. Ну опустились мы ниже дня. Я опустился на самое дно, и тут снизу постучали: сколько можно опускаться.

…

Э. НИКОЛАЕВА — Ну какие стремления-то? Купить «Мерседес», джип, «Лэндровер» какой-нибудь, «Круизер»? Виллу?

А. МУРАТОВ — Вообще есть такая классная поговорка шикарнейшая: «Самый богатый человек — это тот, у кого праздники стоят всего дешевле». Вот это супер, Это класс.

Э. НИКОЛАЕВА — Потому что радости почему-то у богатых нет в душе.

А. МУРАТОВ — Ну почему? Есть какая-то. У каждого просто свои критерии. Если ты умеешь радоваться от ничего, от ерунды, ты абсолютно богатый человек.

Полный текст интервью тут.

(с) Кинес Кизиитов

Оригинал в ЖЖ автора.