Одеяло от реальности

Под той кроваткой шла война из-за детских ног, спускающихся к тапочкам. Бабайка бился со стойким оловянным солдатиком, как бьётся добро и зло.
Солдатик шептал:
— Да, любимая, да...
И отшибая Бабайке шерстяные, как бабушкины носки, лапы, заканчивал:
— Нет, любимая, нет...

Вернувшийся не съеденным из тёмного коридора ребёнок прикрывался одеялом, как щитом, и не было того щита надёжней. Мягкое одеяло. То, что остаётся в наших ощущениях навсегда.

1

Мы этого даже не помним.
Мы думаем про счета, про покупки.
Но когда ценные бумаги вдруг теряют свою ценность. Мы закрываем глаза, и мозг, наш бог и повелитель, достаёт из кладовых памяти то самое мягкое одеяло.
Мы вспоминаем.

Оно может вернуться к нам запахом свежих творожников.
Или подливкой из пельменей, как тогда...
Или морозным узором на стекле, таким же, как в тот вечер, когда пришла мама и незаметно засунула под снегурочку разукрашку.

Как к тебе возвращается умение быть счастливым несмотря ни на что?

Может быть старыми фото, на котором ты любим.
Любим безусловно. Любим навсегда.

Может быть прикосновением мягких рук, которые и теперь проводят по седеющим вискам. И ты вспоминаешь: вот оно, вот, твоё одеяло от реальности. Твоя защита и твоё ровное дыхание.

Так хорошо и было бы под этим одеялом, если бы не порыв ветра, который распахнул форточку, спугнул сладкий сон, и стало так холодно.

На носочках до окна и обратно.

Или как лучше?
Выскочить в ледяные объятия ветра и потом залезть в тёплое? Или добежать в одеяле? Но тогда выстудится постель.

2

Старая форточка стучит по осколкам сна.

Ничего уже не осталось. Ни одеяла, ни солдатика стойкого и верного.

Есть только ты.

Яна приняла реальность, как корвалол. Залпом.

Закрывая форточку она заметила под окном странный свет, раньше которого вроде и не было.
Очень желтый.

Да не было его раньше! Чему там светить-то?
Просто угол старого дома. Стена не раз закрашивалась ЖЭКами, УКами.
Среди старых кирпичей выделялись новые — свежая кладка закрывала старых проход.
И только самый угол дома был нетронут. Бесхозный.
И тогда вполне логичен вопрос: откуда свет и идёт ли счёт в общедомовые нужды?

Яна решила непременно разобраться завтра. А пока... спать.

И что он будет вот так всю ночь мотать?
Набросив огромную шаль и положив в карман увесистую чеснокодавилку, Яна вышла из подъезда. Теперь свернуть за угол и разобраться со светильником.

Темно.

— Минуточку. Вы меня не путайте. Вот здесь был свет. Вот эту ямку в асфальте я только что видела. Вот оттедова лился свет.

3

Яна глянула вверх.

Старый цоколь. Сколько же ему? Лет 70. Так много? Ну да. Дом какого года? Вот и считай.
70...
Что за срок — 70 лет?
Это целая большая жизнь.
Это две жизни поменьше.
Это световые волны, которые могли вылиться в огромный океан. При условии, что свет волна.
А если частица?
Маленькие световые пупырки 70 лет отскакивали от случайных прохожих, спешащих домой с разукрашкой в портфеле.
От связки обоев для гнёздышка комсомольской семьи.
Старый свет — это большой деревянный крест, который «пусть тут постоит, в квартиру их не заносят».
И тот, кто последний раз вернулся домой, отражённый в этом свете.
А наутро будет под тем крестом, как под защитным одеялом. Но никто не проведёт рукой, и никто не скажет, что любит просто так, потому что иначе не может.
Ледяные ладони могли бы показать, как правильно вкручивать лампочку в старый цоколь. Но молчание вечности — это окончательный запрет на всё.

Кто это плачет?
Маленькие ножки запнулись о ямку в асфальте.

— Всё хорошо, малыш. Сейчас я поглажу и пройдёт. Смотри, какой фонарь, сейчас я покажу тебе собачку из тени. Что скажет собачка? «Я люблю тебя, не плачь». 
И мягкие руки утирают слёзки.
В каждой слезинке по тысяче фонариков.
Слышали про солнечные зайчики? А вот здесь фонариковые. И все радостно скачут.
Как же не радоваться, когда кругом жизнь!
И кажется, что она, эта жизнь, бесконечна, как луч.
Но луч рассеивается. Как сон, как мечты, как звёзды на рассвете.

— Там лампочки нет.

Яна оглянулась.
На камне, на том белом камне, на который Яна обычно ставит сумку, когда ищет ключи, сидел мужчина.

Этого ещё не хватало...

Яна вздохнула. Но вспомнила про чеснокодавку и немного успокоилась.

Тем временем, ночной мужчина подошёл к дому, встал на перевёрнутую кем-то маленькую стиралку, служившую мусорным ведром, и начал что-то вкручивать.
Понятно, что вкручивать.
Этот неприятный звук, когда в старый цоколь закручивают лампу, и всё это так мерзко поскрипывает.
Яна брезгливо дёрнула плечами.
Да не может там ничего гореть. Это же провода нужны. Контакт какой-то. Ржавчине лет 60.
Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

Но вдруг — свет!

4

Мужчина спрыгнул. Отряхнул немного странные брюки. Вроде и не старые, но... старомодные что ли...
Высокая талия, свободные. Аккуратно наутюжены стрелки.
Светлые кудри...
Мужчина, молодой и в общем-то красивый, поправил светлые кудри. Зачесал их назад. Из-под манжета выглянули часы. Тоже будто старые.

Яна не знала, сколько уже топчется под своими же окнами, поэтому и спросила:
— А который уже час?
— Они не идут.
Мужчина дёрнул рукой, часы спрятались.
— Как однажды остановились, так и не идут.
— Батарейка села.
Яна понимающе кивнула. Так бывает.
— Батарейка? Завести просто надо. Пропускаю сигналы точного времени по радио.

Яна засмеялась. До чего же он смешной, этот красивый мужчина с белыми кудрями. Надо запомнить шутку про «точное время».

Мужчина будто не понял, чему смеялась Яна. Но вежливо улыбнулся и сказал:
— Мне сейчас пора. Мы сможем с вами увидаться завтра? Или после завтра? Как у вас со временем?
— У меня со временем? Завести надо!
Яна опять засмеялась.

Свет фонаря. Такой близкий. И такие разные люди в его свете становились ближе. Они говорили о разном, но смеялись об одном. Им было вместе хорошо. Так бывает — когда просто хорошо, без всякой причины. Когда говорятся всякие пустяки, но только они и имеют значение. Когда нет зависти и ревности, когда есть только я и ты. В круге света. Когда замирает время и вдруг вспыхивает то, что казалось давно уже покрыто ржавчиной.

Старый фонарь будто освящал и благословлял вечностью минутную радость.

Её рука потянулась к белым кудрям, чтоб провести по щеке. Чтобы нежность отразилась в каждой световой частичке, как когда-то частицы в слезах.

Теплая рука коснулась... ледяной щеки.
— Ты хорошо себя чувствуешь.
Яна не знала, что ещё сказать. Мурашки побежали по спине.
— Я всё расскажу завтра. Хорошо? Мне пора, я говорил.
— Ты не человек?
Мужчина молчал.
— Ты... не человек.
— Поэтому меня нельзя... любить?

Кудри скрывали лицо. Яна понимала, что должна что-то ответить. Ну конечно нельзя.
Ах эти глупые женщины. Они могут любить хладную тень, но даже и не взглянут на горячего электрика Игоря.
Игорян! Да он просто ууух! Там тебе и одеяло, и перина! Ты главное картохи ему нажарь!

Яна провела теплыми руками по ледяным вискам.
— Я приду. Приду завтра. Приду после... Как ты сможешь, так я и приду.
Фонарь качался на ветру, будто не соглашался. Словно говорит «нет».
— Я приду. Я заведу твои часы. Я согрею.

Яна свернула за угол — подъезд совсем рядом.
Белокурая тень, счастливая и случайно любимая, шагнула туда, где когда-то была дверь. Растворившись в свежей кладке тень ушла на покой.

Так бывает. Когда просто счастье. Когда просыпаешься утром с надеждой. Когда свет солнца льётся звуками клавесина.
Просто хорошо!
И даже жужжание перфоратора бессильно.

Что там вообще происходит?
Яна выглянула в окно.
— Что здесь?
Старшая по дому прикрылась бесплатной газеткой и прокричала:
— Убираем старьё! Свет вчера видели. Непонятно, кто платит. Решили убрать!

На асфальте лежал старый цоколь. Ржавая железка, его державшая, валялась рядом.
Яна выбежала вниз.
Всё вырвано с мясом.
Она смотрела на старую проводку так, словно это и не цоколь вырвали из стены, а ей из груди вырвали сердце. Яна гладила проводочки, по которым бежали заряженные частицы, сложно здесь кровь бежала по венам.

— Ничего! Игорь зашпаклюет. Потом побелим в красный. И покрасим в белый.

Старшая довольно глядела на голый угол дома.
— Бедненько, но чистенько!

Яна и сказать ничего не могла. А вдруг это вообще был сон? А ведь вполне возможно. Бывают такие сны. Чистишь зубы, а сам словно досматриваешь серию, в которой ты главный герой.

И весь день, как во сне...

Одинаковые люди. Похожие дома и истории.

Боже мой, сколько людей...
Сколько людей...
Но только один человек не такой, как все. Только одни белые кудри самые важные.

Так просто всё увидеть, ещё проще потерять.

Никогда не знаешь, где замкнут провода.

Древние дома хранят свои тайны. Названия улиц и нумерация — целая эпоха. Старые железки вырывают, чтоб прибить типовой образец.

Яна и вправду весь день была, как во сне.

Цоколь... свет...

— Будьте добры, таблетки от комаров и сам аппаратик. Нет, у меня наличные. А давайте на сдачу лампочку.

Квартал панельных, за ним квартал кирпичных... У старого дома, что через дорогу, Яна увидела похожий угол, на нём — типовой светильник, как под её окнами.
Старый и ржавый.
Хорошо, что ещё не темно. Как высоко. А если встать на ведро?
Яна вкручивала лампочку.
Она не знала почему она это делала и зачем. Но что-то же надо делать, когда кажется, что делать нечего.

Да как такое может быть?

Лампочка засияла. Пружинка внутри несколько раз мигнула, а потом появился электрический звук. Такой своеобразный.

Прошлое оживало.
И что теперь?

— Не подскажете который час?

Да, это был его голос. Яна не спутала бы этот голос ни с чьим.
Значит это всё таки было? Это было — не приснилось?

Люди плачут не тогда, когда им очень тяжело.
Чаще люди позволяют себе эту роскошь, когда всё позади. Когда уже не надо спасаться и спасать.

Яна закрыла лицо руками.

Она рыдала и не знала от чего. От того, что устала, от того, что сошла с ума, от того, что была в одном шаге, чтоб пройти мимо этого сумасшествия.

И что теперь?
Что будет дальше?
Люди, которые верят и не допускают обратного, способны на чудо.
Это чудо жизни.
Люди с горячими сердцами запускают старые часы, включают старые фонари, для них нет безнадёжного.

Яна не знала, что будет дальше, и лишь в одном была абсолютно уверена: у неё есть тёплое одеяло.

Что перегорит раньше, лампочка или любовь?
Никто этого не знает.
И вы этого не знаете.
Где вы встретите проход в измерение счастья? Нарния скрывалась в шкафу. Где твоя Нарния?

Яна оглянулась...

На небе одна за другой вспыхивали звёзды, как маленькие лампочки, зажженные Вселенной.

 

Оригинал в Facebook автора.