Моя мама сильно болела...

Моя мама сильно болела. Последние несколько лет. Есть такие болезни, симптомы которых не очевидны. Вот у нее было так. На вид обычный здравомыслящий человек, сидит за столом, ест суп, рассказывает о том, что хотела прополоть рассаду на подоконнике. А потом вдруг: «Это ты подослала говорящих голубей? На балконе?» И я понимала: «Это болезнь. Внутри нее. Говорит».

Мама делала страшные вещи. Не понимая, что творит. Мне сложно писать это сейчас, потому что я приложила много сил, чтобы забыть и не царапаться об память. Ну, самое лайтовое, например... Мама могла написать заявление в ОВД, что я ее обокрала. Чайник украла, шкаф и что-то еще. Мне звонили из ОВД, говорили: «Приезжайте писать объяснительные». А я беременная, в токсикозе, в другом городе, с сыном... Я ехала — а что делать? По пути думала: «За что она меня наказывает? Я так стараюсь быть хорошей».

1

Я заходила в ОВД, писала, объясняла. Потом шла к маме. Очень злилась, но по пути покупала фрукты.

— Зачем ты так? — кричала я в неё. У меня не хватало нервов говорить спокойно. Я с остервенением бросала яблоки и апельсины на стол. Они в ужасе разбегались из пакета. Иногда она не понимала, о чем я. У нее случались провалы в памяти. Мама кричала в ответ, что я не должна прятать в шкафу голубей. Они мешают спать. И зачем я украла чайник, он же и так не работает! Мама уже плохо ходила, и у нее был костыль. Костылём она замахивалась на меня, беременную. Я инстинктивно закрывала живот. Это было опасно. Безопаснее было больше не приезжать. Пусть как хочет тут. Задолбалась я... Мне нервничать нельзя...

Я возвращалась домой, рыдала. Гормональные перепады салютами бомбили меня изнутри, я боялась за ребенка внутри, я боялась за ребенка снаружи, за всех боялась. Муж сильно переживал. Он ощущал свою роль в семье как человека, который должен меня защищать. Если меня обидел хулиган — тут проще. Пойти и объяснить хулигану, что не смей. Языком, кулаком, там по ситуации. Но меня не обижал хулиган. Меня обижала мама. Когда обидела мама, это еще больнее. Ведь от родных ждёшь любви, а не боли. Как тёще объяснить, что она не права? Только не пустить к ней меня. Отобрать дочь. Пусть сама там...

Муж злился, видя, что я в очередной собираюсь ехать проведать маму. Нужно прибраться у нее, оплатить сиделку, купить продукты и лекарства...

— Я не понимаю, — злился муж. — После всего ты ещё...

Много кто не понимал. Некоторые говорили: «Если бы моя мать со мной так, я б отрёкся».

— Это мой дочерний долг, — отвечала я мужу.

— А можно узнать, сколько ты должна? — ёрничал муж.

2

Понимаете, у меня не будет другой мамы. И та, что есть, не виновата, что заболела. И жизнь её — не сахар. Она много и тяжело пахала всю жизнь. В прямом смысле тяжело: ее первое место работы — помощник кузнеца в деревне. И дальше не легче. Она сама — недолюбленный ребенок из сильно многодетной семьи. Потом 20 лет жила с алкоголиком, сын пропал без вести... Нахлебалась, в общем. И вот она творит... ну, дичь. Что я могу? Умыть руки. Сказать: ты ведешь себя не как мама, а как враг. Я больше не дочь тебе. Живи сама , как хочешь. На пенсию свою. С костылем. Фрукты-продукты-сиделки-уборки... я пас, мам. А могу не умыть. И продолжать. Продолжать делать то, что могу, сквозь обиду, растерянность и непонимание. Сквозь боль.

Это моя мама. Это она дала мне жизнь. Это она сделала меня мной. Если я сейчас ее брошу, то получу злорадное и минутное облегчение. Но в глобальном плане я буду жить с этим «бросила» всю жизнь. Моя мама будет заглядывать в мои сны, будет сидеть в углу моего сердца и информативно молчать: «Не стыдно?»

Все вокруг давали советы, которых я не просила. Муж говорил: «Я тебя не пущу к ней». Врачи говорили: «Вам нельзя стрессы». Кто-то говорил: «Мазохизм какой-то». Ещё говорили: «Ты о себе подумай». А я думала. Поэтому и ехала. Я не знала, как правильно или не правильно поступать тут, просто делала то, что должна по мнению моего сердца. Я эгоистка. И все мы эгоисты, по сути. Я ради себя ехала туда, где мама, но не мама. И училась не ждать ничего от этих поездок, чтобы не слышать стеклянный треск лопнувших ожиданий. Просто вот фрукты. Вот деньги. Как ты. Сложно испытывать теплые чувства — любовь, благодарность — к тем, кто тебя бьёт. И царапает тебя осколками твоих надежд. Шрамы от этих царапин — на всю жизнь. На вид кожа под шрамом самая твердая и плотная. Но это не так. Она там самая тонкая, прозрачная... Я не могу заставить себя полыхать любовью, но я могу привезти творог, сметану и свеклу на винегрет. И вот носки теплые, ты говорила ноги мерзнут. А вот фотки внука, я распечатала... И уйти. И повыть в себя в лифте. В том лифте зеркало — и я ехала в нем, смотрела на себя и орала. Но крик — в себя, и для всех — беззвучный режим. Самое страшное это — молча кричать. Не будет у меня другой мамы. А эту я не брошу, пока она жива. Это она меня такой воспитала...

Мамы нет уже несколько лет. А настроение последней недели — молча кричать в себя в лифте...

 

Оригинал на странице автора ВКонтакте.