«А тут пришли какие-то дикие варвары, ушили желудок – и всё!»

«Ух!»-беседа с Анатолием Калиниченко, из которой вы ничего не узнаете про Навального, зато поймёте, зачем резать чужие желудки и как получать от этого удовольствие.

809921 декабря 2020
«А тут пришли какие-то дикие варвары, ушили желудок – и всё!»

Это «тот самый Калиниченко»? Да, это тот самый Калиниченко. Тот самый, который недавно ушел с поста начмеда БСМП-1. Который за пару дней благодаря прессе стал для всей страны «врачом, лечившим Навального» и «крестным отцом» мема «омские врачи». Который «засветился» в новом клипе Макса Покровского «Пора прощаться, 2020».

При этом «начмедом» он остался – как минимум, для друзей из байкерской тусовки: там его знают именно под таким прозвищем. Продолжает оставаться классным хирургом – специалистом высшей квалификационной категории. Он интересный рассказчик и сознательный гедонист: любитель жизни во всех ее проявлениях. Заглянете на его страницу в FB – обнаружите, что он неравнодушен к интеллектуальным и настольным играм, хоккею, рыбалке, театру, классической (и не только) музыке, искусству, путешествиям и своему «спорт-туристу» Yamaha FJR, на котором объехал всю Россию, СНГ и уже покоряет Европу. То устроит среди друзей-подписчиков опрос, какую картину повесить над диваном в рабочем кабинете, то расскажет о семейном уик-энде в Новосибирском зоопарке, то выпустит «комикс» о подготовке операционной, где медсестра колдует над инструментами, а анестезиолог варит сонное зелье. С юмором – порядок: «Нужны рассказы, которые дарят улыбку, а не пугают».

1

Тем, кто жаждет более реалистичных зрелищ, тоже есть, на что взглянуть. Вот, например, желудок. Обычный, как у меня и как у вас. А вот такие манипуляции с ним проводит хирург, когда человек во время гастрошунтирования отдыхает под действием «сонного зелья». Всё как на ладони. Секретов нет – есть задача: донести до людей, что существуют кардинальные способы борьбы с ожирением. Что они действенные и работают. Что они становятся все более популярными, потому что к ним прибегают все чаще. Что бариатрическая хирургия – а именно ею, хирургией ожирения, занимается в клинике «Евромед» заведующий центром хирургии, доктор Калиниченко – меняет жизни.

В свое время он очень увлекался научной фантастикой. Теперь работает в области «почти научной фантастики». Он делает операции – люди худеют. На сорок, пятьдесят, сто килограммов.

«Анатолий-Саныч, я беременна!» 

Иллюстрация к тому, какими темпами развивается направление в стране, простая и понятная: российское общество бариатрических хирургов, в которое входит наш герой, два раза в год проводит обучающие семинары, и если пару лет назад на них приезжало 6-8 человек, то сейчас – около 30. Интерес к бариатрии грандиозный, через пять лет, по прогнозам Калиниченко, рост операций будет экспоненциальный. «Мы в год делаем 70-80 операций, но и это количество растет: в одном лишь ноябре этого года провели 18», – говорит хирург. В стране проводится около 3000 операций в год. Количество же страдающих ожирением намного больше: около 40 процентов людей страдают избыточной массой тела, а морбидным ожирением – то есть ожирением третьей степени, когда вы «таскаете» на себе 40 и более лишних килограммов плюс множество сопутствующих заболеваний – более 25 процентов.

Это операции не про «доктор, я хочу скинуть 10 кг, вы мне поможете?» Это вообще не профилактическая отрасль хирургии. На вес человека с лишней массой тела такая операция может никак не повлиять: он может не поправляться, но и не факт, что похудеет. В клинических рекомендациях нет пациентов, у которых «завтра будет ожирение»: подобное уже за рамками правового поля. «Наши операции направлены именно на лечение ожирения, – поясняет Калиниченко, – мы не можем делать их направо и налево. Конечно, бывают разные случаи. Например, одна из наших пациенток потеряла вес самостоятельно, потом снова начала поправляться. И она знает, и мы знаем, что это дорога в один 150-килограммовый конец. Тогда мы можем не ждать, когда она наберет «нужные ненужные» килограммы. Во многих других случаях мы наблюдаем, смотрим, ждем».

Отказывает он двум категориям пациентов. Первые – худые. Им он говорит: «Если наш пациент, которому нужно потерять 60 кг, после операции будет выглядеть как вы, и ему до идеала останется минус 15 кг, мы будем считать, что это отличный результат операции». Вторые – это те пациенты, которые, к сожалению, уже не перенесут операцию: организм разрушен, его не восстановить, у пациента значительный ряд сопутствующих заболеваний, тяжелые сердечно-сосудистые патологии, которые не дают возможности дать ему наркоз.

Самый высокий индекс массы тела, с которым сталкивался Калиниченко, больше 70: при таком ИМТ вес больше, чем рост. Например, в высоту человек 160 см, а весы показывают 180 кг. Средний вес его пациента – 120-130 кг.

Бывает, пациенты над ним подшучивают. «Заходит, – говорит, – ко мне в кабинет моя пациентка, которую оперировал год назад. Под курткой видно – очень полная и очень печальная: «Как же так, доктор, вы ведь мне обещали!..». Опешивший доктор вздыхает: «Раздевайтесь, Светлана!..». Светлана раздевается: на ней две пары ватных штанов, а к животу примотана подушка. Разыграла врача, как по нотам. А потом рассказывает, как за год в буквальном смысле «отбила» стоимость операции, потому что перестала сметать всё подряд с полок в продуктовом супермаркете. Сейчас её продукты – на дне корзинки. Плюс – одежда из обычных, а не специализированных магазинов, и тут тоже экономия. Плюс – другая атмосфера в семье. В общем, сплошные плюсы на фоне минус 50 кг.

2

Некоторые пациенты через время общаются с врачом нехотя, потому что хирург для них остается символом прошлой «плохой» жизни. Но большинство благодарны ему страшно. Все женщины-пациентки для него – «мои девочки». Смеется: стандартная фраза, которую он слышит по телефону («хорошо, что не стоит на громкой связи»): «Анатолий-Саныч, я беременна!». После операций Калиниченко у женщин, которым был выставлен диагноз «бесплодие», уже родились 26 детей, «так что я «многодетный папа»: этих детей считаю чуточку своими. У некоторых – двое детей, у одной женщины – тройня. Одна моя девочка впервые забеременела в 44 года. Там столько счастья, ух!.. Такие истории оставляют тебя в этом деле навсегда».

Шито правильными нитками

«Навсегда» берет начало из детства. «Почему медицина? Да просто так...» – в конце разговора Калиниченко сам возвращается к этому вопросу, потому что тоже знает – ничего не бывает просто так: «Вот вы спросили – почему? Родом из деревни. Папа – агроном, мама – педагог, а я… Медалист-отличник с «двойкой» по поведению. Еще в школе задумался: что может быть такое крутое и интересное в жизни, чтобы и полезное, и важное, и сложное… Ну точно, врач! Или космонавт. Меня «сватали» в военные летчики, но здоровья не хватило. Стало быть – медицина».

Стол в рабочем кабинете Калиниченко украшает модель ракеты. Не «ностальгия по несбывшемуся прошлому»: просто подарок друзей. При этом вполне отражающий его философию: «если ты хирург, то сам по себе сегодня никому не нужен. Ты как космонавт: тебе необходимо оборудование, команда и куча умных голов, которые создали для тебя все технологии и саму ракету. Иначе не взлетишь».

– Я себя называю простым хирургом. Многие считают, что это кокетство. Но мы не люди науки, мы ремесленники: мы пользуемся тем, что кто-то создал для нас, – если спросить Калиниченко, что такое медицина – наука, искусство или ремесло, он пошутит, что это искусство выдать ремесло за науку. – Да, ты «разбираешь по полочкам» свою работу, пишешь статью, читаешь доклад – и у людей складывается впечатление, что ты молодец и двигаешь науку. Но это не так. Науку двигают люди, которые ставят эксперименты. Которые обосновывают изменения видов операций и патентуют новые. Которые объясняют это с точки зрения биохимии, микробиологии. И которые готовы быть честными. Считается, что диссертация должна закончиться тем, что «все круто», «я придумал гениальную идею» и «надо обязательно делать так». Но хорошая диссертация может закончиться так: «У меня появилась идея, мы её проработали, идея – полная дрянь, в медицине с ней делать нечего». И это будет такая же крутая диссертация. Может, и круче первой! Но таких у нас нет, потому доверие к российской науке не очень высокое. У нас проблемы со статистикой. Потому что «не получилось» у нас не принято. Как ты покажешь, что у тебя 5 процентов осложнений, когда «в среднем по больнице» – 0,3? И ты пишешь «0,3». А клиника «Майо» в Рочестере пишет, что у них 6 процентов. И не стесняется. Но все знают, что там среди осложнений – всё, что угодно, и даже когда человек чихнул от пыли в коридоре, это тоже вошло в статистику. А у нас и смерть порой не осложнение.

Для него важная часть работы – анализировать и делать выводы: «ведь сплошь и рядом встречаются люди, которые год от года допускают одни и те же ошибки и называют это «клиническим опытом». Свои принципы старается вложить в головы и души молодых хирургов: учеников у него немало.

– Очень люблю разговаривать с молодыми ребятами: берешь их везде с собой, таскаешь, показываешь, рассказываешь… У меня на операциях рот не закрывается: говорю про технологии, про нюансы, про то, почему мы сейчас используем вот эту нитку… Я фанат хирургических гаджетов. Нитка – тоже гаджет. Иногда хирург говорит сестре на операции: «Дай-ка мне какую-нибудь нитку…». Когда такое слышу, у меня – ух! – пар из ушей идет! Да как это – «какую-нибудь»?! Огромные институты убиваются ради того, чтобы создать для тебя что-то уникальное, а ты!.. Поэтому могу полчаса рассказывать про нитку. Если бы мне сказали: «В мире останется только одна нитка, выбирай!», выбрал бы нить PDS определенного производителя из США. Это синтетический монофиламент, она не плетеная, однородная, как леска, рассасывается долго, в течение 4-5 месяцев, что хорошо для пациента, прочная, ею удобно шить и вязать узлы и в животе, и инструментами, и лапароскопически, и открыто… Вы понимаете? Везде есть то, что тебе очень нравится, про что ты можешь и хочешь рассказывать, – Анатолий Калиниченко в свое время даже по стране ездил с лекциями по шовному материалу. Недавно одна компания-производитель шовника выбрала его экспертом по Сибирскому федеральному округу, с марта у них стартует программа практического обучения молодых хирургов профессиональным премудростям. – Начнем с Омска, потом поедем в Новосибирск, в другие регионы… Чтобы никогда из уст хирургов не звучало: «Дай мне какую-нибудь нитку». Чтобы из уст операционных сестер они не слышали: «Я стою на таких-то операциях». Сленг, вызывающий у меня нервную дрожь! Ты не должна стоять, моя хорошая, ты должна работать!

Работать с ним сложно: он требовательный, внимательный, въедливый. К себе, конечно, в первую очередь, но и окружающим в белых халатах достается – факт. Дотошность на грани с занудством: «Всё время что-то нужно», «вечно чем-то недоволен», «завтра придет и обязательно спросит…» – это всё о нем.

– Про хирургов говорят: этот оперирует быстро, тот медленно… Но подумайте: от чего зависит скорость операции? Не от того, как быстро делаешь надрез или как быстро шьешь. Мы не престидижитаторы: скорость операции зависит лишь от количества лишних движений. Когда их минимум, все проходит быстро. А это возможно лишь тогда, когда все знают свое дело. Для меня очень важно, чтобы была своя операционная бригада: своя операционная сестра, свой ассистент, свой анестезиолог. И чтобы каждый из них все знал про операцию. Слаженная система. Ничего волшебного. Так должны делать все и всегда. В хирургии творчество минимально.

3

Творчеству отведено место над диваном в кабинете: стену – по совету коллективного FB-разума – украшает абстракция кисти Евгения Зарембы. На столе рядом с ракетой – статуэтка Венеры Милосской с подписью: «What is beautiful is good, and who is good will soon be beautiful» («То, что красиво, хорошо, а кто хорош, тот скоро будет красив»). «Это из Эрмитажа. Когда ушел из БСМП, взял отпуск на неделю и махнул в Питер. Не смог удержаться от покупки – запало, ух! Красиво, правда? Люблю все красивое. Операция должна быть красивая, диагноз должен быть красивым. Красивая операция, скорее всего, правильная. Красивый диагноз – верный. Как бывает? Ты приходишь на консилиум, тебе докладывают диагноз – а он корявый, рассыпается, как пазл на полу. Ребят, ну давайте подумаем, давайте все перестроим… И вот диагноз становится красивым, стройным, правильным. Вот причина, вот следствие, вот – вообще лишнее. А правильный диагноз – это 90 процентов успеха в лечении. И тебе сразу понятно, что надо делать».  Калиниченко приводит пример. У пациента, который приходит от эндокринолога, в диагнозе написано: «сахарный диабет, артериальная гипертензия, артроз коленных суставов, неалкогольная жировая болезнь печени, ожирение». Идет этот же человек от кардиолога, а в первых строках – «артериальная гипертензия», далее – по списку. «А надо взять слово ожирение, поставить на самый верх, и тогда диагноз становится ровным и понятным, ведь если ты будешь лечить все это по отдельности, ты не нормализуешь ни давление, ни сахар, ни работу суставов».

О баллонах, бандажах, грелине и карме 

История с уходом из БСМП-1, с одной стороны, свежеосенняя, с другой – давняя, многолетняя, «в бесконечной внутренней борьбе хирурга и администратора в одном лице». Периодически он слышал от начальства и чиновников разных рангов: «Могли бы вы, Анатолий Александрович, и то сделать, и это успеть, а вы в операционной пропадаете!..». В этом году ему стало очевидно, что нужно делать выбор. Он выбрал хирургию и ушел в «Евромед».

Здесь у него – 2-3 операции в день, консультации, приемы, в том числе и онлайн: география – от Петропавловска-Камчатского до Португалии. Развитие отделения. Подбор команды. Обучение эндокринолога, который будет работать с пациентами с ожирением: «И это большая важная тема, потому что пациенты с ожирением – это не просто люди, которым надо сделать операцию. Им надо помочь и до, и после операции». К примеру, некоторым пациентам требуется СИПАП-терапия – немедикаментозная методика лечения храпа и нередко сопряженного с ним синдрома обструктивного апноэ сна. Проявление кислородной недостаточности чревато остановками дыхания во сне. На помощь приходят переносные аппараты, которые после диагностики помогают человеку дышать глубоко и ровно. 2-3 недели СИПАП-терапии позволяют провести операцию с совершенно иными анестезиологическими рисками: организм входит в операцию оздоровленным, сердце реагирует на наркоз меньше, давление скачет реже… Через время пациенты начинают худеть, их сон налаживается. Бариатрия – это хирургия лишь во вторую очередь, в первую – это комплекс различных мер.

«Одна мелочь может поменять жизнь», – он говорит это достаточно часто и подтверждает личным опытом: бывает, послушаешь двадцать докладов, прочтешь двадцать статей, но потом видишь одну хирургическую нитку, и зарождается интерес к «шовнику», который будет иметь мощное многолетнее продолжение. Так произошло и с бариатрией. На дворе не особо сытый 2003 год, конференция в бюджетной гостинице, на ужин – батон с кефиром, но на «обед» – интереснейшие встречи… Там омский врач услышал Юрия Ивановича Яшкова, основоположника бариатрической хирургии в России. «Настоящий ученый, профессор, хирург, человек, двигающий науку, которому при жизни нужно поставить сотню памятников, и будет мало», – Калиниченко заинтересовался, поехал знакомиться, учиться – и начал двигать перспективное направление на омской земле. Не забывая про свою «вторую любовь»: лечение внутренних грыж, диастазов прямых мышц живота, монопортовую хирургию – операции через один прокол – и многое другое. И так – без малого 25 лет: свой хирургический стаж отсчитывает с момента окончания омского мединститута в 1996 году.

«У меня в жизни получаются разные вещи, за что ни возьмись. Но не потому, что такой гениальный. Просто если мне что-то неинтересно, этим и не занимаюсь. Не верю в судьбу, чистый агностик, но верю в карму, потому что это очень хорошая идея для жизни. Принцип «делай добро и бросай его в воду» – идеальная схема существования человека. Считаю, что надо просто делать все – и изо всех сил. Изо всех сил работать, изо всех сил любить, изо всех сил воспитывать детей…»  – за пару часов Калиниченко «изо всех сил» расскажет вам максимально много интересного.

Расскажет, например, что цирроз печени раньше считался болезнью алкоголиков и наркоманов. А теперь всё – победили люди с ожирением! Они на первом месте. «Теперь мы ставим диагноз «неалкогольная жировая болезнь печени». Она есть у 30 процентов наших пациентов. Оперируем – все это уходит».

Удивит: уходят и другие болезни. Артериальная гипертензия компенсируется в 100 процентах случаев: нет ни одного пациента, кто похудел и пьет таблетки от давления. 94 процента пациентов после гастрошунтирования перестают принимать сахароснижающие препараты. Да, совсем. Диабет отступает. «Эндокринологи сходят с ума: они десятилетиями изучали вопрос, разрабатывали препараты, а тут пришли какие-то дикие варвары, ушили желудок – и все! Нет диабета! Как так-то! Я их прошу: не обижайтесь на нас! Считайте нас методом лечения: можно лечить диабет таблетками, диетой, инсулином, а можно – хирургом».

Развеет мифы о внутрижелудочном баллоне: «хорошая история, но не как метод борьбы с ожирением». Он от этого не спасает: человек худеет, спустя полгода баллон убирают, и человек снова набирает вес. Баллон из тонкого силикона накачивается жидкостью изнутри, уменьшает объем «рабочего» желудка и дает пациенту возможность наедаться меньшим количеством еды, но человек весом 130-140 кг довольно быстро привыкает к нему и перестает на него реагировать. «Обычно говорю о нем с людьми, которые не дозрели до операции: по весу или по эмоциям. Для пациентов с высоким ИМТ баллон используется только при подготовке к операции. Поставили – чуток похудел – прооперировали».

4

Вспомнит, как 15-20 лет назад было популярно бандажирование желудка: при этой манипуляции на верхний отдел желудка накладывается кольцо, он приобретает форму песочных часов, вход сужается, а «малый желудочек» очень легко «насытить». «Я называю это «зашить рот изнутри». Но люди не теряют аппетит. Да, все отлично, похудел, но не от того, что не хочу есть, а потому что не могу. Сегодня мы вспоминаем о бандаже изредка – когда человек поправляется, но еще не достиг того веса, когда ему показана операция».

Два десятка лет назад в ходу были тяжелые открытые операции. После них возникали серьезные дефициты. Сейчас – все через проколы, лапароскопически, ибо наука молодая, в самом соку… Все движется в сторону малоинвазивности и снижения послеоперационных рисков. Технологии прогрессируют, количество осложнений уменьшается. Внедряются стратегии FastTrack-хирургии: методы ускоренной реабилитации. «Мы так боялись, а все так легко прошло», – регулярно слышит доктор. «На прошлой неделе у меня состоялось событие – пациентка ушла домой наутро после операции, – говорит он. – Обычно пациенты проводят в палате три-четыре дня. Никто не лежит неделями в реанимации. В день операции встают на ноги. Все отточено до мелочей: все они у меня имеют запас жевательной резинки, чтобы максимально быстро выйти из клиники».

Операция «номер один» на сегодня – гастрошунтирование. Калиниченко покажет рисунок старшей дочери и расскажет, как выкраивает «маленький желудок» в виде длинного узкого стебля объемом около 80 мл и сшивает его с тонким кишечником. Видов гастрошунтирования много, а суть одна: уменьшение «резервуара» для пищи и изменение её маршрута по организму. Желудочно-кишечный тракт реконструируется: теперь именно маленький желудок будет участвовать в переваривании пищи, а большая его часть, как и двенадцатиперстная кишка, выключена из процесса. Еда в желудке не задерживается, ложась в него «мертвым грузом», размягчаясь желудочным соком, долго перевариваясь… Теперь дорога почти прямая. Пища попадает в кишку очень быстро: после того как человек проглотил свой обед, счет идет на минуты. Глюкоза всасывается в тонкой кишке, уровень её повышается мгновенно, мозг, который питается глюкозой, сигналит: «Ты уже наелся, ура!».

Снижается и уровень грелина – гормона голода, который заставляет людей открывать холодильник, когда нахлынут эмоции и воспоминания, когда по ТВ интересный фильм, когда в жизни стресс, который заедается шоколадом, и прочее «хочу еще еды!». Этот эффект сам по себе не имеет принципиального значения, но сильно помогает пациентам перейти от «большой» еды к «малой». Внутренний просвет нового желудка – около полутора сантиметров, и даже небольшое количество пищи растягивает стенки и дает ощущение сытости. И если сейчас вам нужно полкило еды, чтобы откинуться на стуле и погладить себя по животу, то после операции это ощущение возникает буквально после одного-двух глотков. Человек ест медленно (хорошо бы так делал каждый из нас), очень тщательно пережевывает пищу. Он уже не может проглотить котлету в три укуса – это грозит тошнотой и недомоганием. Зато еда (обычная, без особых ограничений) быстро становится удовольствием, а съедает человек меньше, чем на самой крутой диете, которую только пользовал в своей жизни. Врач дарит личную метафору: диета – как тюрьма, но с открытой дверью. Вот тебя засадили в камеру – тут нары, тут стены облезлые, а там – трава зеленая, солнце, дети бегают. Все счастье там, а ты должен сидеть здесь… Рано или поздно ты все равно выйдешь наружу, ведь тебя «в клетке» ничто не держит.

«Ожирение не здесь и не здесь, оно вот тут, – Калиниченко стучит пальцем по лбу. – У каждого был момент, когда он мог остановиться. Просто многие проскочили «точку невозврата», не заметив». Да, у большинства полных людей есть генетическая предрасположенность: генов ожирения нет, но есть гены, влияющие на метаболизм. И все же это второе по значимости. Первое – семья: как питались родители, превращали ли они трапезу в обязательное собрание «общества чистых тарелок», были ли среди традиций ежедневные бабушкины пирожки, еженедельные самолепные пельмешки или воскресные походы в «Мак»? Нужное подчеркнуть».

На коне

Идеальные пациенты – честные пациенты. Те, которые приходят и говорят: «Да, я все время плотно и много ем. Завтрак с детьми, второй завтрак с коллегами, обед в столовой, ужин с мужем, поздний ужин с сериалом, и перед сном полкило семечек вдогонку – от стресса». Они знают, в чем их проблема – в отличие от тех, кто отрицает свои пищевые привычки. Не со зла: просто не осознает их. Такие говорят врачу: «Да я не ем практически ничего, не знаю, откуда эти 150 кг…».

Врач тоже честен со своими пациентами: «Говорю откровенно: в нынешнем состоянии и весе вы не доживете тот срок, что вам отмерен. Вы умрете раньше, а до этого будете много страдать. И это абсолютная правда».

Чувство вины? «Мы про это с ними не разговариваем. Понимаете, они с этим приходят. Они в этом выжили. Им нужна мощнейшая поддержка, они ведь страшно боятся рассказывать о себе. Если они от тебя почувствуют хоть малейший упрек, не вернутся. Людей, которые обвинили их в ожирении, на своем пути они повстречали уже столько… Им не нужен 55-й, 106-й или 1178-й такой. Им нужен тот первый, который скажет: «Ну да… Был момент, когда можно было выбрать другую дорогу, но он уже прошел, говорить о нем бессмысленно, пойдемте дальше – и вместе. Из настоящего в будущее». Доктор всегда за то, чтобы приходили с мужьями, женами, братьями, сестрами, потому что поддержка близких крайне важна.

Сам он поддержку своей семьи ощущает в полной мере. Его идеальный день – это хороший вкусный завтрак с обязательной чашкой кофе, одна-две сделанных в удовольствие операции, возможность пару часов прокатиться на мотоцикле, час в компании с книгой (новый роман Пелевина или научно-популярная литература о работе мозга и памяти). Кульминация мечты – встретить закат на даче: минимум звуков, выключенный телефон, жена и дочери, барбекю и баня. Его «идеальный день» не шибко далек от реальных. От друзей часто слышит – «Как ты все успеваешь?». И не понимает, о чем речь. Все легко. И работа – это легко, интересно, любимо и «ух!».

– Моя задача – чтобы через 3-4 года после операции пациенты не думали о еде, а просто ели. Идеальный пациент – тот, которого ты встречаешь через пять лет после операции, а он говорит: «Дела отлично. Какой вес? Да точно не знаю. Как ем? Тоже не знаю, ем и ем». Он перестал об этом постоянно думать и просто живет. Это огромная победа, потому что до этого не было ни единого дня, чтобы этот человек не думал о еде. Ни дня без борьбы: что съесть, что не съесть, от булки отказался – а стоило ли? а есть ли результат? а не вознаградить ли себя конфетой?..

Теперь они вознаграждают себя совсем другими вещами. Начинают позволять себе то, о чем они не могли и мечтать. Им все можно и все нужно. И «все можно» у всех разное. Занялась конным спортом. Встала на коньки. Классный секс. Сменила работу. Бросила мужа. «Почему?» – «Да он привык, что толстая, никому не нужна, а тут на меня стали смотреть, а он оказался к этому не готов…».

И обратные ситуации, которых великое множество: «Я вышла замуж».

Или – «какое же счастье: я теперь могу ходить в магазины! Смотреть, примерять, кайфовать!».

Или – пациентка спустя месяц после операции заметила, что перестала выбирать дороги без бордюров. Раньше не могла перешагнуть 15-сантиметровый поребрик, боялась упасть и не подняться.

Еще история. Военный летчик в свои 45 лет начал полнеть. Уже не летал, но работал на аэродроме. Еще чуть-чуть и его не пустят на парашют. Не пустят на парашют – спишут с аэродрома. Прооперировался, начал прыгать, снова сел на самолет – и опять летает. Вернул себе то, что, казалось, потерял навсегда.

И Калиниченко «летает» вместе со своими пациентами. На шее у него подвеска – маленькое серебряное крыло. «Ветер странствий, пыль дорог, «неслучайная случайность» из одного моего путешествия… Потому что жизнь и есть большое и интересное путешествие. Ух какое!..».

 

Лицензия ЛО-55–01–002699 от 20.04.2020 г.

Автор:Елена Ярмизина

Фото:Алексей Озеров и из личного архива Анатолия Калиниченко

Теги:ЕвромедмедициназдравоохранениеАнатолий Калиниченко


Яндекс.Директ ВОмске




Комментарии

Скоро

10 апреля

Останется только Шариков?

Останется только Шариков?

67605 марта 2024

11 апреля

Здесь хочется большего

Здесь хочется большего

47907 февраля 2024

Ваше мнение

06.07.2023

Довольны ли вы транспортной реформой?

Уже проголосовало 94 человека

22.06.2023

Удастся ли мэру Шелесту увеличить процент от собранных налогов, остающийся в бюджете Омска?

Уже проголосовало 91 человек



























Блог-пост

Юлия Стрельская

— журналист

Юлия Купрейкина

— психолог

Сергей Тимофеев

— Врач-сексолог


Яндекс.Директ ВОмске

Стиль жизни

Трубите джаз

Светские хроники

Трубите джаз

Предпоследним зимним вечером в Концертном зале давали музыкальный деликатес — оркестр имени Олега Лундстрема, джаз-бэнд девяностолетней выдержки. А девяносто лет – это уже не возраст, это эпоха…

2565101 марта 2024
Ломовцевы&Co. Когда и деловая, и семейная жизнь катят как по рельсам

Story

Ломовцевы&Co. Когда и деловая, и семейная жизнь катят как по рельсам

В честь Года семьи «ВОмске» и общероссийская общественная организация малого и среднего бизнеса «ОПОРА РОССИИ» запускают рубрику о семейном бизнесе. Как совмещать маркетинг с «домашкой» и разделять семейный бюджет и корпоративный? Начнем выяснять с Денисом и Ольгой Ломовцевыми, открывшими недавно первую в Омске студию заботы о теле «Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы».

2991221 февраля 2024
Миротворец

Story

Миротворец

Как же после этого хочется жить, петь, и думать, и плакать, и улыбаться. И откуда-то с антресолей памяти достаёшь детство. И ощущение вечного лета и счастья, потому что картины художника Владимира Чупилко — добрые и домашние, как мамины булочки с изюмом.

4557218 января 2024
Джаз, да и только!

Story

Джаз, да и только!

Денис Мацуев – это золотая, неразменная монета, залог аншлага, гарантия прекрасного самочувствия вплоть до следующей зимы, ожидаемо всеобщее восхищение, ликование, упоение и долгие несмолкаемые стоячие аплодисменты.

2 декабря в Концертном зале прошёл заключительный концерт фестиваля «Денис Мацуев представляет: диалог поколений», где бал правил джаз.

10040204 декабря 2023

Подписаться на рассылку

Яндекс.Директ ВОмске




Наверх