Борис Мельников: «В первую очередь нужно, простите за тавтологию, воспитывать воспитателей»

— Борис Викторович, вы были одним из тех, кто позвонил в редакцию после выхода публикации, посвященной жилью для детей-сирот «В очередь, сукины дети!». Кому-то публикация показалась жёсткой. А какую реакцию вызвала у вас?

— Жестко? Напротив, еще слишком мягко! Абсолютно согласен с тем, что жильё — проблема большая, но не единственная и даже не первостепенная для сирот. У человека, безусловно, есть биологические, социальные, духовные потребности. Жильё — это воплощение базовой потребности в безопасности на биологическом уровне. И это основное гражданское право человека. Еще в 16 веке человечество догадалось его зафиксировать. Эти права незыблемы. Но тут мы имеем дело с определённой подменой понятий: человека «затыкают» квартирой, и государство считает, что таким образом выполнило перед ним все свои обязательства. А как же остальное? А как же конституционное «права и свободы — высшая ценность»? Всё же прописано! А в отношении детей-сирот — это будто «давайте его накормим, но, например, на выборы не пустим». Проблема гораздо шире, нежели обеспечение квартирами.

1

— В чём она, на ваш взгляд?

— Критически важен подход к воспитанию ребенка. Семья у нас — основной социальный институт. Ребенок остался без семьи. Получается, что государство должно все функции семьи взять на себя. Заменить ребенку семью. А это не только экономика — это, в первую очередь, социализация: и простейшие бытовые навыки, и умение общаться с людьми, и получение образования, актуального в наше время. Детский дом всего этого, увы, не даёт.  Проблему могли бы решить семейные детские дома и институт приемных семей, но и это всё должно быть грамотно устроено. А у нас отсутствие контроля за ребенком — и вся система пробуксовывает. И к приемным семьям множество вопросов: есть отличные, но некоторым семьям я не то что ребенка — и хомячка бы не доверил!..

— Что нужно изменить, по-вашему, в первую очередь?

— В первую очередь нужно, простите за тавтологию, воспитывать воспитателей. Кураторов. Тьюторов. Заинтересованных взрослых. Потому что ребенок-детдомовец не знает, к кому обратиться. Директор занят: он бегает туда и сюда, достаёт гречку, отвечает фондам, перегружен отчетностью, считает деньги. Есть социальный педагог, но он порой один на огромное число детей. А как психологи говорят? Больше семи человек — и коллектив неуправляем. Нет системы кураторства — нет и личной ответственности за ребенка. С этой точки зрения, семейный детдом — это совсем другое. Это «штучная» работа и персональная ответственность. 

— Насколько понимаю, вы по мере своих возможностей берете на себя эти функции.

— Это капля в море. Но получается, что да. Несколько лет назад я благодаря сообществу инвалидов, которое как инвалид по зрению создал в соцсетях, познакомился с Константином Шестаковым. Он пригласил меня к участию в проекте Webilang. Сначала эта онлайн-школа предлагала детям из детских домов и приемных семей помощь в изучении иностранных языков, но со временем круг преподавателей расширился, и сегодня мы занимаемся бесплатной подготовкой детей из детских домов к ЕГЭ и ОГЭ по всем основным предметам.

— Вы преподаете историю?

— Историю и обществознание. У нас полный спектр предметов: математика, русский, литература, физика, химия, биология, география… Преподаватели — в основном, омичи: педагоги вузов, школ, колледжей. Как говорится, «за качество отвечаем». Преподавание ведем в основном дистанционно, среди наших учеников — ребята из детских домов Севастополя, Новороссийска, Калуги, Симферополя, Тольятти, Подмосковья…

2

— Где же в этом ряду Омск?

— Омск тоже есть, это два наших интерната: в Петропавловке и в Исилькуле (второй, правда, в прошлом году закрыли). К примеру, у меня сейчас три ученицы: из Омской, Калужской и Московской областей. Для ребят это все по желанию, никто им ничего не навязывает…

— Велико ли это желание? 

— Увы, нет. В среднем лишь один старшеклассник из детского дома откликается на предложение получить бесплатно дополнительные знания. И это еще одна проблема: дети не мотивированы на учебу. В школе планка им занижается. Мы же стараемся работать на перспективу: чтобы ребенок мог поступить в колледж или вуз, продолжить образование, получить достойную профессию. Конечно, мне обидно и — с одной стороны, непонятно, а с другой — абсолютно понятно, почему дети в детских домах в основной массе не стремятся учиться дополнительно. И это всё те же грабли! Во-первых, на мотивацию работает ближайшее окружение. А какое оно? Такие же ребята. Во-вторых, и руководство детских домов, и педагоги тоже не заинтересованы в будущем детей. Выпустили и забыли. Это даже не цепочка, которая рвётся, а набор отдельных звеньев изначально… А детей, не устану повторять, надо поддерживать на каждом этапе. Чтобы завтра они могли работать нормально, не спились, не скололись, не замерзли на улице, продав свои полученные от государства квартиры мошенникам, не пополнили ряды заключенных тюрем.

— Почему, как вам кажется, ваш потенциальный ученик, в отличие от своих ровесников, может быть мотивирован хорошо сдать выпускные экзамены?

— Здесь, знаете, миллион факторов может иметь значение. Как позитивных — вот есть у человека детская мечта быть врачом, и он к ней идёт, невзирая ни на что — так и «от противного»: навидался в родном доме всякого и не хочет повторять судьбу пьющих родственников. Опять же, от воспитателя в детском доме очень многое зависит. Бывает, в учреждении цивилизованная обстановка, а бывает — хуже тюрьмы...

— Если верить российской статистике, в вузы в нашей стране поступает меньше одного процента воспитанников детских домов. У ваших учеников получается?

— Получается. Шесть моих омских учеников (с ними, конечно, занимались и другие педагоги) за эти годы поступили в вузы: ОмГУ, ОмГПУ, ОмГТУ и даже в медуниверситет! А общая статистика, конечно, совсем не радужная. И, судя по всему, правдивая.

— Вы говорите о кураторстве. Скажите, а ваше общение с учениками заканчивается после того, как ребенок сдаст ЕГЭ?

— Нет, конечно же. Мы продолжаем общаться. Ребята могут обратиться ко мне с каким-то бытовым вопросом. На днях вон парень звонил, просил одолжить рюкзак: они в поход собрались… Я, в свою очередь, когда веду уроки, даю им не только теорию, нужную для сдачи экзаменов, но и практические знания, которые им банально пригодятся в жизни. Как написать заявление, как отправить заказное письмо, как общаться с чиновниками по поводу тех же квартир... Прикладные вещи. И им потом проще. Если ребенок собрался в вуз, — отлично, проведу профориентационную беседу. Уверен ли в выборе профессии? Все ли верно понимаешь? А где будешь жить, на что, как… В общем, это такое учительство «с превышением полномочий». Не сухая энциклопедия, а живой куратор.

3

— Всегда ли встречаете понимание у руководства детских домов?

— Не в той мере, что хотелось бы. Сельские детские дома еще понимают плюсы таких занятий, а в городе часто говорят: а зачем нашим детям это? Вы лучше денег дайте. Или телевизор нам купите.

— Борис Викторович, почему вы вообще начали этим заниматься?

— Тут, пожалуй, личная история сыграла свою роль. Мне сейчас 63. Когда 17 лет назад возникли необратимые проблемы со зрением, честно признаюсь, жить не хотелось. Я же археолог в первую очередь — а у нас всё завязано на глазах... Мотался по больницам по всей Сибири: больше 40 операций на глазах за эти годы. Но вот что понял и осознал: многим гораздо хуже, чем мне! Так у меня появилась мысль, куда приложить силы. И я начал помогать другим инвалидам. В частности, мы с товарищем открыли в области социальную турбазу «Надеждинка» — это первая турбаза в России, которую построили два инвалида. Проводим там турслеты для инвалидов: и по зрению, и колясочников… Как-то ко мне обратились люди с просьбой помочь девочке: она выпускница детдома с инвалидностью по зрению с детства, один глаз не видит. Девочке 20 лет. Сирота. Легкие ментальные нарушения. После выпуска из интерната она в ПТУ получила специальность швеи, ей дали бумажку, дали квартиру. Но у нас человек, если у него проблемы с одним глазом, инвалидом не считается. И каждый год ужесточаются нормы и правила получения инвалидности. Инвалидность в 18 лет с девочки в итоге сняли, а зрение, как вы понимаете, при этом никак не улучшилось. Девочка не могла найти работу и осталась без средств к существованию. А она после детдома даже макароны варить не умела. Паспорт потеряла — и не знает, куда обратиться. В итоге задолженность по квартплате — 50 тысяч, её собираются выселять через суд. Через сообщество в соцсетях собрали деньги, продукты, оплатили коммуналку, квартира осталась за ней. После я лично водил ее за руку по службам занятости, столкнулись с рядом неприятных моментов, кое-как устроили её на работу... А проблема предстала передо мной во всей красе: детей после детского дома выкидывают в никуда. Так быть не должно.