Если б Ромео был самовлюблённым фарцеваном...

 

Сегодня так светило солнце, что захотелось втюриться.
...Только что вспоминали первые, неказистые истории отношений с мальчиками.
Как молоды мы были, короче.
Воспоминание.

1

#перваялюбовь, #трудностипубертата, #нашпубертат,#шкиола

На знамени моей самой первой любви лениво, черными стекающими буквами намалеванный, извивался девиз: «Страдаешь сам—заставь страдать другого.»
И бдыжь—пробитое стрелой сердце в стиле Харди.

Лучшая подруга, худая Пышкина, была любима мною не только потому, что до поры являлась действительно доброю подругой, но—прежде всего!—потому что носила священную для меня фамилию.

Почему я, с рождения окруженная толпами влюбленных в меня мальчишек, носящая неофициальный титул «самые красивые ноги школы» ( в узких кругах), так бездарно втюрилась?

Ответ прост.

В тот момент, когда часы хронографа щёлкнули с тихого и уютного деления «детство» на бурный и дикий «пубертат», —именно в эту секунду в поле моего слепошарого зрения оказался вбегающий в столовую голодный десятиклассник Лёша Пышкин.

В тот роковой миг, когда половина его ладного тельца была на пути к заветной сосиске, а вторая ещё красовалась в коридоре, по которому плелась в столовку я, биологические часы внутри меня коварно намекнули: «БОМММ...Капец спокойствию!»

...Сказать, что в классе у Лёши собрались самые красивые мальчики — ничего не сказать.

2

Но в пахнущем кислой капустой и манной кашей коридоре, отделявшем продлёнку от столовой, в тот самый роковой миг моего взросления, оказался Лёша.

Ставший кошмаром для каждого, кто мог меня слышать (хотя нет, неодушевленные предметы тоже тихо уползали от меня, потому что с ними я разговариваларазговариваларазговаривала о Лёше).

«ЛЁША ЛЁША ЛЁША ЛЁША ПЫШКИН», писала я записки четырем своим подругам на каждом уроке.

«ОТСТАНЬ! НЕ МЕШАЙ!!!»— писали мне подруги.

«ЛЁША ПЫШКИН ПЫШКИН ПЫШКИН!!! Лёшшааа...»,—стонала я в ответ.

«Маслова!!! Достала ты уже со своим Пышкиным!!!»

«Он не мооооооой...Почему он не мооой?! Ну почемупочемуЗАЧТООО?!?!?!»—писала подругам в ответ четырнадцатилетняя я.

«ЗА ЧТО НАМ ЭТО???»—хором отвечали мне подруги, разбежавшиеся от меня по разным углам класса.

Подруги прятались от меня под парты.
Учителя не замечали безобразия—связываться со мной тогда не хотел никто.

Я нервно выцарапывала на парте ЯЛЛП (я люблю Лёшу Пышкина)
Каждая вторая парта среднего ряда в школе имела эту царапку.

3

«Маааама, сегодня я два с половиной раза видела Лёшу Пышкина, Лёшу, Лёшу, Лёшу Пышкина видела я Лёшу. Пышкина!!! И один раз— его ногу из-за угла!!!»— экзальтированно долбила я пьющую валерьянку маму поздним вечером на кухне.

«А вы знаете Лёшу Пышкина?», — дергала я за рукав незнакомую, испуганную бабушку в трамвае. ...«Не знаете? Лёёёша!..»

Лёша был прыщав и моден, короче— прекрасен. Носил серое драповое пальто, исландский шарф, норковую шапку с чуть недозавязанными, настороженно торчащими ушами и таскал учебники в трехцветном мешке вместо сумки. Сегодня-то понятно, что то был басурманский, заморский мешок для сменки в начальных классах. Но для меня, не искушенной империалистическим бытием, этот бежево—коричнево—темнокоричневый «мешок» являлся маркером принадлежности высшей касте.

Лёша был бесподобен в моих свихнувшихся очах, его (и его божественный трехцветный мешок) окружало сияние, на него золотым дождем проливалась моя безответная любовь, отчего он сверкал и переливался даже в самый пасмурный день, в тёмной рекреации у кабинета труда.

Когда в поле зрения появлялся вожделенный объект, я напускала на себя такое безразличие, включала такие стеклянные глаза и ржала таким дебильным и вульгарно-громким смехом, на негнущихся ногах, вцепившись в ямку локтя моей подруги, шагая мимо Лёши, что однажды забредшая в школу мама хотела немедленно поволочь меня к наркологу.

Я знала расписание его класса лучше, чем своё. Собственно, мое расписание меня тогда мало волновало. По школе меня,ослепшую от любви, невменяемую и офанатевшую, водили мои подруги: как верные лабрадоры.

Главной целью и смыслом пребывания в школе стал поиск лешиного класса. Наконец-то в школу я ходила с рвением. Точнее, я ходила в лёшу.

К счастью, Лёша редко болел.

Пришлось закаляться и мне, чтоб не пропускать Лёшу.

Справедливости ради, несмотря на временные эстетические недостатки, вызванные тестостероном, Лёша был очень симпатичный мальчик.
Спортом занимался и фарцевал: Лёша был совершенством.

4

Когда я совсем, окончательно достала свою маму тем, что любую тему, начиная с чистки зубов и заканчивая покупкой батона за 22 копейки, переводила на Лёшу Пышкина, выведенная из состояния равновесия мама пошла сдаваться своей подруге, которая работала в гимназии врачом.

«Покажи мне этого Пышкина!» — с отчаянием, граничащим с помешательством, взмолилась мама.

Напустив строгий вид, тётя Наташа открыла дверь пышкинского класса.

Гробовая тишина. Взгляды, полные надежды: вдруг снимут с урока?..

«Гм..Пышкин. Живо на прививку.»

"Наталья Васильна, да я же всё сделал!"—радостно стал кокетничать Пышкин.

«Давай живо в мой кабинет, и не пререкаться тут, Пышкин».

В кабинете врача Пышкина поджидала моя мама, сидя на подоконнике и болтая ножками (наши мамы были юны и прекрасны).

Запульнув парнишку в кабинет, давясь от смеха и не зная, что с ним делать дальше (убирать свидетеля? Не убирать?), тётя Наташа вошла следом.
Обойдя Пышкина и сев за стол, тётя Наташа, включив лазерный прицел, красной точкой уставилась Пышкину прямо в лоб.

«Ну? И че ты приперся, Пышкин?» — нашлась тётя Наташа, уставясь на очумевшего вконец Пышкина.

Пышкин совсем растерялся, краснея под насмешливым взглядом красивой незнакомой молодой женщины, смутно кого-то напоминавшей ему (уж не ту ли чокнутую Маслову, которая каждую перемену ходит мимо туда-сюда, туда-сюда со стеклянными глазами «в никуда» и громко смеётся , вцепившись в опухший уже локоть подруги Ирки?).

«Ну...так пойду я, Наталь Васильн?»
«Так давно уже пора, Пышкин, пол урока ведь прошлялся!»

Вслед недоумевающему Пышкину, идущему по гулкой рекреации, нёсся смех из кабинета врача.

...Однажды, лет через двадцать после описанных выше событий, моя лучшая школьная подружка Ирка скажет мне, склонившейся над тарелкой греческого салата в нашем любимом ресторанчике:
«Маслова, все забываю тебе рассказать. Ты помнишь младшую сестру Ленки, у нее еще под носом, всё наше детство, висела зеленая сопля?
Так вот— ЛЁША ПЫШКИН НА НЕЙ ЖЕНИЛСЯ!!!»

Благословенное время. Первая любовь. Несчастная, к счастью. Не-взаимная.
Если б Ромео был самовлюблённым фарцеваном, жили бы они с Джульеттой долго и счастливо, далеко друг от друга.