Вчера не стало великого Бондарева

Бондарев на фронте со Сталинграда. Сначала миномётчик, потом, после ранения, сержант, командир противотанкового орудия.

Помню, как он показывал мне ветхую жёлтую вырезку из фронтовой газеты с фото — он на фоне уничтоженного его расчётом огромного колосса — «Фердинанда» где-то под Запорожьем.
Войну Бондарев закончил младшим лейтенантом, уволился из армии капитаном. На его груди две медали «За отвагу!» - самые чтимые солдатские медали...

1

Его «Горячий снег», «Батальоны просят огня», «Берег», «Тишина» — это настоящая военная классика. Каждый из них прочитан по несколько раз!

Мне повезло его знать, бывать у Юрия Васильевича дома, слушать его рассказы. Но главное, мне повезло быть им замеченным. И одной из главных, для меня самого, оценок моего творчества стала, написанная им рецензия к моему первому сборнику рассказов «Письма мёртвого капитана»:

 

Юрий Бондарев

РОССИЯ ЕЩЕ ДЕРЖИТСЯ
--------------------------------------------------------------------------------

Эта книга больно и жестоко задела меня — так же, как несколько лет назад блестящий роман Проханова «Чеченский блюз» и талантливые рассказы Вячеслава Дёгтева.

Если сказать, что главный герой недавно вышедшей в свет книги Владислава Шурыгина «Письма мертвого капитана», это правда о войне, то вряд ли в этой известной толстовской формуле будет равнозначно властвовать правда Отечественной и правда Чеченской войны. Это две правды, ибо в Отечественной войне история не знает измены сверху, неоправданных приказов, бессмысленно приостанавливающих успешные операции, когда один шаг до разгрома противника, когда в глаза смотрит победа. В нашей прессе были невразумительные объяснения этих внезапных стоп-остановок, неоправданных приказов отхода от завоеванных позиций. И солдаты, набравшие несладкого опыта, понимали, что эти сомнительные приказы равносильны слабоумию нетрезвого президента, в приступах тщеславия, примеряющего игрушечные эполеты полководца. Но добро и зло имеют своих членов Верховного суда в чине писателей, художников, историков. И они вправе судить и прощать.

2

Я полюбил солдат и офицеров Шурыгина, они стали мне близки, как будто знал я их давно и вместе с ними голодный, замерзший, в изношенном камуфляже лежал на продувном ветру разрушенных улиц Грозного, ждал, в засаде, докуривая последнюю сигарету, и подымался для рывка вперед под пулеметным огнем, вырывал чеку из «эргэдэшки» для броска в коварно затаившихся за камнями чеченцев.

Жизнь солдата на войне — обманчивая бесконечность, смерть — реальная бесконечность. И это две неизбежности. Весь мир как бы родился вместе с нашим появлением на белый свет. И вместе с нашей смертью гибнет весь этот мир. В завершение всего, сущего, то есть жизни, верит тело, мозг, страх, но не верит дух, не верит душа, хотя страх исчезновения обдает в бою и душу смертным холодом. Что же такое долг? Не возвышение ли солдата над самим собой? Что ж, долг ближе к изначальному солдатскому смыслу сделай свое дело, и так познаешь самого себя, и познаешь врага, как если бы ты знаком был с ним от века. Знание врага — твоя память и твое могущество. Забывчивость и мягкодушие — мертвое оцепенение, власть немилосердной богини, имя которой — поражение. Все это и есть воплощенная верность солдатской идеи, хотя, может быть, воспринимает и чувствует он ее подчас волей инстинкта. Более того, я уверен, что спокойствие на войне, умение в безвыходном положении владеть собой — это великая сила.

Мне стали полностью понятны солдаты Шурыгина еще и потому, что я увидел в них простых в общем-то бесхитростных очень молодых, неиспорченных цивилизацией ребят, не заболевших ненасытным тщеславием, с которыми жить в мирной обстановке в общем-то надежно. Они познали отвратительную суть войны и свою заброшенность, густой цвет крови, вонь пороха, обгорелого человеческого мяса, гнилого тряпья тлеющего обмундирования, вкус прогорклой каши, тошнотность пропахших трупами подвалов, они, солдаты, осознав, что жизнь — мгновение, особенно начнут ценить дни своего существования, любить справедливость и ненавидеть неправедность, адский стиль времени, задумываться над горькими и трагическими поворотами истории, над смыслом бытия, или же — принимая жизнь как случайный драгоценный подарок, внушать себе: «Память, помоги мне позабыть всё об этой грязной войне!».

Но все-таки война — это самоубийство страха, мучительная победа над самим собой, над врагами, временем, над беспощадной судьбой. Впрочем, я глубочайше убежден, что нельзя культивировать и скорбь, и самую сладчайшую муку любви. В своей жизни (так уж дано) мы не достигаем седьмого неба, где вместе с Серафимами позволено созерцать лик Господа.

Жизнь есть благо, оборение страдания, боли, несправедливости, всесильная природа сообщила нам способность смеяться, плакать, любить, защищать слабого, ненавидеть и убивать безжалостное зло, угрожающее существованию самого главного на земле — жизни. А это значит быть человеком.

В этой сильной, талантливой книге в противовес моднейшей теме кровавого зла, нелепых, без героического жеста смертей, острой жестокости положений, взрывной грубости — поразительно человечно выявлены извечные качества разноликих простых людей, их товарищество, самоотверженность в безвыходную минуту, готовность прийти на помощь… Но без их привычных слабостей и ошибок нельзя понять особых качеств каждого характера. Это и полковник Калинин, вертолетчик от Бога, сбитый, замурованный в упавшей «восьмерке» и приказавший расстрелять свою подбитую машину с другого вертолета, чтобы не попасть чеченцам в плен, окружившим «восьмерку». Это и Жуков, выполнивший приказ Калинина и этим подписавший душевный приговор самому себе, как позорное пятно до конца жизни. Это и начальник разведки Маринин, человек долга и справедливого непрощения. Это правдолюбец Николай из «Дороги домой» и танкист Эрик Хабибулин, направляющий машину в адское пекло на помощь десантникам и сгорающий в этом бою. Это снайпер якут «великий Мганга», спасший от смерти командира и затем погибший вместе с ним. Это и несчастная женщина из Грозного со странной фамилией Монетка, в обезумелом отчаянии продавшая наших солдат, пытавшая так спасти сына, взятого чеченцами в заложники.

Это и капитан разведки, романтик, «философ», «Рыцарь», «воин», однако ненавидящий войну, сущность которой состоит в том, чтобы убивать, и оценивающий то, что происходит в Чечне: «Мы — это батальоны и полки, которые дерутся здесь и носят громкое название «федеральные силы», а по сути — отряды русских мужиков, отправленных в Чечню неизвестно зачем. За нами нет государства, которое осеняло бы нас своей идеей, своей мощью, своей поддержкой».
Мне очень дорог этот герой Владислава Шурыгина, этот безымянный убитый в Чечне капитан, написавший в предсмертном письме любимой женщине:

«Я приехал сюда, чтобы вновь обрести веру. Понять, что истины несокрушимы. И любовь всё так же выше закона. И милосердие выше справедливости. Что мир держится на дружбе и верности».
На этих людях пока еще держится Россия.»

Прощайте, Юрий Васильевич! Прощайте! Но вы не ушли от нас! Вы с нами навсегда! В ваших книгах и в памяти…

_{Оригинал в facebook автора}

3