Александр Стерлягов: «Надежнее Наумова людей я не встречал… Как прощаться – не понимаю»

С коллегами в последнее время иронизируем: в связи с пандемией коронавируса появились новые журналистские жанры – «репортаж из приоткрытого окна», «интервью голосовыми сообщениями».

Один из них остался неизменным, хотя никогда не был классическим. Названия у него нет. А суть такова: когда умер человек, которого ты хорошо знала, расскажи о нем людям.

1

Нас с Борисом Николаевичем познакомил его близкий друг, журналист и писатель Сергей Николаевич Шкаев. Он сказал: «вот этот товарищ разбирается и понимает. В бизнесе разбирается и в жизни понимает. И говорить не боится – когда по делу, а не ради «красного словца». А как в теннис играет!..»

Так и начали мы больше десяти лет назад с Борисом Николаевичем говорить о жизни. Иногда – для печати, иногда – нет. Второе чаще. Встречались раз в два-три месяца и ехали обедать. Он всегда звонил сам: «Где встретимся? Давай у Речного, там вроде ничего готовят, неплохо…». С ним всегда было вкусно – и рыба, и овощи, и чай, и обедать, и говорить, и слушать – про семью, про дочь, про сотрудников и про планы на новое морское путешествие. С ним было просто, несмотря на разницу в возрасте и в статусе. И вообще, никакого особого «статуса» не чувствовалось.

В 90-е годы, когда Борис Николаевич открыл первые в городе частные ломбарды, количество обращений зашкаливало: тогда людям задерживали зарплату по полгода, в ломбарды выстраивались очереди – несли меха, радиотехнику, хрусталь.

Наумов признавался, что поначалу у него самого было небольшое предубеждение против ломбардов: «без Достоевского не обошлось, мол, «старуха-процентщица» какая-то. Вроде все нормально, а малюсенький червячок душу точит». Говорил, что боролся с этим чувством при помощи книги жалоб и предложений – регулярно ее перелистывал: «Занимаюсь я многим, но ни по одному виду деятельности мне не говорили столько «спасибо». Практически на каждой странице были слова признательности. Сами клиенты убедили меня в том, что в этом бизнесе больше, чем кажется, доброго, человечного. Есть куда придти в трудную минуту. И если ты не вернул деньги в ломбард, ты все равно никому ничего не должен, совесть твоя чиста».

Сам он клиентом ломбарда никогда не был: мужской принцип – строить свою жизнь так, чтобы не требовалось занимать: ни у ломбарда, ни у банка, ни у приятеля. «И кредиты на все виды деятельности за двадцать с лишним лет работы привлекал раза два, не больше. И у друзей не занимаю», – говорил он.

Однажды его упрекнули: не к лицу, мол, бывшему секретарю парткома заниматься бизнесом. «Я, что, должен взять красный флаг и сесть на углу милостыню собирать?» – ответствовал будущий владелец группы предприятий, куда вошли не только ломбарды, но и швейное производство, торговля, охранное агентство. Вообще он и в советское время не бедствовал – а зачем? Руки есть, голова есть… После ПТУ и службы в армии работал токарем на заводе подъемных машин. Девять лет отстоял у станка, имел высший разряд и хорошую зарплату, а в 1982 году его даже наградили орденом Трудовой Славы III степени.

Параллельно учился: окончил сначала механико-технологический техникум, а затем финансово-экономический институт. Уходил на партийную работу, затем вернулся на завод секретарем парткома, после роспуска КПСС возглавил один из цехов. Родное предприятие позже стало и одной из основ бизнеса — на базе швейного цеха он организовал производство сумок, ранцев и рюкзаков под маркой «Ермак». Потом под этим брендом увидела свет и школьная форма, и рабочая одежда. А потом – охранное агентство и сеть ломбардов «ЕрмакЗалогСервис». Говорил так: «Начали с торговли, потому что нуждались в «быстрых оборотах». Когда к управлению пришел Егор Гайдар, занялись кредитованием населения, потому что ясно было, к чему придут люди. Так что ломбарды открыли одними из первых, а уж в 1996 году вплотную подошли к производству».

2

Двигался Борис Николаевич всегда неторопливо, размеренно, без суеты – и вокруг него само собой создавалось этакое «силовое поле», которое блокировало любые проявления спешки и нервозности. Джинсы, футболка-поло и никакого пафоса. Улыбка – неизменно, тоже очень спокойная. Он был такой основательный, не резкий, «невосклицательный» – повествовательный человек без наносного и «вензелей». Математик и прагматик с легким уклоном в романтику.

– Борис Николаевич, признайтесь как владелец лучшей в городе сети ломбардов: чувствуете себя богатым? – спросила я его во время одного из первых наших интервью.

– Нет, совершенно. Для меня вообще было в диковинку когда-то услышать оценку «богатый». Со мной служил парень из Чимкента, и после армии – шла вторая половина 70-х – пригласил в гости. Показывает мне город, стоят двухэтажные дома – как нынешние коттеджи: «вот тут у нас живут богатые греки». Ну как это? У меня не укладывалось в голове. Как это – богатые? Мы, дети социализма, все одинаково обеспеченные, со своими представлениями, что такое хорошо, а что такое плохо, даже представить себе такого не могли. Я себя и сегодня богатым не считаю. И близкие мне люди, думаю, таким образом меня не оценивают. Мной никогда не двигали, не двигают, и, надеюсь, не будут двигать такие стремления, как разбогатеть. Деньги – всего лишь производная. Средство. Не самоцель.

С деньгами отношения у него были такие: крупные суммы – на производство и для бизнеса. В личных целях – точно нет. Собрался в магазин – точно знает, за чем, в нужный отдел идет не сворачивая. «Мне всегда жалко тратить большие суммы денег. Я по природе жлоб – в нормальном таком смысле. Мне не жалко только на дело», – говорил Борис Николаевич и признавался, что бизнес-классом летал один раз за всю жизнь и то потому, что надо было срочно, а в эконом не было билетов. «Для меня такое понятие как статус, попытка создать о себе представление за счет вещей, полностью отсутствует. Land Cruiser? Это просто удобно, потому что дома приходится прыгать по кочкам и колдобинам. Внедорожник – это проще и дешевле, чем сделать асфальтовую дорогу до моего дома».

В 2000-м он возглавил Омскую ассоциацию ломбардов. Не номинально – инициировал большие собрания директоров, тормошил профессиональное сообщество. Не раз мы говорили и писали и о проблемах и заботах ассоциации.

Его личное время было таким же насыщенным, как и рабочее: семья, друзья, теннис, волейбол, плаванье, баня, рыбалка, охота, путешествия, море, яхты, сад-огород, кулинария, чтение, гитара. И так далее, и тому подобное. «Жизнь – в движении?» – «Так точно!»

Мы виделись в конце года и планировали снова встретиться за традиционным обедом, как только «всё это кончится». Но всё кончилось раньше. Неожиданно и совсем.

– На мой взгляд, человек живет до тех пор, пока ставит перед собой цели, – любил говорить Наумов. – Как только перестает, может надевать тапочки и в гроб ложиться. И если оперировать терминами нашего сегодняшнего общества, человек без потребностей не выживет. Человек всегда должен чего-то хотеть! Разумеется, речь не только о материальных ценностях, но и исключительно духовной жизнью он жить не может. Правда, желания бывают разные. У меня какие? Разумно реализовывать неудовлетворенность и двигаться вперед! Человек всегда должен быть недоволен, неудовлетворен. И чем дольше он чувствует неудовлетворенность, тем дольше и интереснее живет. С возрастом материальное приносит все меньше удовольствия. А что приносит?.. Ну вот захотелось сшить самую лучшую сумку – и сшил. Вот это приносит. Мне кажется, человек счастлив, когда решает какие-то сложные задачи.

Вот из старого интервью:
– Борис Николаевич, как бы вы продолжили фразу: «Богат тот….»
– …тот, с кем рядом хорошие интересные люди.
– А счастлив?
– И счастлив. Эти понятия для меня тождественны и с деньгами никак не связаны. Своему товарищу на день рождения пожелал, чтобы весь его ежедневник был исписан мелкими-мелкими буквами: каждый день, с восьми утра и до позднего вечера – дела, встречи. Кто-то спросит: «что за ерунда?» А для меня это и есть счастье.

3

Он рассказывал и о юношеских мечтах. Интересно рассказывал, живо – и всё можно было очень ярко представить. В конце 70-х, совсем пацаном, мечтал о штанах-клеш – и как же был счастлив, когда в ателье ему сшили первые штаны: «кажется, и потом мало что доставляло мне такую огромную радость!». Потом мечтал об электрогитаре. Сбылось «по-наумовски»: заработал и купил. И это не было блажью: гитара была нужна, чтобы выступать на танцах с ансамблем в кафе. Кафе, кстати, стало судьбоносным: там он встретил свою будущую жену Ольгу, а позже, в 90-е, купил это кафе и переоборудовал под собственный офис и постоянно действующую выставку товаров своей фирмы.

Борис Николаевич всегда со знанием дела рассуждал о малом бизнесе, о региональной политике, о налоговых инициативах и борьбе с коррупцией. «Мне кажется, коррупция за эти годы нанесла меньше вреда, чем борьба с ней», – по-моему, эта фраза даже стала заголовком одной из наших статей. Он не боялся говорить вслух то, о чем думает. Не на кухне – в публичном пространстве, всегда, когда считал, что это может изменить ситуацию. Когда в Омске осудили его близкого товарища, экс-министра имущественных отношений Александра Стерлягова, Наумов помог ему выйти из тюрьмы, потому что считал человеком исключительно честным. Знакомы были лет тридцать, в середине 80-х вместе работали в Советском райкоме, а затем в горкоме КПСС, с годами профессиональные отношения переросли в дружеские. Правда, так и не стали друг для друга «Сашей» и «Борей»: стиль общения, заложенный в аппарате райкома, обращение по имени-отчеству не смогли изменить ни «рюмки чая», ни ведра съеденной на рыбалках ухи под вечные споры о делах житейских и государственных.

Борис Николаевич рассказывал, что позвонил Стерлягову за час до начала итогового судебного процесса: «Ты меня набери, как все закончится». Он ничуть не сомневался в честности Александра Михайловича и справедливости суда, даже ерничал по поводу внезапно открывшихся на старости лет «криминальных наклонностей». Приговор другу для Наумова стал шоком: бывшему министру дали два года лишения свободы.

Борис Николаевич был убежден: в действиях Стерлягова не было преступления, а срок он получил «за просто так», поэтому Наумов продолжил действовать и после приговора суда. Он выступал в прессе, организовывал брифинги адвокатов Стерлягова для журналистов, не давал делу «заглохнуть» и кануть в архивы. Он, человек абсолютно «земной», без грамма инфантилизма, пытался найти ответ на вопрос – «За что посадили?» Тогда в Омске за «дела земельные» сажали многих. Официально суд признал бывшего министра виновным в превышении должностных полномочий и незаконной продаже земельного участка (с многомиллионным ущербом для области). «Не могу поверить, что человек, не взявший ни копейки, лично не знакомый с гражданином, выкупившим тот злополучный участок, будет обвинен», – Борис Николаевич действовал не на эмоциях. Он указывал на несовершенство законодательства, неоднозначную трактовку правовых норм, финансово поддерживал адвокатов. В итоге дело дошло до Верховного суда – и срок изменили на условный, а Стерлягов вышел на свободу.

– Я ему очень благодарен, очень сильно… Всегда в трудную минуту был рядом, даже когда физически не мог. В сложный для меня период не побоялся. Вступился. Большую статью написал в поддержку тогда, да много всего… Человек такой… Да надежнее людей я не встречал, – голос Стерлягова по телефону звучит приглушенно, отстраненно немного. – Мы дружили и между собой, и семьями. Огромная утрата, честно говоря, поверить не могу… Мы стали друзьями в зрелом возрасте, познакомила нас работа: вместе начинали в Советском райкоме, я пришел с завода пластмасс, он – с завода подъемных машин, быстро нашли общий язык. По жизни всегда поддерживали друг друга. Оптимист, очень позитивный, с юмором. Никогда не замыкался в себе, всегда старался быть с людьми, общаться, передавать позитив. Последнее время мы общались по телефону. Подолгу разговаривали. Он уже знал, что ситуация по здоровью непростая, но оптимистом остался до конца. Завтра будем прощаться…

«Как прощаться, не знаю, не понимаю», – добавляет Стерлягов.

В 1986 году Борис Наумов работал в зоне Чернобыльской АЭС, ликвидировал последствия аварии. Не за медаль (её тоже дали) – а как все, за Родину и за «ну а как иначе?». Чернобыль ли напомнил о себе или что-то иное, но в начале года у Бориса Николаевича обнаружили онкологию. Борис Николаевич прошел четыре курса терапии в Израиле, там советовали обойтись без операции, обещали поставить на ноги. Наумов должен был повторно лететь за границу, чтобы продолжить лечение, но ситуация резко изменилась – границы закрыли, все авиарейсы отменили… Иммунитет у него был ослаблен. Близкие рассказывают: подхватил ОРВИ, начался кашель, быстро усилился. Неделю назад, уже в больнице, подключили к ИВЛ. Он уже не встал. «Если бы улетел, то, наверное, был бы жив, – говорят друзья. – На коронавирус проверялся, звонил, делился – результат отрицательный. А на смерть всё равно вышел положительный…»

Прошлой осенью мы не запланировано, а случайно встретились с Борисом Николаевичем на большом капитанском балу, посвященном международной регате. Обрадовались друг другу, сели рядом и пили вино. Он очень любил морские путешествия, они были его отдушиной и одним из главных увлечений.

Не знаю, можно ли так, но – счастливого плавания, Борис Николаевич.