История о самом лучшем из знакомых мне котов

Вот вам история о самом лучшем из знакомых мне котов. Единственном и неповторимом.

Года в два мне представили кошку Мурку. Она была уже взрослой чёрной красивущей сибирячкой с белоснежным воротником. Сколько её помню — всегда чистая, вылизанная и добродушная. «Света, это — Мурка, — сказала мне мама. — Она у нас будет жить для мышей». Муркина же мама про труды, связанные с мышами, ей, видимо, ничего не говорила, а с детства внушила, что главное женское предназначение — семья и дети. Поэтому все свои десять лет жизни Мурка провела в попытках создать крепкую кошачью ячейку, но так до загса никого и не дотащила, зато котят приносила ежегодно. В общем, жила у нас Мура исключительно для котят. Никаких мышей. Помилуйте!

Муриных детей мои родители принимали, передавали мне во временное пользование, а потом напором и божьей помощью пристраивали по соседям ближним и дальним и даже в другие населённые пункты. Котята распространялись неплохо, потому что без исключения все были красавцами, как и любые дети, рождённые по любви. Беда была только с именами. Я была девочкой начитанной и каждый новый помёт получал имена из сопутствующей моменту книжки. Таким своеобразным и кривым путём литература шла в народ. На копайских завалинках вылизывались Ю-ю, ставшая Юшкой, Чук и Гек, котёнок Итька и котёнок Ассоль. Вечерами хозяйки когда ласково, а когда и матерком зазывали домой Бианку, Кору, Алису и Грэя. Братья Филька и Амелька, разъехавшись по разным улицам и забыв родство, сходились в битве в сопредельном огороде. Кот Паганель, принятый вторым кошачьим номером в семью за неимоверную красоту, имечко своё вполне оправдал бесчисленными подлыми поступками, часто бывал бит, но за красоту — вполсилы, и всегда был прощаем несмотря на тяжесть содеянного. Кошка Евдокия, доставшаяся ближайшим соседям, пошла в мать и без устали устраивала личную жизнь. Её котят, правда, мы не видели. Мама отмалчивалась и не спешила разрешить моё недоумение по этому поводу. Зато, когда соседи всё же оставили престарелой Евдокии одного котёночка, мама сразу же забрала его себе, потому как он был Муриным внуком, а Мура нам нечужая.

К этому моменту я переживала личную драму. Лучшая подруга всей моей двенадцатилетней жизни уезжала далеко и безвозвратно, поэтому вырученный у соседей кот был назван в её честь Фусиком. Всё сводилось к тому, что животное с такими вводными должно было постепенно занять место главы семьи. Но мужчины и коты, которым на роду написано стать нашей судьбой, не заводятся так прозаично, их сбрасывают нам исключительно с небес. По-другому я не могу объяснить появление Фили в нашем доме, где должность кота передавалась исключительно по наследству. Филя не приходился Муре даже дальним родственником. Его бок цвета апельсина и наглые зелёные глаза лишь на минуту показались из подворотни дома у дальней колонки, в которую я по велению сердца в тот день пришла за водой. Он был ещё в возрасте невинности, но по морде уже было понятно, что его прабабку, бабку и мать давно выселили из приличных мест за сто первый километр отнюдь не по политической статье. Отца он не знал, но в его случае оно и лучше, ведь отец-рецидивист не скрасил ещё ни одного детства. От лихой судьбы, несытых задворок и блох его спасли добрые люди, на харчах которых он и дожидался лучшей доли, призывно зыркая своими наглыми глазищами из под ворот и кустов палисадника. В общем, в тот день, цепляя сорокалитровую флягу с водой к тележке, я поняла, что пропала, и к этим лапам я брошу всё! Фусик несмотря на имя был передан маме в единоличное пользование, а я стала готовить план воцарения на семейный кошачий трон самозванца.

Спустя месяц Филя был принят в дом в качестве запасного кота, но очень быстро достиг соответствующего его харизме статуса. Он не стал привычным поражённым в правах питомцем, как почти все подобранные в дом зверушки, а во многих семьях и маленькие дети. У нас он быстро отвоевал право на личное пространство, физическую неприкосновенность и согласование наших притязаний с его желаниями. Мы позволяли коту жить с нами практически наравных, потому что несмотря на детство, проведённое в условиях высокого социального риска, а, может, и благодаря ему Филя отличался сильным характером и врождённым пацанячьим благородством, которое с успехом заменяет собой привитые манеры. Он сразу и до конца фусиковых дней взял под покровительство эту слабохарактерную варежку. Мы знали, что Фусик не будет бит и посрамлён соседскими котами, если Филя с ним рядом. Фусик тоже это знал и до последних своих минут следовал за Филей исключительно след в след. Моего сладкого собака Пушка, наш рыжий Айвенго, назначил лучшим другом несмотря на навязываемую обществом межвидовую неприязнь и с удовольствием делил с ним еду и постель. К людям Филя так расположен не был. Родителей, за предоставленный постой и щедрый стол этот кот, надо признаться, уважал, но исключительно на условиях паритета. Он скрывал агрессию и неталантливо, но всё же изображал диванную пуховку, если его не будили после ночных загулов и не гнали с нагретого налёжанного места. Со временем с филиной неприкосновенностью смирились все, даже папины друзья-охотники, которые подобных тварей видали исключительно в рамках прицела. Сначала, конечно, проверили, поржав над отцовскими предупреждениями, что лучше не трогать эту рыжую лядь, и сразу — поверили.

Зато я была филиной королевой, абсолютной властительницей филиного сердца и тушки. Я слышала его самые нежные песни, я ни разу не видела его расправленные в мою сторону когти-сабли. Никакими чинимыми в адрес кота безобразиями я так и не смогла дойти до предела его терпения. Мне повезло. Он меня любил.

Когда Филя умер, я уже давным-давно уехала из дома, получила диплом, вышла замуж и была глубоко беременна. Мама позвонила, и я первый раз в своей жизни поняла, что значит выражение — обрушился мир. «Это же кот, — говорили мне. — Прекрати истерику, тебе нельзя, родишь раньше времени».
Стены моего благополучного, ещё ничем не проверенного на прочность мира, конечно, не рухнули от филиной смерти, но через пусть и не большую, но трудно затягивающуюся пробоину ещё долго тянуло холодом, тоской и безысходностью. Как будто жизнь тогда, конечно же, из лучших воспитательных побуждений, применила масштаб и показала мне уменьшенную копию конечной точки развития любой привязанности и любви.

Родила я, кстати, в срок. Девочку с волосами цвета апельсина и характером, который коты воспитывают в себе, вырастая в условиях высокого социального риска, а дети получают по правилам какого-то только богу ведомого распределения.

 Оригинал в facebook автора.