Я не видела своего деда: его расстреляли за 10 лет до моего рождения

— Танька, пей, молоко-то последнее, — говорит мать, наливая из крынки молоко в кружку пришедшей из школы дочери, моей 12-летней маме. Корову-то отобрали. Сама плачет.

— Чего ревешь? Жизнь такая пошла, — говорит отец (мой дед). 32-й год. У них все отобрали, выгнали из дома на улицу. Осудили, лишили избирательных прав (чтобы против власти не проголосовали). А в 37 году деда забрали и увезли в Тарскую тюрьму.

Они жили в селе Кейзес Седельниковского района. Когда забирали моего деда, он, больной, в шапке лежал на печке. И слухи дошли, что он в тюрьме сразу же умер от воспаления легких.

В семье разговоров никогда не было (во всяком случае, мы, дети, не слышали). Но в 1990 году, будучи депутатом и выполняя просьбу избирателя узнать в архиве КГБ о судьбе его дяди, я узнала и о судьбе своего деда: о том, что мой дед расстрелян, а не умер от пневмонии. Я смотрела его дело. Его обвинили в контрреволюционной деятельности, в распространении клеветы по отношению к руководителям партии, срыве политических кампаний на селе, подрыве колхозного строя... А еще в деревне пустили слух, что он «восхвалял японского агрессора» и что он (безграмотный) переписывался с Троцким.

«Тройка» УНКВД 4 ноября 1937 года приговорила его к расстрелу, а 10 ноября 1937 года приговор приведен в исполнение. И с 1990 года мы чтим память деда в день его расстрела. А через 25 лет после расстрела в его деле появилось: «постановление о расстреле отменить за отсутствием преступления!» Деда реабилитировали.

Все его 8 детей жили с клеймом «дети врага народа». Моя мама (в семье она была самым младшим ребенком) с 12 лет не знала родительского дома. Сначала ее взял к себе в Новосибирск один брат, затем она переехала в Прокопьевск к другому. А потом и вовсе одна жила на квартире (спала в бывшем туалете). Платить было нечем, поэтому выполняла различные хозяйственные работы: мыла, стирала… Училась в Тарском педучилище. Когда расстреливали в тюрьме ее отца, она была в Таре. Но кто знал…

В День памяти жертв политических репрессий 30 октября я чту память своего деда. Мой дед Лобанов Евстафий Лаврентьевич — не враг народа!

В Тарской тюрьме в 37-м году расстреляли моего деда, маминого отца (в 62-м году отменили постановление о расстреле, реабилитировали), а в 57-м в Тарскую тюрьму посадили моего отца, которого в 58 году наградили медалью…

Одного лишили жизни, другому покалечили судьбу.

Я не видела своего деда, не было и его фотографий. В его «Деле» только отпечатки пальцев, я прикасалась губами и плакала… За что?

У него было крепкое хозяйство, большая дружная семья (родилось 15 детей, выжило 8). Все труженики. В семье было 12 едоков, трудоспособных — 6. Все отобрали в 32-м году: дом, амбар, овчарник, баню, косилку, три бороны, веялку, две телеги, скот (корову, свинью, лошадей). Жить было негде. Дети вынуждены были разъехаться кто куда. А деды начали жить практически в землянке. Дальний родственник разрешил им сделать «подкоп» под свой дом. Со временем старший сын, построив жилье, забрал стариков к себе. Но дед уже болел. И вот в 37-м году его, «контрреволюционера», забрали больного прямо с печки, чтобы расстрелять.

Моему мужу не суждено было увидеть своих двух дедов — в 30-е годы оба арестованы. Где сгинули — неизвестно.

Светлая память безвинно погибшим!

Прикладываю документы: Постановление расстрелять. Приговор приведен в исполнение. Причина смерти: расстрел.

Оригинал на странице автора Вконтакте.