«Где меня от смерти откачали…»

В Омске вышла книга, которая не стала событием, не взорвала медиапространство, не снискала массовый успех. Её почти не заметили.

Негромкая книга к громкой дате. Тот редкий случай, когда с первой и до последней страницы душат слёзы, потому что никто не ответит, как такое могло быть и как после этого жить…

1

«Мы приносили мёрзлую землю, разводили её в воде и, когда земля оседала, пили. Эта вода казалась нам такой сладкой».

«Дом детства моего» посвящён воспитанникам детских домов Омской области военной поры. 

Тираж — всего 200 экземпляров, но содержание… его хватит и нам, и нашим правнукам. Потому что эта война всегда с нами. Она никогда не кончится. Война будет длиться, пока мы есть, существуя параллельно с нашей повседневной жизнью… 

«Война меня кормила из помойки…»

— Эти дети снятся мне каждую ночь, — говорит Ирина Гладкова, главный редактор-составитель сборника, заведующая редакционно-издательским отделом библиотеки имени Пушкина. — Я переболела их историями, как коронавирусом. Книга уже вышла, а люди продолжают звонить. Недавно позвонила женщина из Одесского района: «Я нашла ещё одного мальчика-блокадника». 

И про этого мальчика, и про многих других надо написать, пока они живы. Сейчас этим людям по 80-90 лет, и они, к сожалению, уходят…

2

Я брала интервью у Людмилы Александровны Дубровской здесь, в библиотеке, а летом у неё случился инсульт, она практически не разговаривает. Она живёт недалеко от меня. Больше того, оказалось, что Людмила Александровна работала на заводе Карла Маркса с моей мамой в одном цехе, но там никто не знал, что она блокадница. Все её родные погибли, и в Ленинград она не вернулась. А вот Татьяна Сергеевна Балякина туда поехала, чтобы показать сыну дом, в котором её семья жила до войны.

«Я родилась 19 января 1940 года в Невском районе города Ленинграда по адресу: ул. Стеклянная, дом 33/4, квартира 22. Моя мама, Шавырина Елена Ивановна, и младшая сестрёнка умерли от голода. Отец, Шавырин Сергей Абрамович, погиб на фронте. Я оказалась одна в холодной пустой квартире рядом с умершей мамой. Вероятно, мой плач услышали дружинники. Они обходили квартиры, собирали оставшихся в живых детей и определяли их в детские дома. На виду лежали и мои метрики, благодаря которым выяснилось моё имя и имена моих родителей». (Из воспоминаний Татьяны Сергеевны Балякиной (Шавыриной)). 

 

В основу книги «Дом детства моего» легли воспоминания бывших детей-блокадников, эвакуированных из Ленинграда, и детей-сирот Омской области. Во время наших встреч я записывала их рассказы на диктофон. Некоторые отказывались, признавались, что не могут про это вспоминать. Веру Ивановну Шеховцову мы едва уговорили.  

«Когда началась война, отец добровольцем ушёл на фронт, мать лежала в больнице с тяжёлым заболеванием лёгких и желудка. Дальняя родственница определила меня в детский дом. Я ничего не понимала и не запомнила, как нас везли из Омска в Ишим, но помню, что встретили нас доброжелательно. В первую зиму было голодно и одиноко. Утром мы пили какую-то «бурду», которую называли какао, и получали небольшой кусочек. Если ты зазевался и не успел его схватить и съесть, то его схватит и съест другой, в основном старшие мальчишки.

Изредка нас водили в кино. Ни одного фильма не помню отчётливо, но улицу с застывшими помоями, по которой шли в кино, помню хорошо до сих пор. Застывший буграми лёд. А в нём небольшие красные обрезки моркови или зелёный лист капусты. Здесь нас уже было нельзя удержать в строю. Мы бросались к помойке и выцарапывали оттуда всё, что могли. Уже позже я прочитала стихотворение Глеба Горбовского, а в нём такие строки: «Война меня кормила из помойки, / Пороешься и что-нибудь найдёшь…»

Моя мама умерла 25 декабря 1942 года. Мой папа после демобилизации вернулся без одной ноги и сразу забрал меня домой. Это было в декабре 1944 года». (Из воспоминаний Веры Ивановны Шеховцовой).

Дорогой длинною…

— Первоначально книга была задумана как архивный сборник. Но когда я стала собирать эти материалы, то поняла, что одни документы не дадут полного представления о том, какая работа по размещению эвакуированных детей проводилась в Омской области. 

3

На редакционном совете мы обсудили концепцию книги и выбрали два ключевых момента. Первый — это пространство Сибири. Глава так и называется — «Согретые Сибирью». Она о том, как ленинградцы приехали в далёкий край, где их встретили и обогрели горячие сердца сибиряков. Вторая линия — роль государственных органов управления: как была налажена деятельность исполнительных органов власти в стране, что ни один ребёнок не остался без учёта и внимания.   

Третья часть сборника — «За архивной строкой» — состоит из более двухсот архивных документов. Самые интересные мы вынесли в Приложение и распределили в хронологическом порядке.

Когда мы изучали партийные, комсомольские архивы, фонды документов исторического архива Омской области, архивы Министерства образования Омской области, никто и не подозревал, что эта работа выльется в большую книгу. На наш призыв откликнулись добровольцы из 24 районов области. Они предоставили свои материалы, имевшиеся в библиотеках, и в результате выстроилась книга, которую было решено начинать не с Сибири, а с Ленинграда: как эвакуированные дети попадали в Омск.  

«Зимой 1943-го нас вывезли на Большую землю по Ладожскому озеру. Мы ехали на первой машине, а идущая следом колонна из двадцати грузовиков на наших глазах ушла под лёд…» (Из воспоминаний Лилии Николаевны Петряковой)

«Утром наш поезд занял путь на станции Пенза. Рядом с нами стоял воинский эшелон с теплушками. Сидевшие в них солдаты увидели, что сугробы на открытых платформах живые, что это женщины и дети. И они поменялись с нами, эвакуированными, составами. Нас перевели в теплушки, а солдаты с вещмешками и винтовками расселись на наших скамейках на платформах. Их поезд двинулся раньше нашего. Женщины плакали. Ребятишки махали руками, а солдаты отправлялись навстречу своей судьбе — кто к славе, а кто — к смерти…» 

«Ехать в Сибирь было очень тяжело, в поезде всё время кто-то умирал, и приходилось ехать вместе с ними» (Из воспоминаний Ференца Надя) 

«Помню, как нас везли в Сибирь. Ехали мы очень долго. Однажды поезд остановился, кто-то сам вышел, кого-то вынесли, а мы очень радовались, что здесь не бомбят, что трава вокруг. Мы эту траву рвали и ели…» (Из воспоминаний Нины Семёновны Махотиной)

4

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»

— Комсомольцы Называевского района, зная, что на станцию скоро придёт поезд с ленинградскими детьми, расчистили от снега больше десяти километров железнодорожных путей.

Учителя Харламовской школы (это в Таврическом районе) обратились к школьникам с просьбой помочь собрать тёплую одежду для перевозки эвакуированных детей со станции в село. Одна из девочек тут же сняла с себя пальтишко. «Как же сама-то будешь?» — всплеснула руками учительница. «А я тут рядом живу, добегу до дома и без пальто», — улыбнулась девочка.  

В Москаленском районе директор совхоза «Элита» Сергей Евдокимович Зорько отдал под ленинградский дошкольный интернат свой дом, выделил земельный участок и корову.

И таких примеров в книге десятки, и все они говорят о том, что омичи так поступали не по принуждению, а по доброй воле. Это и есть трудовая доблесть, о которой мы сейчас так много говорим в связи с присвоением городу почётного звания. Мы не хотели, чтобы книга вызвала исключительно жалость к этим детям. Нам было необходимо показать, как в невыносимых условиях можно сохранить человечность, как «в минуты роковые» в людях открываются самые лучшие качества. 

«Мы — маленькие дети — приехали на станцию Куломзино. Нас встретили сотни омичей, а сопровождающий сказал: «Кто может, приютите их, как своих детей», — и нас всех разобрали. Я была в приёмной семье 17-м ребёнком. Мы ехали в Омск втроём: я, трёхлетняя, и две моих сестры, одной было всего полтора года. Она в дороге умерла…». (Из воспоминаний Марии Лазарчук)

Почти все детские дома располагались в деревнях: в городе ребятишек нечем было кормить. А там у них были свои хозяйства: птица, коровы, огороды. Дети сами заготавливали дрова, возили воду, а вечером собирались у тёплой печки, пели, пересказывали книги, писали письма на фронт неизвестному солдату, слушали рассказы воспитателей.

 Жители деревень отдавали ребятишкам последнее. В Муромцевской районной газете тех лет я нашла обращение заведующей районо Л. Свириной: «В наш район на днях прибудут эвакуированные дети. Мы должны окружить материнской любовью и заботой вновь прибывших детей… Хорошую инициативу в этом деле проявили учителя Муромцевской средней школы. Они в первую очередь провели сбор вещей среди своего коллектива. Учительницы: Горланова Татьяна Петровна — выделила платье и кофточку, Зорькина Мария Ивановна — 2 детских рубашки и наволочку, Иванова Александра Фроловна — полотенце, наволочку и платье, Журавская Мария Леонтьевна — майку, полотенце и шапку. Лазарев Пётр Алексеевич — простынь, наволочку и полотенце».

«Вот сколько лет прошло, я одного мальчика ленинградского помню, его глаза не забываю. Он к моему сыну ходил. Игорем его звали. Как-то пришёл, а я купаю дочку. Игорь говорит, что его мама сестрёнку по-другому купала, стоит рядом и плачет. Он рассказал мне, как мама поднимала дочку над собой и кричала: «Спасите ребёнка!», а волны захлёстывали их. Это фашисты бомбили их баржу на Ладожском озере…» (Из воспоминаний  жительницы деревни Корнеевки Е. Дик)

«Как я выжил, будем знать только мы с тобой…»

— Не все дети были сиротами. Были случаи, когда матери, особенно приезжие, эвакуированные, писали на детей отказную, чтобы их поместили в детский дом. В архивном фонде Минздрава Омской области мы нашли письмо москвички Пилигузовой Л.П. директору Облздравотдела Велтеру с просьбой принять в детский дом девочку 12 лет и мальчика 2 лет «на питание»: «Моё положение крайне бедственное, сама я не совсем здоровая и обеспечить семью мне очень тяжело. Дети в настоящее время голодают». Но детские учреждения, будучи переполненными, не принимали детей от живых родителей, даже если они были обречены на голодную смерть. Находясь в безвыходном положении, родители были вынуждены отказываться от собственных детей, давая тем самым им шанс на спасение.  

«Чего греха таить, — вспоминала выпускница детского дома №115 Вера Лукьяновна Волкова, — жили очень тяжело. Была чесотка и завшивленность. В бане мылись очень редко. Одеты были плохо. Зимой ходили в шинелях, кирзовых сапогах, наголо остриженные. Жили впроголодь. Помню, что все стены в столовой были красные: мальчишки свёклой забрасывали. Постоянно свёклу нам давали». 

«Кормили нас плоховато. Часто на обед наливали в глиняные миски суп под названием «затируха» — вода с мукой. Спали мы на деревянных топчанах, составленных попарно, втроём, укрываясь одним одеялом. Матрасы были набиты соломой. «Удобства» на улице: это такой сруб без крыши, с двух сторон — «очки». Зимой образовывалась наледь, которая росла вверх, так что головы и плечи «заседающих» торчали наружу». (Из воспоминаний Маргариты Павловны Александровой)

«Электричества не было. В тёмное время комнаты освещались керосиновыми лампами. Мы делали уроки при таком свете, а если было полнолуние, то и на подоконнике. Поэтому среди нас было много близоруких.

Приезжавшие из Марьяновки врачи на нашу близорукость не обращали внимания. Делали замечание, что на наших зубах зубной камень. О том, чтобы везти детей в районную больницу, не было и речи. А наш степнинский фельдшер… многого делать не мог из-за отсутствия инструментов и медикаментов» (Из воспоминаний Александра Яковлевича Кузнецова)

«Одежды нашим детям не хватало. Порой им не в чем было ходить в школу. Возили в школу на санях, накрыв одеялами, потом забирали обратно» (Из воспоминаний Марии Петровны Литвиновой) 

«Дети сидели в классах в пальто, писали на газетах, вместо чернил использовали свёкольный сок или марганцовку» (Из воспоминаний Зои Ивановны Реймер). 

Но взрослые делали всё возможное и невозможное, чтобы дети чувствовали: и в таких невыносимых условиях жизнь продолжается.

«Нас пригласили на новогодний праздник в семью, — вспоминала бывшая воспитанница школы-интерната №152 Клавдия Фёдоровна Майорова, — на ёлке горели свечи. Мы сидели на диване, хором пели песни, рассказывали стихи. Потом мы получили кульки из газет с самодельными сладостями: кусочком пирога и конфетами, сделанными из сахарного сиропа, очищенных тыквенных семечек и сметаны; каждый получил по чашечке молока».

Учитель Евгения Ивановна Олейникова эвакуировалась в Омск из города Лодейного Ленинградской области, с 1941-го по 1945-й работала в Сорочинском интернате (Калачинский район): «Много тяжёлых минут пришлось мне пережить в работе с детьми. Однако иногда их отзывчивость трогала до слёз. Вот одно такое событие. Надо было подготовить и провести новогоднюю ёлку. В вашей почти степной полосе нельзя было её достать, и нам привезли две берёзки. Мы их связали. Дети делали игрушки из бумаги и яичной скорлупы. Я намыла целый тазик морковки, и дети повесили её на ёлку. Неожиданно вовремя игр у ёлки нам принесли шоколад, по дольке на каждого ребёнка, и когда я резала, то кто-то спросил: «А вам?». «Взрослым не положено», — ответила я.

 После ёлки в лунную морозную ночь я возвращалась домой. Когда достала из кармана носовой платок, посыпались мелкие крошки. Оказалось, каждый ребёнок отломил от своей дольки крошку и положил мне в карман. Я собирала их на снегу и плакала».

Учителя с другой… планеты

— В Омскую область приезжали целыми школами. В деревнях появились педагоги с университетским и даже консерваторским образованием. Для сельских ребятишек они были как будто с другой планеты. 

«В класс пришли учителя-предметники: географ Б.И. Шендерова, биолог З.И. Шиханцова… От Баси Иосифовны — красивой, с косой до пояса, в бархатном бордовом платье и ажурным белым шарфиком на плечах — невозможно было отвести взгляд. Заворожённо слушали мы её рассказ о горах Кавказа, где ей случалось бывать.

Зинаида Ивановна, высокая и стройная, во всём чёрном и неизменном берете, покорила нас рассказом об обезьянах, зоопарке. Мы никогда не видели экзотических животных. Только однажды наблюдали, как ходил по кругу прикованный цепью к столбу в центре двора бедняга медведь… 

В культурном плане мы отставали от ленинградцев. Наблюдали за ними, отмечали, насколько они непосредственны и свободны в общении, доброжелательны во всех поступках. Мы были воспитаны по дедовским домостроевским правилам. Были робки, замкнуты, диковаты, нас и разговорить-то трудно. Они все — учителя и дети — оставили неизгладимый след в наших душах». (Из воспоминаний Елены Антоновны Рощиной) 

Доктор исторических наук, археолог, главный научный сотрудник Государственного Эрмитажа, заслуженный работник культуры РФ Ирина Петровна Засецкая родилась в Ленинграде, во время войны была эвакуирована с младшей сестрой в Тюкалинск, где четыре года провела в интернате. 

В одном из Тарских детских домов провёл свои школьные годы будущий учёный-этнограф, доктор исторических наук, профессор, научный сотрудник Института АН СССР, писатель, переводчик Рудольф Фердинандович Итс. В 1937-м его родители были репрессированы, и их со страшим братом направили в Новочеркасский детский дом, который в ноябре 1941-го эвакуировали в Тару. 

Историк-краевед Александр Лосунов рассказал мне такую историю. Будучи в Петербурге он с товарищами захотел попасть в Кунсткамеру, а попасть туда очень сложно. В разговоре с сотрудниками ребята обмолвились, что приехали из Омска, и тогда им посоветовали обратиться к Рудольфу Фердинандовичу Итсу. Ребята его нашли, сказали, что из Омска, и для них были открыты все двери.

Всем смертям назло

— Не все дети, эвакуированные в Омск, выжили. В воспоминаниях Валентины Бисяриной я читала, что измученные голодом и страданиями ребятишки походили на маленьких старичков. Многие из них были в таком состоянии, что спасти их не представлялось возможным…  

«В первый день моей работы несколько девочек подошли ко мне и моим подругам с вопросом: «Вы с нами пойдёте на кладбище?» — «Зачем?» — «Там похоронены наши четверо. Каждую субботу мы носим туда цветы» (из воспоминаний Клавдии Ефимовны Наминас)

Услышав по радио, как тепло отзывался об Омске Александр Моисеевич Городницкий, я написала ему письмо. Он тут же прислал мне фотографии из домашнего альбома, стихотворение о нашем памятнике детям блокадного Ленинграда, свои воспоминания: 

«Мы жили в коммуналке на 7-й линии Васильевского острова, неподалёку от Андреевского рынка. Рынок этот, шумный и многолюдный перед войной, вскоре опустел. Рядом с домом был бульвар. Осенью на этом бульваре вырубили все деревья на дрова. Следом за деревьями исчезли кошки, голуби и собаки — их съели… А к зиме мать перестала выпускать меня из дома гулять, потому что пошли слухи (которые, к сожалению, подтвердились), что маленьких детей воруют, убивают и продают на Андреевском рынке как телятину».

Отец Городницкого — учёный-картограф — работал на Омской картографической фабрике. В 1942-м Сашу с мамой и другими детьми вывезли из блокадного города по ладожской ледовой трассе. В Омске мальчик прожил четыре года. Выжили благодаря деньгам, которые ещё до войны мать собирала на пианино, когда у Саши обнаружили абсолютный слух. 

Я отправила Александру Моисеевичу один экземпляр книги, он тут же написал: «Книга просто замечательная, жаль только, что такой маленький тираж»…

Продолжение следует?

— Региональная общественная организация ветеранов (пенсионеров) культуры, искусства, художественного образования Омской области издала эту книгу за счёт выигранного гранта Президента РФ, субсидий Министерства региональной политики и массовых коммуникаций Омской области и вклада добровольцев.

200 экземпляров разошлись в считанные дни. Книги передали во все библиотеки города и области, 20 томов ушли в Москву, авторские экземпляры были вручены членам редакционного совета, остальные мы подарили героям этой книги, отправили в Санкт-Петербург.

Книги были переданы губернатору, в министерство региональной политики и культуры, министру образования Татьяне Дерновой, в Союз журналистов Андрею Мотовилову. Несколько экземпляров было подарено сотрудникам нашего министерства культуры. На базе Пушкинской библиотеки был организован вебинар, посвящённый изданию сборника, в котором приняли участие 96 сотрудников муниципальных библиотек и музеев омской области. По просьбе  руководителей детских библиотек области, мы, что называется, собрав с миру по нитке, смогли доиздать ещё 50 экземпляров, тем самым выполнив их просьбу. Так практически весь тираж был распределён. Но звонки с просьбой получить книгу продолжают идти.

На пресс-конференции в Союзе журналистов я познакомила с нашим сборником представителей СМИ с надеждой, что издание вызовет отклик во властных структурах, а у кого-то из омичей возникнет желание выступить в качестве спонсора.

На мой взгляд, мероприятия по празднованию 75-летия Победы в Омске прошли более чем скромно. В плане издания книг правительство региона практически никак не отреагировало на юбилей Победы. С одной стороны, понятно, что чиновникам сейчас не до книг, у них на первом месте коронавирус. Но я держала в руках прекрасный двухтомник о детях-сиротах военной поры, изданный в Тюмени. Над ним работал большой творческий коллектив и Союз журналистов в том числе. И тираж у этой книги не двести экземпляров. Именно книга тюменцев подстегнула меня к работе над омским сборником, ведь, как известно, Тюменская область в её современных границах в 1940-е годы входила в состав Омской области.

Изданная нами книга требует своего продолжения. Но начало всё равно положено. Пока нам удалось собрать документальные материалы о 24 районах Омской области. Мне вполне понятны вопросы жителей Усть-Ишима, Седельниково, Знаменки, Русской Поляны и других районов: «А почему про нас ничего не сказано? В наши районы тоже были эвакуированы дети, открывались детские дома…» Значит начатую нами работу надо продолжать. У меня есть идея поехать в Петербург, поработать в архивах, в тех гимназиях и лицеях, где есть музеи, там наверняка я бы нашла много интересного.

Безусловно, наш сборник — не научное издание. Возможно, что многие сведения остались, что называется, за кадром. Вообще в вопросах размещения эвакуированных детей до сих многое не ясно, детские дома переносились, нумерация менялась, многие имена руководителей и воспитателей до сих пор неизвестны, так как шла война, не все документы сохранялись. Но работа по выявлению «белых пятен» продолжает вестись.

Уже сегодня добровольческие организации проводят встречи с местным населением, готовят презентации, восстанавливают имена, события, документы. Книга «Дом детства моего» стала импульсом для дальнейшей работы к изучению истории нашего края. Из крохотных кусочков собирается палитра жизни...   

Бывшая воспитанница детского дома Анна Ивановна Руденко рассказывала, что, когда лежала в больнице, бросила по палатам клич: «Ленинградцы-блокадники, отзовитесь!»  

Никто не откликнулся. 

Но однажды вечером к ней в палату вошёл старик. Он сказал: «Я Серёжа. Я был в детском доме. Нас там били. Мы воровали еду…»

И по впалым щекам старика, по седой бороде покатились слёзы.

— Где, в каком детском доме вы были? — спросила Анна Ивановна.

— Я Серёжа, — тихо, но настойчиво повторил старик. И ушёл.

…И это тоже нужно поместить в книгу.