«Химикат вливается в зал»...

Когда-то его спектакль «Старший сын», поставленный в МХТ, привозили в Омск, кажется, на фестиваль «Академия». Помню тогда своё недоумение: и что все про этого Богомолова как про новатора? Абсолютно традиционный спектакль. Добротный, с отличными актёрскими работами, но не выламывающийся из традиции. Потом были другие спектакли МХТ — «Мужья и жёны», «Идеальный муж», «Карамазовы» — и тогда уже стало понятно, что Богомолов не повторяется. Хотя, есть во всех этих спектаклях и общее — они перенесены в сегодняшний день. Помню, на «Карамазовых» подумалось: «Это поперёк Достоевского». Вначале показалось, что режиссёр пытается отрицать классика, но потом дело представилось сложнее: это приговор нашему сегодняшнему духовному разложению, нашей невозможности веры в торжество добра. И сделан он в стилистике раблезианской избыточности.

Иное дело — «Преступление и наказание» в «Приюте комедианта». Здесь — опять другой Богомолов. Абсолютно аскетичное серое пространство сцены, созданное Ларисой Ломакиной. Лишь подчёркивающие графику пространства лампы время от времени меняют цвет. Некое возвышение у задней стены, которое используют то как скамью, то как подмостки, то как кровать, да по боковым порталам — то ли офисные полки, то ли барные стойки. Всё. Не та ли это серая «паучья банка вечности», о которой говорит Свидригайлов?

Спектакль очищен от авторских описаний да и от действия: детективный сюжет тоже остаётся снаружи, поэтому не читавший роман школяр не разберётся в происходящем. В сухом остатке — высказывания героев, в основном, монологические. Только монолог Мармеладова (Илья Дель) звучит 15 минут кряду! И оторваться невозможно: в чёрном костюме-двойке, с бабочкой под белоснежным воротничком рубашки он, словно комик-стендапер, взбирается на помост и «продаёт» страдания своей семьи: сегодня Раскольникову, вчера, возможно, — другим посетителям кабака...

Или вот самое начало спектакля: выходит на авансцену юное существо и произносит текст письма Пульхерии Александровны сыну Родиону. Что за нестыковка? А ведь всё верно: мать Раскольникова — существо наивное, неповзрослевшее, «пионерка», как сказала о своей героине на встрече со зрителями исполнительница этой роли Алёна Кучкова. Но именно благодаря этой наивности безусловно принимающая сына. Однако, понимающая ли?..

А вот Соня Мармеладова (Марина Игнатова): тронутые сединой волосы, прямая стать несгибаемого человека. Да, она прошла такой путь, что внутренне стала гораздо старше маменьки Родиона. И она готова брать на себя чужое страдание. «Ты себя убила», — говорит ей Раскольников. Но она это для других сделала, для их спасения. И чувствует Родион, что она — сильнее, чем он — «идейный» убийца.

Её путём идёт и Дуня Раскольникова (Мария Зимина). Здесь она любит Свидригайлова, что прорывается лишь раз в последнем объятии, но долг побеждает: «Я другому отдана и буду век ему верна». Она ведь, как мы помним, ради брата готова принести свою жизнь в жертву. А здесь ещё и Лужин (Алексей Ингелевич) никакой не злодей, а существо беспомощное, бессловесное, «с ограниченными возможностями здоровья». Сущий ребёнок, милый карлик, которого Дуня водит за руку. И без неё он пропадёт. Поэтому их брак, освященный нимбами милицейских фуражек, здесь, в отличие от романа, состоялся.

Свидригайлов (Валерий Дегтярь) вначале невероятно приятен: тихий рефлексирующий интеллигент, такой и мухи не обидит. Но куда заводят его рефлексии! В какие бездны порока! И как он любит эти бездны! И остановиться-то не может, рассказывая о своих страстях. «Самое страшное, что такие «тихие люди» — среди нас, а мы и не догадываемся об их сущности, пока не случится трагедия», — делился актёр своим пониманием героя на встрече со зрителями.

Непривычен и Порфирий Петрович (Александр Новиков). Не интеллектуал-следователь, а прожжённый мент. Ментовская интуиция выводит его на Раскольникова, а зацепок — нет! И это бессилие для него — главная мука. Кстати, если абстрагироваться от романа, то в спектакле до конца и не понятно: совершил ли Раскольников преступление или это его мечта о том, чтобы «право иметь» распоряжаться чужими жизнями? Дмитрий Лысенков считает своего героя «чёрным человеком»: «Циничный, идеологически фашиствующий, ницшеанского толка элемент, для которого Бог умер», — так он его характеризует. И никакого сочувствия вызвать к нему у зрителя не хочет. Поэтому совет Сони покаяться публично его Раскольников выполняет по-своему. Не покаянно, а гордо бросает он в зал: «Это я убил!». Мол, знайте все: вы на такое не способны, а я могу! И это — «посильнее «Фауста» Гёте»!

Основной конфликт переносится в зал: это столкновение между нашими уже сложившимися представлениями о первоисточнике, об известных кино- и театральных интерпретациях и тем, что предложил Богомолов. А поскольку бэкграунд у всех разный, то и реакции на спектакль появляются полярные: «Это же мейнстрим — перенос в современность! Зачем?». «Какая-то читка для школьников!». «Шедевральная работа актёров!». «А где про духовные поиски?». «Какой-то чересчур спокойный Достоевский получился». «Текстоцентричный спектакль. Энергия мысли здесь воздействует и рождает сопереживание». Обсуждали в антрактах, на встрече с актёрами, продолжаем спорить в соцсетях. Это ли не показатель попадания в нерв современности? Во время встречи со зрителями актёр Валерий Дегтярь рассказал о позиции режиссёра Богомолова: «Мы — химикат, который вливается в зал, а проявляет плёнку зритель». Поэтому любая трактовка верна. Для трактующего.

Оригинал в Facebook автора.