Рэп, стендап и клоунада

Городничего (здесь он назван по-современному, мэром) мы видим уснувшим на баббле, и страшный сон, в котором к нему приходят чёрные крысы, снится, похоже, с бодуна. Спящим его застают и чиновники. Очнувшись, он удивляется: «Господа! Я пригласил вас?», — и не без труда вспоминает, что собрал подчинённых, «чтобы сообщить пренеприятное известие» о приезде ревизора. Чиновники являются к мэру в клоунских нарядах. А как иначе? Перед начальством приходится ломать комедию! Да и сам мэр Антон Антонович (Евгений Фоминцев), собираясь предстать перед чиновником из столицы, напяливает по-клоунски скроенную из ткани разного цвета шинель. 

Жена мэра Анна Андреевна (Мария Долганёва) — олдскульная рокерша со старомодным бумбоксом, ненавидящая дочку, увлечённую уже другими музыкальными течениями. Марья Антоновна (Алёна Фёдорова) — юная оторва, явно пошедшая непокорным характером в маму. 

Бобчинский и Добчинский (Владимир Куражев и Михаил Синогин) здесь — «приживалы, слуги в доме мэра». А ещё в программке их характеризуют: «весьма артистичные натуры». Так и есть: они, напялив клоунские носы, и стендап-репризы разыгрывают, и музыкальные номера откалывают. У них постоянно в руках микрофоны, их бит задаёт ритм всему действию. Даже представляются они как битбоксеры: «До-до-до-до-добчинский!», «Бо-бо-бо-бо-бобчинский!». 

В рэп-композиции превращаются и некоторые монологи Хлестакова. Скажем, история про то, что он «с Пушкиным на дружеской ноге», звучит в ритме рэпа: «Ну что, брат Пушкин? Да-да-да так, брат!». Окружающие и воспринимают это как собственное сочинение Хлестакова, после этого признание, что у него «есть много сочинений — «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма», принимается за чистую монету. 

«А что, с Гоголем, с классиком, так можно было?», — задаётся вопросом зритель. А как иначе, если гоголевский текст он, зритель, знает, практически, наизусть? Поэтому интерес представляет интерпретация. И здесь начинается главное. В «обёртке» из всех этих современных «приколов» нам предлагают мистическое содержание. 

Уже в самом начале, открывая представление, Бобчинский и Добчинский с таинственными интонациями декламируют: 
 «Иногда мне снится сон, как будто небо меня в себя втягивает.
 Я попадаю в какой-то другой мир,
 А в этом мире нет стены между живыми и мёртвыми»... 

И эти строки из трека группы «25/17» прозвучат ещё не раз. На приёме мэра в честь высокого гостя тоже будет звучать эта композиция в аранжировке героев спектакля, а её финал — «Лишь бы мне опять приснился город. Город, которого нет», — станет рефреном ко всему происходящему. 

Поэтому и Хлестаков (Станислав Горенбахер) — это не только мелкий чиновник, волею случая принимаемый за столичного ревизора, а ещё и «Инкогнито, некто в чёрном»: существо, посланное, похоже, из иных сфер. Порой, он появляется в облике чёрного человека-собаки, а ведь именно так изображали египетского бога Анубиса, того, кто был «стражем весов» в царстве мёртвых, кто судил уходящих в мир иной по грехам их. Этот Хлестаков, похоже, появляется здесь вовсе не случайно. С каким достоинством он носит кроваво-красных халат, превращающийся в мантию! Как уверенно чувствует себя, возвышаясь над остальными! И страх, охватывающий тех, кто его окружает, для него — норма: его, посланца иного мира, должны бояться! Осип (Александр Боткин) здесь вовсе не слуга Хлестакова, а «компаньон и доверенное лицо». Похоже, он тот, кто вовремя доставляет Инкогнито из одного мира в другой. 

Так что ж это за «город, которого нет»? Художник Николай Слободяник создал некое инфернальное пространство: смертную тьму, пронизываемую то красным, то белым светом. В конце концов словно бы из этой тьмы возникает абрис фараоновой гробницы... 

Так вот что случилось с местным «фараоном», то бишь, мэром: его настигло посмертное воздаяние. И всё происходящее — его видения «в том смертном сне». Поэтому и чиновники (Владимир Девятков, Василий Кондрашин, Сергей Худобенко и Дмитрий Исаенко), в которых он видел лишь фиглярствующих клоунов, в конце концов оказываются такими же, как Инкогнито, потусторонними существами с птичьими, бычьими да бараньими головами: они, похоже, сыграли роль проявителя, с помощью которого Анубис может совершить свой суд. Но ведь и им когда-то придётся быть в ответе за свою жизнь, если не на земном, то на небесном суде... 

Понравился бы такой взгляд на его «Ревизора» Гоголю? Бог весть! Ему ведь и первая постановка этой пьесы в Александринском театре «не зашла»: он считал, что его «не поняли». Но ведь мы-то к Гоголю обращаемся, чтобы понять себя, своё время и задуматься о вечных вопросах. Если его текст идеально ложится и на такую трактовку, какую представил Пятый Театр, да здравствует Гоголь! 

_{Оригинал на странице автора ВКонтакте.}