Экология души

Ещё зимой я анонсировала дочери, что в августе никуда не улечу. Что весь месяц мы будем вместе с ней, как попугайчики-неразлучники. Шутила, что это мой план: за август так сильно ей надоесть, что она сама будет ждать моих осенних гастролей, чтобы отдохнуть от меня.

Но планы внезапно изменились: мне придется улететь. По работе, конечно. На два, почти на три дня. Я говорю об этом Кате. Преподношу как хорошую новость (в принципе, так оно и есть же), но дочка начинает рыдать. Это тоже ожидаемо, я готова была, что она так отреагирует. Мы все лето вместе, она ко мне привыкла.

1

Я в детстве была такой клинически послушной, тревожной девочкой, уверенной, что это на её хрупких плечиках держится эмоциональный фон семьи. Моя главная детская травма — внезапно исчезающая мама (она приезжала летом повидаться, и я не знала никогда, сколько она пробудет). Как бы я ни старалась, чтобы мои дети выросли иными, Катя — вылитая я в детстве. Я про характер. Как так вышло?
У нас же разные были обстоятельства детства.

Этим летом я как-то забирала Катю с подругой из лагеря, и мне вожатые говорят:

— Они у вас самые послушные, самые тихие, самые прилежные девочки.

И почему-то это не выглядело похвалой. Ровно также меня хвалили дедуле, за то, что я — самый удобный ребенок в классе. Я до сих пор самый удобный человек в условном жизненном классе...

— Разнесите им завтра весь лагерь там, — сказала я потом Кате хмуро.

— Как это? — хохочет она: решила, что это шутка. А это не шутка, но и невозможный для неё сценарий. У неё перед глазами нет примера бунтарства или непослушания. И я сама не знаю, что имею в виду.

И вот эти её слёзки каждый раз, когда я уезжаю... Ну просто я в детстве.

У меня есть целый ритуал, чтобы помочь дочке пережить предстоящее расставание. Во-первых, я не пресекаю плач и не обесцениваю ее драму. Не говорю: «Ну что ты как маленькая?», или «Тоже мне трагедия!».

2

Есть такая шутка:
— Как мы решаем проблемы?
— Мы решаем, что это не проблемы.

Но я как никто понимаю: для нее это реальная драма, нельзя её недооценивать. Ещё я терпеливо и подробно проговариваю и объясняю, что поездка — очень важна для моей работы, рассказываю, почему я не могу не поехать, и почему мой отъезд не означает, что работа мне важнее детей. Я нежно, аккуратно и вдумчиво формулирую исцеляющий монолог матери. Основная мысль: расстояние не мешает нам любить друг друга.

Я неоднократно читала у психологов мысль, что плачущего ребенка надо переключить на что-то интересное. Может, это касалось совсем маленького ребёнка, или я не совсем поняла, но я точно не хочу «перескакивать», переключать внимание на что-то иное, пока мы не закончили проживание этой эмоции. Мне это кажется неправильным.

Катя видит, что её слёзы меня расстраивают, начинает их быстрее вытирать ладошками, бормотать: «Я все понимаю, я сейчас успокоюсь». Она как бы запихивает истерику внутрь, торопливо проглатывает её, чтобы никого не расстраивать. Я иногда сама так делаю, когда не хочу, чтобы дети видели мои слёзы. Я научилась регулировать свои истерики и плакать в точно установленное время, когда того требует ситуация (например, когда я на слезе, дети заснули, никто не услышит — вот теперь можно). Установка времени истерики как по будильнику. «Установка по требованию».

— Катя, плачь, сколько плачется. Надо выплакать всю грусть. А то остатки грусти осядут где-то внутри, и в какой-то очень счастливый, весёлый, хохотательный день вдруг всплывут и испортят настроение без причины.

Катя утыкается мне в плечо и плачет. Но быстро устает плакать. Признается:

— Я даже уже не знаю, что я плачу. Просто не могу же я резко взять и перестать. Надо же как-то завершить, поставить точку, начать с новой строки ...

Я смеюсь. И она. Как будто переключение произошло. Грусть допроживали, переходим к следующей эмоции.

Я считаю, что это очень полезный навык — проживать свои эмоции до конца. Всю порцию грусти до капельки.

Я недавно получила трогательное письмо. Я его себе сохранила, а имя той женщины, кто его написал, потеряла. И не могу спросить, можно ли им поделиться... Переживаю. Но всё равно поделюсь, анонимно. Там девушка написала, что у неё есть инвалидность, но родители воспитывали ее так, будто инвалидности нет. Это была такая стратегия — не замечать, отрицать, игнорировать. И они очень старались жить максимально обычную жизнь, в которой совсем нельзя раниться о диагноз. Ну и что, что он есть, его как будто нет, жизнь-то почти обычная. Поэтому ей нельзя было плакать, следовало всегда быть в хорошем настроении. И она так и делала. Никого не тревожила своими переживаниями, потому что значимые взрослые не знали, что с ней, плачущей, делать.

3

И вот только когда она выросла и стала жить одна, психика её стала как бы яростно наверстывать всё то, что раньше ей запрещали проживать. Как будто все накопленное вырвалось наружу из вежливой улыбки. И слезы, и агрессия, и депрессия, и всё то, что осело внутри и ждало своего часа. Но пропускная возможность эмоциональная у нее не такая большая, и получается, что на нее все навалилось, и она будто не справляется с потоком этих рвущихся наружу, догнавших её чувств.

И она написала мне, что читала про Катю (пост, где у нее разрядились ушки, и вместо веселой прогулки мы всей компанией пошли домой, и Катя расстроилась), и поняла, что завидует моей дочке в том моменте, что она может прожить это столкновение со своим отличием тогда, когда оно случилось.

— Психика не попугай, ее в клетку не посадишь, — написала девушка. — Очень важно проживать чувства тогда, когда они случились, не подавлять, не подменять, не подбирать правильные, которые всех устроят...

Так тронуло меня то письмо. Так захотелось обнять эту девушку. Представляю, как сложно жить с парадом неуправляемых эмоций...

Какая-то удивительная это наука — экология души. Такой, конечно, нет, но её следует придумать. Наука, помогающая грамотно взрослеть.

На фото я так мастерски завалила горизонт, что аж забавно. Надеюсь, я не завалила также мастерски воспитание моих детей. Время покажет.

 

_{Оригинал — на странице автора ВКонтакте.}