Руско гробле. Сто лет одиночества

Меня ждали почти сто лет. А я — ни сном ни духом. Перелетев через всю Европу, почти у самой границы с Хорватией я встретила ИХ. Щеголяя ослепительной белизной крестов и безупречной выправкой, на руско гробле, как на военном параде, меня принимали генералы, герои Первой мировой и Русско-японской — «Белая армия, белая кость»…

— Разрешите представиться, генерал-майор Кальченко Николай Константинович, начальник оперативного управления Генерального штаба. Награждён двумя орденами Святого Станислава, двумя орденами Святой Анны, двумя орденами Святого Владимира. Скончался по прибытии в Херцег-Нови от тифа в 1920-м.

1

…И остановилась на мгновение эта сумасшедшая жизнь. И упала с облаков звенящая тишина. И послышалось (или мне показалось?) в шелесте кипарисов: «Честь имею, господа офицеры»…

«Спи спокойно, дорогой папочка» — от едва проступающей гравировки на приземистом кресте генерал-майора Можай-Можаровского саднит сердце. Артиллерист, орденоносец, Москва, Туркестан, Крым, Константинополь, Херцег-Нови. Он успел на последний корабль. Ему повезло, в отличие от не успевших сотен тысяч белогвардейцев и членов их семей, зверски казнённых красными в Новороссийске.

Это была не эвакуация — катастрофа. Пароходов не хватало: одни задержал шторм, другие — карантин. Из-за эпидемии сыпного тифа весь транспорт, прибывавший из России в заграничные порты, держали в карантине. На судах Антанты удалось вывезти только около 33 тысяч военных и гражданских лиц. Генерал Кутепов, командовавший эвакуацией, вспомнив про 3-й Дроздовский полк, прикрывавший беженцев, выслал за ним миноносец, а вот про 3-й Калмыцкий не вспомнил никто. Большевики «пропустили» пленных казаков сквозь строй, рубя шашками каждого второго. Многие из оставшихся в Новороссийске офицеров покончили с собой, не желая попасть в руки красных, остальные были казнены…

«Мне запомнился капитан Дроздовского полка, с женой и двумя детьми трёх и пяти лет. Перекрестив и поцеловав их, он каждому из них стрелял в ухо, крестит жену, в слезах прощается с ней; и вот, застреленная, падает она, а последняя пуля себе…»

…Вспоминал ли Можай-Можаровский в свой последний день 11 января 1921 года этот ад на земле? Или сердце пятидесятитрёхлетнего генерала, превратившееся в мозоль, по-мальчишески ныло — в Москву, в Москву, где под шелест бальных платьев они пили крюшон, и музыка сладко вздыхала…

Мы уже никогда не узнаем, где покоятся останки доблестных генералов Туского и Бородина, однокашников Можай-Можаровского по Павловскому — самому старому военному училищу Санкт-Петербурга, выпускавшему «первейших из первейших». Из 270 могил на руско гробле, как называют черногорцы русский некрополь, уцелели лишь 39…

«Генеральскому кладбищу» в Херцег-Нови повезло меньше, чем его знаменитому французскому собрату Сент-Женевьев-де-Буа. Сюда не валят толпами туристы, о нём не написали пронзительных строк поэты. Его, как ненужный файл, навсегда стёрли из памяти. Захоронения офицеров, их жён и детей, инвалидов, инженеров, врачей, бежавших из России, объятой бессмысленной и беспощадной Гражданской войной, превратились в городскую свалку после того, как Иосиф советский поссорился с Иосифом югославским. Поваленные кресты, расколовшиеся надгробия, полустёршиеся даты и никому ничего не говорящие имена. Полвека в забвении, в непроходимых зарослях, в траве по пояс, на свалке истории.

Они лежат в двух шагах друг от друга: барон, участник Русско-японской генерал Пётр Витте, камергер Высочайшего Двора Николай Чаплин с матушкой, генерал-майор Николай Данилович, полковник Донского войска Алексей Антонов, супруги Милеант — застывшие во времени частицы драматической жизни, достойной романа. В их судьбе было всё: ананасы в шампанском и тухлая солонина, шабли во льду и разбавленный спирт, «Боже, царя храни» и грохот пушек, ненависть, тоска, пошлость, унижение и этот погост. Мне почему-то кажется, что окончив земные странствия, их души отправились в рай. И Там — все-все-все, кого они любили, с кем делили последний кусок хлеба, и тосковали по несуществующей России, которая осталась в их памяти, снова живы….

Генерал-лейтенант Генерального штаба Гавриил Георгиевич Милеант родом из Одессы. Окончил 1-е Павловскоео военное училище, Николаевское инженерное, Академию Генштаба, воевал с японцами. После заключения позорного Портсмутского мирного договора два года руководил перевозкой солдат и военной техники с Дальнего Востока в Европейскую Россию. За успешную операцию царь наградил его Золотым оружием.

А вот чудом уцелевший крест, на который смотреть ну почти невозможно, невыносимо, нестерпимо. Юрочка Андреев — чей-то маленький сын, чья-то самая большая радость и самая страшная потеря. «Но почему?» — горький упрёк, брошенный в вечность, так и остался без ответа…

«Когда б вы знали, из какого сора», возродился русский некрополь ровно десять лет назад?! Первыми спохватились волонтёры из Общества сербско-русской дружбы. Их отфутболили, заявив, что руско гробле восстановлению не подлежит, что бульдозер всё сровняет с землёй и здесь начнут хоронить местных. Но активисты помешали уничтожению кладбища, добившись через суд временной консервации территории. Российских волонтёров, подключившихся к работе в 2005-м, встретила удручающая картина. Безымянные полуразрушенные могилы и два доверху набитых скелетами колодца. Кости мыли, чистили, складывали в погребальную кустурницу. Священник отпевал усопших.

Партия №1 в России выделила 60 тысяч евро на восстановление кладбища и строительство часовни. Из Воронежа привезли колокола. У церкви поставили якоря, поднятые со дна Бока-Которской бухты. И 3 ноября 2007 года митрополит Черногорский-Приморский Амфилохий освятил храм Фёдора Ушакова, чья эскадра в 1805-м защищала побережье Черногории от Наполеона.

Говорят, в окрестностях Херцег-Нови много других кладбищ с русскими могилами. Эмигрантов хоронили около церкви Святого Спаса в районе Топло и храма Святого Преображения близ посёлка Игало. Но сохранились ли их надгробия? Бог весть…И всё-таки остаётся надежда, что когда-нибудь, пусть даже через сто лет, страшно занятая Родина вспомнит о них и обустроит последний приют странников.

…Корабли всё причаливали и причаливали к берегам Королевства сербов, хорватов и словенцев — так в начале XX века называлась территория будущей Югославии и нынешних Сербии, Черногории, Хорватии и Словении. В Бока-Которской бухте были развёрнуты лазареты, но коек на всех не хватало. Долгое пребывание в трюмах и на палубах судов вызвало вспышку эпидемии сыпного тифа. Болезнь косила несчастных без разбору. Генералы, полковники, поручики, старики, женщины, дети… И всё равно — «счастливчики».

В отличие от Новороссийской, Крымская эвакуация была тщательно спланирована и проработана штабом генерала Врангеля. Из портов полуострова вышли 126 судов, вместившие более 140 тысяч человек. При поддержке военных и транспортных кораблей союзников Пётр Николаевич Врангель — «чёрный барон», прозванный так за казачью черкеску с газырями, грамотно эвакуировал остатки белых частей из Крыма. Основная масса желающих смогла попасть на пароходы. Перед тем как самому покинуть Россию, Врангель лично обошёл все порты на миноносце, чтобы убедиться, что суда с беженцами готовы выйти в открытое море. Прошедший не одну войну генерал-лейтенант Генерального штаба, как никто другой знал одну простую истину — своих не бросают…

Оставшиеся в Крыму врангелевцы были казнены. С ноября 1920-го по март 1921-го большевики расстреляли около 120 тысяч человек…

А тех, кто доплыл до чужих берегов, после двухмесячного карантина пускали вглубь Королевства. Богатых селили в отелях, бедных — в австро-венгерских казармах. На таможне в Дубровнике удивлялись количеству золота у бывших русских подданных. Диковатые хорваты никогда не видели столько драгоценностей, но разрешили остаться на своей территории только 140 беженцам. Словенцы тоже неохотно принимали русских. И только сербы проявили истинно христианское милосердие. Возможно, свою роль сыграло чувство вины перед русскими, которые первыми встали на их защиту во время Первой мировой. Король Александр Карагеоргиевич, окончивший в своё время в Санкт-Петербурге Пажеский корпус, крестник Николая II, в течение восьми лет до самой смерти финансировал белогвардейцев…

Барон Врангель упрекал союзников: «Одно лишь Королевство сербов, хорватов и словенцев протянуло нам руку помощи. Все прочие великие державы, за общее дело с которыми Россия пролила потоки крови, поспешили одна за другой признать власть красных насильников». Надо отдать должное — Королевство Югославия признало существование СССР последним в Европе в 1940 году.

В 1931-м черногорцы на свои сбережения воздвигли обелиск русским эмигрантам: «Вы покоитесь в братской земле братского народа». Спустя двадцать лет, когда отношения между Сталиным и Тито накалились до предела и последние русские покинули страну, кладбище забросили. И больше полусотни лет никто не приносил цветы к надгробной плите генерала Андрея Кононовича Лисенко, скончавшегося в далёком 1925-м. В одной могиле с генералом покоится его прелестная жена Маргарита. Блестящая пианистка, выпускница Санкт-Петербургской консерватории, она открыла в Херцег-Нови музыкальную школу, которая существует до сих пор, и воспитала четыре поколения учеников.

А генерал Врангель пережил генерала Лисенко всего лишь на три года. Последний Главком Русской армии был отравлен по заданию Кремля в Брюсселе. Петру Николаевичу было всего 49, у него остались жена и четверо детей.

В 1942-м генерала Василия Рачинского вместе с дочерью Анастасией расстреляли по ложному доносу югославские партизаны. Мне трудно представить, как 75-летний генерал-майор морской артиллерии, прошедший боевой путь от Варшавы до Владивостока, защищавший в Первую мировую Выборг, мог «корректировать огонь итальянской корабельной артиллерии по позициям партизан». Просто кому-то было выгодно свалить вину на русских, которые ни при каких обстоятельствах не прогибались ни под какую власть…

…С вершины холма на руско гробле глядит не наглядится единственным окном-розой старинная Церковь Святой Анны. Там «спят» испанцы: благородный дон Ферантеа Гонзаге с семьёй. В 1538-м вместе со своим флотом он изгнал из Херцег-Нови турок. На протяжении четырёх столетий черногорцы бережно хранили память о заморском капитане, избавившем их от рабства пусть всего и на один год. А вот русского генерала Рачинского не пощадили. То ли времена изменились, то ли нравы стали жёстче…

«Жизнь упала, как зарница, как в стакан с водой — ресница»…

Если когда-нибудь будете в тех краях, зайдите на руско гробле. Потому что там — наши, свои…

А своих — не бросают…