Возвращённый свет

Первое — ещё в школе. Нам велели закоптить стёклышки, и носы у всех были испачканы сажей, а щёки не у всех.

Я сквозь своё стёклышко совсем ничего не видела, пока в нём не появился круглый просвет, и тогда я увидела солнце, не затменное, а наоборот — такое ослепительно яркое, что я тут же зажмурилась,
и не сожгла ретину, а Света Ламбина сожгла и потом ходила в очках.

Примерно за год до того, прочитав (у Элизе Реклю?) про тепловую смерть Вселенной, я была долгое время одержима вселенским страхом тепловой смерти. Но затмение сквозь стёклышко не внесло в этот страх ни капли и не имело к нему отношения.

Второе затмение — в конце июля 1981 года. В тот день прилетала в Новосибирск Маша и мы встречали её в Толмачёво.

Остановились в поле, когда среди ясного дня стало смеркаться. Сумерки были странные, темнело пугающе быстро. Протяжно и тоскливо мычали коровы. ПахнУло вселенским холодом — и тут же стало светлеть.

Третье затмение было вчера. Я собиралась провести час, когда на солнце ляжет тень луны, на берегу океана в одном недалёком месте, доступном только в сильный отлив, но ошиблась «в расчётах»: отлив вчера не совпал во времени с затмением, отставал от него на несколько часов. И попытка раздобыть очки не удалась; в Линнской библиотеке их раздавали всем желающим жителям города, но я опоздала, пришла, когда все очки были уже разобраны.

В последний момент попыталась соорудить пинхольную камеру из обувной коробки, но получилась негодная, со щелями, пока заделывала их — солнце ушло за угол и я не могла на балконе проверить камеру.

С коробкой спустилась на паркинг, когда затмение минут двадцать как началось. Свет был уже странный, всё вокруг как бы слегка побледнело, особенно небо, облака едва обозначились на нём. Поехала, решив, что по дороге выберу, где остановиться и смотреть.

Свет быстро менялся и ощутимо убывал и становилось не по себе. Но пешеходы не проявляли никаких признаков беспокойства, всё было как всегда в будни, ни малейших изменений в поведении людей. И от этого стало совсем уж не по себе, Где же те, кто разобрал очки в библиотеке? Вот встретились двое и заходят в бар, вот бредёт угрюмый и смотрит себе под ноги, вот вышел из машины и идёт с портфелем в учреждение деловитый, женщины болтают и смеются, подростки ссорятся, а свет всё убывает. Захотелось даже поехать на ферму, где коровы, наверное, мычат. Но не успеть — лучше на горку, где башенка и обсерватория, наверное те, кто с очками и коробками, собрались там.

И правда — там они были. Не очень много, не толпа, но были. Стояли на лесенке, одинаково отставив руки с телефонами, спиной к солнцу: не сразу поняла, что делают селфи. Силуэты на фоне бледного неба с белым пятном напрочь сожжённых пикселей. Но на террасе над обрывом, откуда как на ладони даунтаун Линн и отпущенный в океан остров Нахант, привязанный, чтоб не сбежал, к Линну тоненькой ленточкой томболо, на террасе — люди в очках! Испанка в красном им что-то объясняет, жестикулируя, по-испански. Неплотное полукольцо её слушателей скоро рассеялось, но немного погодя она нашла новых.

Я пристроилась с краю террасы со своей коробкой, но ничего в неё не увидела, кроме крохотной светлой точки прокола. Однако же мне скоро предложили посмотреть в очки, и я увидела тёмнооранжевое солнце с откушенным луною краем. «Ну совсем как луна!» — твердил не переставая кто-то рядом. Свет стал заметно прибывать и город под нами — оживать. Понемногу все разошлись, осталась только испанка, разговаривающая по телефону то по-английски, то по-испански. Она говорила очень громко и снова и снова начинала разговор словами: «Отгадай, где я! Я на башне! Не знаешь, где в Линне башня? Неважно, но ты знаешь, что сейчас идёт затмение?» Наверное и по-испански говорились эти же слова.

Город и небо всё ещё были бледноваты, но изменения уже не фиксировались взглядом, происходя слишком медленно.

Поехала домой; радио в машине бормотало о том, как Америка празднует затмение, как проходят «пост-затменные пати». 

Но возникло чувство, что «надо было не так».

И пошла к океану, туда, куда только в отлив пройти можно. Небо теперь было безоблачным, но облака не исчезли бесследно, а растворились в синеве, подёрнув её прозрачной вуалью, и свет сквозь неё сочился новорождённый и чистый, мерцающий, и занят был тем, чтобы обласкать живое и неживое, всех, кого напугало его исчезновение, каждый лист древесный и каждую травинку, и птицу и улитку и каждый камень и волну, о камень разбившуюся, и даже меня, не сумевшую испугаться.

Оригинал в ЖЖ автора.