Гуд бай, «совок»

Только предупреждаю, если вас «сделали» в СССР, в шкуре того, которого режут без хлороформа, пару часов придётся побыть вам…

А ничего, интересуются у омичей, что у вас идёт спектакль по произведению антироссийского автора?

1

«А что там антироссийского? — недоумевает режиссёр. — Что мы живём в стране с невероятно сложной судьбой? Что у нас происходят события, которые невозможно оценить однозначно? Что у каждого человека своя правда?

Как только в соцсетях было объявлено о предстоящей премьере, посыпались «отклики»: не пойду на спектакль: он по произведению русофобки. А это очень обидно. Текст белорусской писательницы вовсе не русофобский — он, если хотите, славянофильский. Русский, советский, российский человек в нём выглядит страшно травмированным, но его никто не осуждает и не порицает, потому что он оказывается в страшных обстоятельствах страшного времени».

Светлана Алексиевич всегда была «неудобным» автором. После выхода книги «У войны не женское лицо» её обвиняли в «развенчивании героического образа советской женщины», после «Цинковых мальчиков» — снова «в развенчивании», но уже «героического военного мифа».

Три года назад случились Нобелевская премия и «скандальное» интервью, где «г-жа Алексиевич произнесла ряд реплик, впечатливших российскую общественность». Она резко высказывалась по поводу того, что сейчас происходит между тремя славянскими государствами.

«Нехорошая» книга «Время секонд хэнд» вышла в 2013 году и посвящена травме, вызванной распадом социализма. Её главное событие — перелом эпохи, то, как он отразился на людях. Её главный герой — «совок», человек, родившийся и сформировавшийся в Советском Союзе.

«Он — это я», — признаётся Светлана Алексиевич и буквально по крупицам из маленьких историй складывает Историю XX века.

…На сцену, захламлённую тряпьём, выходит народ, «сам о себе повествующий». Люди разных поколений, мировоззрений, взглядов произносят свои монологи-катастрофы, высказывают разные позиции по отношению к одним и тем же событиям. Со слезами на глазах, на грани нервного срыва, на разрыв аорты они выкладывают перед зрителем свою душу: как жили, во что верили, как убивали.

2

Вверху «зелёная» молодёжь играет в игрушки, снимая на крошечную камеру, чтоб на большом экране видели, как по столам ездят игрушечные советские «чайки», трамвайчики, грузовички и танки, стройными рядами проходят советские пупсы-голыши, а с крошечных транспарантов приветливо машет Ильич — «самый человечный человек».

И под всю эту ностальгическую бутафорию на почтеннейшую публику изливается ледяной поток живых непридуманных свидетельств о распаде сверхдержавы. И зал, как в трясину, погружается в угнетающую атмосферу. Становится горько, противно, гадко, когда видишь, сколько на самом деле «человека в человеке».

Кто-то назовёт это мазохизмом, кто-то плюнет и уйдёт после первого действия. Но! Спектакля в таком формате в Омской драме ещё не было.

Светлана Алексиевич — летописец. Она пишет историю, рассказанную простым народом. Она одновременно писатель, журналист, социолог, психоаналитик, проповедник. Она пишет, как верно кто-то заметил, «о любви, ревности, детстве, старости, музыке, танцах, причёсках, о том, как интересна обычная человеческая жизнь, какое бесконечное количество человеческих правд».

«Из тысячи голосов, кусочков нашего быта и бытия, слов и того, что между слов, за словами — я складываю не реальность (реальность - непостижима), а образ… Образ своего времени».

Режиссёр Дмитрий Егоров сделал сценическую версию книги «Время секонд хэнд». Он принципиально ничего не дописывал. Сократил? Да! От 530 страниц остались лишь 32, но какие! В них предельно сконцентрировались трагедии маленького человека: жертвы и палача.

«Если оглянуться назад, вся наша история — советская и постсоветская — это огромная братская могила, море крови. Вечный диалог палачей и жертв. Вечные русские вопросы: что делать? И кто виноват?», — пишет Светлана Алексиевич. Поэтому так торопится успеть «снять слепок, зафиксировать документально человека эпохи социализма».

3

Дмитрий Егоров: «Человеческая память охотно выкидывает всё негативное. Мы запоминаем хорошее, а плохое стараемся вычеркнуть. Я считаю, из-за этого проиграна информационная ситуация с Великой Отечественной войной. Старшее поколение не хотело «валить» детей «жесткачом», и в сознании молодых война приобрела романтический шлейф. С каждым годом праздник 9 Мая приобретает бутафорский характер. А 9 Мая — это прежде всего горе и скорбь.

В восьмидесятые годы прошлого века Омская драма была очень социальным театром. Когда я в первый раз здесь ставил «Экспонаты», то понял: омичи очень хорошо умеют играть в социальный театр. Но проблема заключалась в том, что «Время секонд хэнд» нельзя заставить играть. Здесь не та ситуация.

Некоторые, прочитав книгу и очень сильно впечатлившись, сказали, что не готовы. Получилось с самыми смелыми. Причём, среди них оказались и те актёры, которые тридцать три года назад сыграли в спектакле Геннадия Тростянецкого по книге Алексиевич «У войны не женское лицо»: Наталья Василиади, Татьяна Филоненко, Николай Михалевский.

В спектакле есть тема, которую я для себя сформулировал, как историю про потерянный рай. Советское время — время идеалистов. Это история про то, что каждому хотелось счастья, но в финале и палач и жертва приходят к единому знаменателю. Спрашивается, а для чего тогда всё это было: страдания, слёзы, разлука, вши, голод? Ради чего? Зачем?»

Актер Олег Теплоухов произносит монолог антимилитариста, человека, не готового встать в строй. Его отец — замполит авиаполка. Он искренне верил, что «жизнь дана, чтобы Родину защищать». «Папа мечтал бросить нас с братом под танк» и читал «Повесть о настоящем человеке» вместо «Отче наш». «Папа — не человек, — с ужасом констатирует персонаж Теплоухова, — он принадлежал идее».

«Я — антипод своего героя, — рассказывает актёр, — я с армией — никак, если не считать три дня на сборах в десятом классе и что мой отец — военный. Помню, как в возрасте 12-13 лет мне сказали: «Ну что, по папкиным стопам?» И я внутренне сжался. Нет! Никогда! Тебя лишают выбора и свободы. И вот это мы откопали в тексте.

Вошедший в спектакль текст — это процентов 15 от того, что написано в книге. Там страшная история, несколько попыток суицида. Я удивляюсь, как мой персонаж вообще остался жив? Ему говорили: «Ты должен!» А кому я должен? Я себе должен! Через эту «мясорубку», через желание родителей твоей счастливой жизни прошли многие».

 

«Когда человек рассказывает про свою жизнь, это интереснее любого художественного произведения, — считает режиссёр спектакля, — Мотаясь по стране, я наслушался столько прекрасных и ужасных историй, что после этого художественная реальность перестаёт вставлять. Жизнь круче.

Наш спектакль включает эмоциональную память, собственный опыт, который может быть очень тяжёлым и травматичным.

Спектакль делался не для того, чтобы все на нём страдали, но чтоб думали, чувствовали и были внимательнее к человеку, рядом находящемуся.

Честно признаюсь, я не рассчитывал, что будет столько слёз, это потому что у людей включаются свои воспоминания, свой визуальный ряд. Я могу сказать, что моё впечатление от книги полностью удалось передать».

 

4

Зритель: «Вчерашний день дался мне с трудом: я до сих пор держусь, чтобы не рыдать. Но я обязательно буду рекомендовать этот спектакль своим друзьям, психологам, психотерапевтам, потому что, находясь в зале, ты понимаешь: здесь происходит тонкий срез даже не советского общества, а российской истории, как нас немилосердно тряхнуло в начале XX века и как эти волны человеческих трагедий катятся до сих пор.

К несчастью, они имеют определённую цикличность, и когда ты слушаешь монологи этих людей, то отчётливо понимаешь, что, возможно, это не про тебя, не про твою семью, но рядом с тобой живёт «дядя Юра», а твоя начальница страшно похожа на коммунистку Елену Юрьевну (героиню Натальи Ивановны Василиади). Это рассказ обо всех нас, о наших родственниках, друзьях, знакомых, соседях и, не выслушав их, невозможно понять, что происходит и произойдёт в нашей стране.

На мой взгляд, те, кто назвал спектакль ерундой, не готовы признать, понять, сопереживать… Покаяние возможно через принятие.

В нашей стране на каждое поколение приходится какая-нибудь трагедия. Лишившись мужчин во время Первой мировой и Гражданской войны, несчастные женщины вырастили поколение несчастных детей. Эти несчастные дети положили свои жизни в Великой Отечественной. Снова — сироты, которые воспитывают поколение несчастных фантазёров.

Сначала я хотела пригласить на этот спектакль родителей, но к концу поняла, что никогда не приведу сюда. Я хочу, чтобы они дожили свою жизнь без инсультов и инфарктов, которые они гарантировано получат на этом спектакле. Они не смогут пережить всё это заново».

 

Олег Теплоухов: «Мы не ставили задачу кого-то переубедить, настроить на определённую точку зрения. Здесь была попытка высказаться и вступить в диалог со зрителем.

Мы долго искали способ существования в этом материале. Стать этим человеком — значит прикрыться: характерностью, костюмом. Здесь дело не в персонаже, а в судьбе, в образе мыслей, и этот образ мыслей мне необходимо было присвоить.

Основная сложность была не только в соединении человеческого голоса с видеорядом и музыкой — в спектакле больше десяти солистов, но в результате вышел абсолютно ансамблевый спектакль, где один кусок плавно перетекает в другой, действие движется по нарастающей, и в итоге получается одна большая надыстория.

Тут очень важно слышать, что было перед тобой и что будет дальше, как ты подготовишь почву для следующего партнёра, на какую ступень он станет, куда я потяну зрителя и что ему передам. С текстом мы так или иначе справились. Мы его присвоили, мы его освоили, мы его — тьфу, тьфу, тьфу! — как-нибудь обживём. Надо, чтобы ты существовал в ансамбле, пребывал в какой-то очень тонкой, трепетной, нервно дышащей структуре. Важно не сбить это дыхание».

 

Зритель: «Время секонд хэнд» — очень крутая вещь, потому что она — про человека. А главное действующее лицо спектакля — слово. Мне кажется, надо затратить чертовски много сил, чтобы сработало ОДНО СЛОВО.

Я верю каждому персонажу, который выходит на сцену. Герой Ивана Маленьких произносит страшные слова: «Народ ждёт пряников и царя Ивана Грозного. У нас вспоминают о нём со страхом и восхищением. Нам нужен царь, генсек или президент». Я ему верю.

Я верю Наталье Ивановне Василиади, её Елене Юрьевне, коммунистке до мозга костей, когда она говорит: «Служащие партии боялись ядерной войны, а развала СССР не ждали. Пятнадцать миллионов коммунистов проиграли страну».

У Валерии Ивановны Прокоп с пронзительной историей маленькой девочки, родившейся в КарЛАГЕ и всю свою жизнь промыкавшейся по детским домам, — ещё одна правда. Там невозможно не плакать — ребёнок на всю жизнь запомнил слова своего воспитателя: «Вас можно бить. Вас можно даже убивать, потому что ваши матери – враги народа».

Словам старого энкавэдэшника «нельзя нашему человеку давать свободу, он с ней не справится», оказались пророческими. «Топор хозяина дождётся».

Их произносит Александр Гончарук, сын той несчастной девочки, — бывший советский майор, герой Афганистана, ныне торгующий итальянской сантехникой. Он грустно называет себя «обломком «совка» и говорит, что они с матерью чужие друг другу. Ну не абсурд ли?

И апофеоз абсурда — Надежда Кадышева с песней Виктора Цоя «Перемен». Это стоит десяти спектаклей».

 

Зритель: «Пока мы не разговариваем со своими родителями, пока мы говорим, что тогда при «совке» было г…но, а мы все такие белые и пушистые, мы будем получать то, что получили наши деды. Мы уже начали друг на друга стучать.  Весь спектакль я боялась, что его закроют и не дадут сыграть в новом сезоне».