Юрий Филатов: «Обидно, когда учителя в школах называют детей клоунами — быть клоуном не так просто»

— Юрий, вы в Омске не первый раз…
— Даже не могу сосчитать, сколько раз был здесь. Мне у вас нравится! Последний раз приезжали с проектом «Три толстяка»: тогда работали втроем. Сейчас — дуэтом с одним из «толстяков» Сергеем Гульченко. Это артист цирка на Цветном бульваре с 30-летним стажем, в третьем поколении, легендарная личность. О его бабушке и дедушке рассказывает цирковая энциклопедия: дед Сергея исполнял трюки, которые до сих пор никто не повторил. Родители тоже работали в цирке, Сергей «родился в опилках», был канатоходем, эквилибристом, жонглером — подкидывал в воздух необычные конусовидные колпачки, которые стали его «визитной карточкой», работал в Лас-Вегасе. Когда мы создавали дуэт «Джемелли» (с итальянского — «близнецы»), нам очень хотелось быть ни на кого не похожими. Обратили внимание на фильм 1957 года «Борец и клоун», повествующий о дружбе Ивана Поддубного и Анатолия Дурова. Легендарный борец и эксцентрик-дрессировщик стали прототипами наших образов: друзей, силача и клоуна. Мы еще не устали, несмотря на наш зрелый возраст. Каждый год выпускаем что-то новое. Дуэт «Джеммели» — еще не созревший организм, он в постоянном развитии.

— Вы пришли в цирк из театра. Известная история: юный Юрий Филатов, профессиональный драматический актер, до работы в цирке играл в Молодежном экспериментальном театре Новосибирска. Однажды в спектакле по гоголевской «Женитьбе» его увидели цирковые артисты из Москвы, которые убедили актера — из него выйдет отличный клоун…
— Так и было. И это объясняет, почему в наши репризы вложено так много драматургии. С нашим клоунским дуэтом работал замечательный режиссер Молодежного театра на Фонтанке Александр Черкашин, мой хороший друг. У меня театральное прошлое, много друзей-актеров, а питерская Молодежка для меня вообще дом родной. Очень хотелось работать не с цирковыми режиссерами, а с драматическими. Поэтому во время первого выхода на манеж я из силача в исполнении Сергея Гульченко делаю клоуна, и на протяжении нашего спектакля он из «неотесанного чурбана» превращается в милого доброго человека.

1

Мы обратили внимание на Серебряный век, когда цирк из балагана стал видом искусства. Многие поэты посвящали ему стихи. Образы, костюмы, манера постановки и работы взяты нами оттуда. Мы пытаемся не просто заполнить паузу и рассмешить публику, а рассказать и показать историю, используя все подвластные нам жанры. Клоун как профессионал умеет практически все, поэтому в наших репризах находится место разным жанрам — от дрессуры до силового экстрима. К примеру, Сергей поднимает гантель весом 51 килограмм: не «надувную», а настоящую. Включаем в свои номера жонгляж, эквилибр; растем. В репертуаре есть и номерам с животными: с экзотическими вьетнамскими свинками, а также с крокодилами. Свинок нынче пять: одна большая домашняя хавронья и четыре карликовых «вьетнамки».

— Вы первым в истории российского цирка сделали полноценный номер с карликовыми породами свиней, и работаете с ними уже 17 лет. Какой по счету состав «пятачков» сегодня на манеже?
— Седьмой. Я пришел к дрессуре не по собственной воле. Как солист с театральной подготовкой, всегда придерживался четкой позиции — не включать в свой клоунский репертуар какие-либо цирковые жанры, сделать его «фундаментом» глубокую театральную драматургию. В 90-е блистал Полунин, и мне казалось, что для самовыражения достаточно театрального мастерства. За свои идеи я был гоним нашим художественным отделом, который все же требовал разножанровости. Мой режиссер сравнивал меня с Доном Кихотом, воюющим с мельницами: мол, «бесполезно бороться с системой, давай возьмем зверушку, хотя бы кошечку, и они отстанут». Но я не хотел быть ни на кого похожим. На тот момент, когда я взялся делать номер со свинками, их было всего две во всей системе Росгосцирка, и они работали в составе групп животных, а сольных выходов не было совсем. Хотелось сделать что-то новое — так и появились у нас хрюшки.

— А как появились крокодилы?
— Когда задумали номер с крокодилами, тоже решили ломать стереотипы. Рептилии — «показные» животные. Удав никогда не прыгнет через кольцо, крокодил не будет исполнять трюки. Эти животные всегда представляются через страх, пафос или восточные мотивы. Мы же хотели сделать добрый, веселый и в чем-то даже милый номер. Так родилась «Рыбалка», где два друга закидывают удочки в «озеро» из старой ванны и вытаскивают то старый башмак, то плюшевую игрушку, то крокодилят…

— Философский вопрос: каким должен быть хороший клоун?
— Вопрос непростой. Природа юмора очень сложная. Нет параметров и шкал, которые покажут, от чего все будут смеяться. Первоначальная задача коверного клоуна — а мы работаем именно коверную клоунаду — заполнение пауз. Советская клоунада была лучшей, достаточно вспомнить коверных Карандаша и Никулина. Они так заполняли паузы, что уходя, люди больше помнили клоунады, нежели само представление. Это очень сложный жанр. Ты за две-три минуты должен показать миниспектакль с развитием сюжета и финалом. Я считаю, что если клоун вызывает смех, то он хороший коверный.
Коверный клоун работает для программы, поэтому прежде всего, мы должны влиться в спектакль. Клоунада и программа не должны быть двумя разными организмами. Мы своим сквозным действием не должны резать глаз, наше присутствие не должно надоедать, но и артистов публика тоже должна хотеть видеть. Такая непростая задача.

— Что скажете тем, кто считает, что клоуном быть легко?
— Скажу: а вы попробуйте! Жутко обидно, когда учителя в школах называют непослушных детей клоунами. Быть клоуном не так просто. Я давно в цирке, уже три года как пенсионер, на манеже пережил известие о смерти мамы. Мне пришлось в тот момент выйти на арену: зритель не должен был понять, что с моим внутренним состоянием что-то не так. Я вообще считаю, что хорошо выполнять свою работу трудно везде — будь ты корреспондент, учитель, врач, клоун... Цирковая жизнь очень специфическая: это не работа, а образ жизни. Мы годами не бываем дома. Человек, получая «прививку» работой в цирке, либо остается здесь навсегда, либо быстро уходит. Я не знаю, легко или сложно быть клоуном. Я не стараюсь им быть: нельзя кривляться, изображать… Все должно идти от сердца. После выступлений Леонида Енгибарова, «клоуна с осенью в сердце», люди оставались в раздумьях. Наш Народный артист Анатолий Павлович Марчевский сказал, что клоун — это маленький ребенок. Волшебный Юрий Владимирович Никулин всегда говорил: нет рецепта, как взять и без волнения выйти и начать работать на публику… Я всегда волнуюсь, долго настраиваюсь. Мне надо походить, подышать, вжиться в роль.

— К театральному образованию прибавилось еще какое-нибудь?
— Высшее экономическое: закончил учебу в прошлом году. После школы я учился в училище культпросвета в Кургане, получил специальность руководителя самодеятельного танцевального коллектива. Потом поступил в Новосибирское театральное училище. Я родился и вырос в соседнем от Омска городе, там занимался спортом, оттуда ушел в армию. Я единственный из клоунов нашей системы ветеран боевых действий. Имею правительственные награды, медаль «За отвагу». Срочную службу проходил в Таджикистане в начале 90-х годов, где тогда шла гражданская война. Когда вернулся на гражданку, стал каскадером на верблюдах, затем акробатом, а позже и ковёрным.

2

— Ваш артистический стаж — почти тридцать лет. Как за это время изменился цирк, и как изменились вы внутри цирка?
— Я начал солистом, клоуном Юриком. 15 лет назад он трансформировался в другого героя — взрослеешь, набираешься опыта... Я думаю, что все молодые начинающие клоуны неуникальны. Очень сложно начать сразу с чего-то своего: копируешь чей-то типаж, подражаешь, учишься… Когда тебе под пятьдесят, ты уже пропагандируешь свое, то, что идет изнутри. В одной из клоунад у нас с Сережей есть лирический момент о дружбе, там звучит Чайковский.

— Что вы делаете, когда обуревает ностальгия по театру?
— Иду в театр. (Улыбается.) В отпуске обязательно еду в Питер. В прошлой жизни я, видимо, там жил. Благо, у меня там много друзей – в том числе и в театрах на Литейном, на Фонтанке. Можно утолить театральный «голод».

— Бывает ли, что жалеете, что вы всё же не в театре?
— Да нет. Не бывает. Разве что, смотря какой-то спектакль, думаю, как я бы тут хотел сделать, как мог бы сыграть... Но о выбранном пути, о цирке – нет, не жалею.

— Говорят, что клоунов и юмористов сложно рассмешить.
— Я действительно очень редко смеюсь. Смотрим с семьей что-нибудь юмористическое, я понимаю, что это смешно, верю, что это смешно, улыбаюсь, но чтобы прямо рассмеяться…

— Вы многодетный отец. Дети, например, в жизни вас смешат?
— Да, от них очень много черпаю. Мы с Сережей Гульченко сейчас работаем над новой репризой, где будем играть двух детей… Вдохновляюсь своими, конечно!

— Какого они возраста?
— 28, 27, 25, 16 лет и 4 года. Четыре дочери (одна — от первого брака жены). Самый младший — мальчик. Дожал! (Смеется.)

— Каких правил придерживаетесь в воспитании?
— Я жесткий папа. Большую роль сыграло военное воспитание. Когда тебе перевалило за 45, уже можно оборачиваться и смотреть назад. Всегда говорю, что если бы Бог дал мне возможность что-то изменить в жизни, я многое бы изменил. Учился бы иначе, впитал бы больше. Единственное, что стопроцентно оставил неизменным, — это служба в армии, несмотря на то, что она была тяжелая. Кстати, у вас в Омске она и закончилась, когда войска полностью вывели из Таджикистана. Здесь умер мой командир, здесь, уже на пенсии живет наш начальник штаба, полковник Казаринов. В начале марта встречались семьями. Я был хорошим солдатом и пользовался уважением офицеров. А когда ты служишь в горячей точке, все воспринимается иначе. Отношения солдат и офицеров ближе. За время моей службы мы в боях потеряли только одного бойца. После дембеля были еще... Двое похоронены здесь, на кладбище. Скоро однополчане из Тюмени должны приехать, будем встречаться. У меня чуть ли не в каждом городе есть однополчане. Это огромная часть моей жизни. Поэтому я жесткий папа. Дочери, Ксюша с Верой, говорят, что я их «строил», Дашка более балованная. Сейчас Дашенька учится в 9-м классе, поэтому осталась дома сдавать экзамены. Ксюшенька закончила красноярский институт цветных металлов, Верочка — медицинский. Работает спортивным тренером, сейчас выиграла кубок Москвы по боди-фитнесу, скоро у нее Россия. Если войдет в десятку — поедет в Испанию на чемпионат. Пацан, Макар, пока в любви купается, конечно. Но у нас есть фотография из Петербурга, где он, еще с соской, сидит в коляске напротив Суворовского училища. И надпись там: «Сыночек, жди. Это твой дом».

— Если Макар захочет не в Суворовское, а на манеж?
— На манеж он может и после Сувороского. Я пришел тоже не сразу. Другой вопрос, что мне хотелось бы, чтобы он получил какую-то профессию… в нашей профессии есть плюсы и минусы. Я считаю хорошо, что наши дети лишены плохого-уличного, у них нет этих посиделок в беседках и подъездах. Но в то же время они лишены постоянства. Да, в каждом городе мы ходим в бассейн, общаемся с людьми, но, понимаете, когда живешь на одном месте — это совершенно другая история. Мне хочется, чтобы пацан получил больше, чем я в детстве. Я рос без папы. Меня с детства отдали в спортивный интернат. Десять лет посвятил греко-римской борьбе. С Карелиным на одних соревнованиях выступал, правда, в разных весовых категориях… Поэтому маме было легко: уходил я в 8.00 и приходил в 20.00, каждый день по две тренировки. Нам всегда говорили там: вошел в тройку призеров — ты отличник, в десятку — хорошист. Я всегда входил в десятку…

— Для кабанчиков вы тоже жесткий папа?
— Нет. Тут главный принцип — наблюдение. Понимаете, я всегда против даже самого слова «дрессура». Оно звучит как-то одновременно и хорошо, и плохо. Нужно не заставлять, а наблюдать. У меня свиньи не делают того, что им не свойственно в природе, того, что против их физических возможностей. Я очень долго готовлю состав и номера с хрюшками, порой на это уходит год. Для меня важно, чтобы животное выполняло все с удовольствием — и зрители это видели. Говорят: мол, они работают за кусок сахара… А вы? За кусок шубы, квартиры, машины… Мы все работаем за кусок сахара, только сахар разный, и размер кусочка разный. Я не понимаю, почему такое негативное отношение в этом вопросе. Все хотят получить поощрение. У животных оно какое может быть? Только лакомство... Правда, наступает время, когда каждая хрюшка начинает «кабанеть» — тот возраст, когда ей уже ничего не надо, она хочет лишь лежать и кушать…

3

— И что вы делаете?
— Меняю состав, к сожалению. Свинок нахожу в зоопарках, в том числе, и в Новосибирском. А еще дружу с Институтом генетики и цитологии Сибирского отделения РАН. Там есть замечательный ученый Илья Михайлович Тихонов. Свинья генетически ближе к человеку, чем обезьяна, а ученые занимаются проблемой пересадки органов. Почему карликовые свиньи? Потому что детского донора найти гораздо сложнее. Я беру у них поросят. Один раз Илья Михайлович вывел свиней в пробирке, и ему было интересно посмотреть, насколько они развиты интеллектуально. Подарил их мне. Должен сказать, эти свинки прекрасно работают — то был третий состав. Некоторые потом возвращаются в Академгородок: там нужны кабанчики-производители. Ученым интересно вывести более умных свиней.

— На шашлыках друзья над вами не подтрунивают?
— Нет. Мои свинки — не звери, а животные-артисты. Это совсем другое дело. Меня часто спрашивают, ем ли я свинину. Ем, очень люблю готовить, в том числе мясо. Это мое хобби и потому моя семейная обязанность.

— А ваше фирменное блюдо?
— Не могу сказать. Все люблю, все делаю! На восьмое марта подавал курицу в сливочно-грибном соусе. Настроение такое было. А сейчас мы на посту. Ходили на службу в Казачий собор. Возможно, нас и можно причислить к путникам, но Великий пост мы держим.

— Как давно вы поститесь?
— Жена постоянно, а я — раз четвертый. Всей семьей семь лет каждый год окунаемся в прорубь на Крещение. Макар еще только не пробовал… Но всё впереди!

℗