«Колитесь, доктор!» Игорь Нефф – Наталье Гергерт о женщинах, деньгах, генетике, репутации и ботоксе

— Игорь Петрович, ты известная личность у нас в Омске, особенно среди женщин. Дружим лет двадцать с лишним. Когда познакомились, работал в горбольнице. Помню мрачные стены, полутемные своды — и тут выходишь ты, высокий, красивый, а главное, позитивный. Потом переориентировался, ушел в бизнес, — и это тоже интересная история. Первый вопрос будет такой: был ли какой-то толчок, благодаря которому ты ушел именно в эстетическую медицину?

— Толчок в девяностые годы у нас был один: хотелось нормально зарабатывать. Тогда у меня была любимая работа: я по специальности врач-пульмонолог…

1

— Пульмонолог? А отчего кашель без причины?

— Кашля без причины не бывает! Так вот. Была любимая работа в отделении многопрофильной больницы им. Кабанова, где проработал больше десяти лет. После вуза полтора года трудился участковым терапевтом, а потом ушел в пульмонологию. Работали много, жена — преподаватель, она — семь дней в неделю, я не меньше… Работа была хорошая, уходили и меняли ее исключительно в меркантильных интересах, потому что очень сложно было… Трудился на две с половиной ставки. Плюс вместе с товарищем занимался диагностикой и иглорефлексотерапией. Организовывали от профсоюза малые медицинские предприятия: денег, как обычно у докторов и учителей, в то время катастрофически не хватало. У моего товарища Игоря Шумова родилась идея — уйти в косметологию. Что-то он такое чувствовал, хотя тогда ничего не предвещало… Все было на уровне парикмахерских салонов, а о врачебной косметологии вообще никто ничего не знал. Признаюсь, я вообще лишь пять-семь лет назад решил для себя: «чего уж тут лукавить, я врач-косметолог». До тех пор открещивался от этого понимания…

— А что открещиваться! Посмотри, как ты прекрасно выглядишь.

— Секрет этого прост: я ночью сплю, а не дежурю… А тогда мы были первыми. Грубо говоря, взяли кусок московской клиники и перенесли в Омск. Назвали наш медицинский центр «Примавера». Шел 1998 год. Мы сами до конца не знали, на что подписываемся. Так из нормального доктора я превратился в ненормального. Мои друзья-медики, мужчины, и сейчас не понимают, чем я занимаюсь. Да я уже и перестал объяснять. Спрос есть — это главное. Люди всегда будут хотеть вкусно кушать и красиво одеваться, а женщины помимо прочего — и выглядеть моложе своих лет, поэтому без работы мы не останемся.

— Как Омск тогда принял всю эту историю?

— Да как… Мы сильно опередили свое время. Часто в бизнесе надо идти на полшага вперед – и это правильно. Но если идти на шаг вперед — это уже плохо. Тебя не понимают. Как в анекдоте про дефицит времен Брежнева: «Идем к коммунизму семимильными шагами, а скотина за нами не поспевает». Воспитывать потребителя надо было…

— Я когда начинаю стенать, что в городе почти нет нашего гостя, мои завсегдатаи говорят: «Наташ, ну а кто виноват, что ты ушла вперед лет на десять?» Так и у вас…

2

— У нас был тяжелый период. Мы только открылись, — тут же и лицензирование ввели. А в августе того же года – дефолт. Все удовольствия разом. Мы получили лицензию, а потом год-полтора выкарабкивались из кризиса. На тот момент ушли из своих больниц, нужно было принимать решение: либо возвращаться, либо продолжать здесь. Работали семь лет, долго и упорно. Меня это никогда не пугало. Учредители, которые далеки от медицинской сферы, не понимают, что это долгосрочный, медленный, но в итоге доходный бизнес. Проще, когда тебе знакомы обе ипостаси. Спустя семь лет я перешел в «Камелот». «По пути» мы с товарищем, правда, еще открыли филиал в Ханты-Мансийске. Открыли, развили и продали. Филиалы очень трудно контролировать.

— Именно поэтому у меня в бизнесе нет сети.

— Мы изначально шли по пути «сделать и продать». На севере развернулись на пятидесяти квадратных метрах. Два маленьких кабинета. Для местных жителей совсем в диковинку: там привыкли к социализму. Приехали с платными услугами туда, где все бесплатно: кардиохирургия, офтальмология, стоматология… А тут мы, красивые, — и всё за деньги! Правда, у нас там была хорошая административная поддержка, нам помогли.

— Как тебе кажется, это важно – иметь такой ресурс?

— В некоторых местах, скажу тебе, без него вообще сложно что-либо решить. Но добавлю: в своей жизни ни разу не давал взятки. Повезло! Работаю честно и легитимно, могу об этом говорить. Либо платил официально, как положено, либо был наказан рублем проверяющими органами… Я понимаю, что у каждого своя работа, могу обижаться на эту систему, но она есть — и либо ты соглашаешься с особенностями её существования, либо ты не работаешь.

— А тебе взятку пытались всучить? Подарки принимал, когда доктором был?

— Что за хороший врач в России – и без тумбочки с коньяком и конфетами! (Смеется.) Помню, греческую самогонку отдавали техничкам – пить невозможно было. Одна бабушка-пациентка мне до сих пор приносит баночку своего смородинового варенья. Я вот когда оставляю чаевые официанту или сдачу таксисту, не считаю, что взятку даю…

— А ты мучаешься вопросом в достойном заведении, оставить или не оставить на чай?

— Да нет, не мучаюсь. Знаю, что надо оставить от пяти до десяти процентов от чека.

3

— Молодец, уважаю! Небезызвестный Уоррен Баффетт говорит: если ты не жлоб, ты должен оставить до десяти процентов чаевых. Это показатель твоей культуры. И речь не только об официантах: о садовниках, горничных, о любых людях, которые оказывают тебе услугу. Если оставили больше, я только радуюсь за официанта. У нас есть гость, который приезжает в Омск дважды в год, может выпить у нас чашку кофе и оставить сто евро чаевых. Это дорогого стоит. Знаю, что он при этом не красуется ни перед кем: таковы его установки, его воспитание. Ну и возможности, позволяют, конечно… Впрочем, не все, кому позволяют возможности, так поступают.

— Это так же, как благотворительность. Ей нужно заниматься тихо, либо не заниматься — таково мое мнение. Я здесь за конкретику, перестал отчислять деньги в разные фонды... Помогаю определенным людям, которых знаю.

— А вот скажи, ты веришь, что можешь выиграть, купив однажды лотерейный билет?

— Нет. Я даже когда в карты в юности пытался играть на сущие копейки, всегда проигрывал.

— Ошибалась в тебе! Думала, ты этакий романтик…

— Я романтик, но не в плане денег. Знаешь, это надо на запястье человеку посмотреть. Есть ли там линия в виде браслета? Вот гляди. Тонкая и сплошная — деньги сами идут к человеку, а прерывистая - значит, сможешь заработать в жизни только собственным трудом. Это субъективно, конечно…

— А еще что ты можешь определить, глядя на человека?

— Я работаю в основном с женщинами, их среди моих клиентов их 95 процентов. Главное для меня — определить мотивацию. Женщина сама порой не знает, чего она хочет. Сейчас тенденция такая: «у меня морщинка там, морщинка здесь — можно от них избавиться?» Стараемся переключать с «точечных» проблем: «Вы же хотите быть молодой, привлекательной, подтянутой, стройной? Вот и надо смотреть в целом». Стараемся увести от конкретного места, которое «бесит-не-могу!» – и акцентировать внимание на общей картине. Мы как художники, работаем на нюансах, на светотенях. Механизм старения одинаков, сейчас считается, что он не зависит ни от пола, ни от национальности. Все приблизительно одинаково. Поэтому надо вовремя «подстилать соломку». Когда в 50 лет у меня спрашивают, не рано ли делать «уколы красоты», я отвечаю: «Еще не поздно». Молодой мы сделать не можем – это недостижимая мечта, и восемнадцать лет уже никому из нас не будет. А к остальному будем стремиться.

4

— То есть никого не обманываешь.

— А смысл? 60 процентов нашей внешности — это генетика. 30 процентов — образ жизни. Медицина и косметология — оставшиеся 10 процентов. Они порой важны, а порой уже роли не играют. Женщинам вообще жить сложно: перфекционизм у очень многих зашкаливает. Но я придерживаюсь принципа «лучшее — враг хорошего», потому что перейти границу между естественностью и её отсутствием очень просто. То, что по отдельности может выглядеть прекрасно, не всегда красиво в комплексе. И тут мы, врачи, должны выступать некоторым сдерживающим фактором, не идти на поводу у пациентов. Я работаю и живу в этом городе, мне важна моя репутация. Если пациент категорически не согласен с моими предложениями, настаивает на своем, я просто не берусь с ним работать. Говорю, что я не его доктор. Потому что только при полном взаимопонимании получится хороший результат.

— Я хожу к тебе пару раз в год и всегда помню твои слова: «Тебе, Наташа, самое главное — сохранить то, что есть: ухоженный вид, увлажненную кожу. Это могу тебе обеспечить». И правда, иногда выхожу из кабинета и думаю: «Мог бы еще вот это и то…» Но у тебя свой взгляд, профессиональный… Знаю по себе – не всегда он полностью созвучен мыслям заказчика. Но результаты налицо. Не зря говорят, после сорока у женщины уже не глаза, а лицо — зеркало души. Что вложил в него, то на нем и написано. Мне очень жаль, что не все имеют финансовую возможность, чтобы подобным образом за собой следить…

— Немного поспорю с тобой. Дело не в деньгах. У меня масса пациентов — учителей, преподавателей музыкальных школ, представителей трудовых профессий, не бизнес-леди — которые ходят ко мне регулярно. Выглядят чудесно, ухоженно. Во главе угла — потребность. А есть пациенты, у которых доход на два порядка выше… Это как любая привычка. С детства ты либо приучен ходить в душ с утра, либо нет. Моя младшая дочь с 20 лет по показаниям получает ботулотоксин. Старшая — с 30.

— Ты и мою дочь с 24 лет колешь, бессовестный! Юля прилетает из Германии в том числе и потому, что привыкла к твоей руке. Ох, ты бы себя видел со шприцом в руках! Маньячище, глаза горят!

— Не устал от работы, люблю её, каюсь. (Смеется.) Мы начинали как салон красоты, но все равно пришли к области медицинских услуг.

— Мне кажется, сегодня у вас своего рода клуб. Клиента там знают, встречают, не задают лишних вопросов…

— Мы при всей своей специфике все же не больница. Очередей не должно быть. Может, они бы нас и радовали финансово, но… У нас и колясочники к неврологу приезжают — всем пациентам должно быть удобно.

— Ты интересуешься образом жизни своих пациенток?

— Конечно. Например, спрашиваю у женщины, есть ли у неё мужчина — супруг или любовник. Это отчасти вопрос здоровья, состояния психического, физического и социального благополучия. Если нет семейного счастья, это уже синдром не-здоровья. К тому же, повторю, для меня важна мотивация. Если женщина хочет выйти замуж или устроиться на хорошую работу, то это не ко мне. Это к психологу. Я ей внешнюю красоту наведу, но она останется неудовлетворенна: весны-то в душе нет! Каждый доктор — интуитивный психолог. Нужно объяснить, что физические перемены не сыграют ведущей роли без внутренней работы.

— Отвлекись, Игорь, попробуй пирог со свежей малиной. Везем ее из Москвы, потому что в Омске сезон ягоды — один месяц. Заодно задам вопрос. Бывали ситуации, когда тебе из-за дефицита приходилось покупать за границей и везти сюда, к примеру, медикаменты?

— Когда мы с Шумовым учились у вьетнамцев и меняли наши антибиотики на иглы, то их везли оттуда. Это было очень давно... Еще, когда только начинали, контрабандой возили из Франции первые партии ботокса. Сейчас мы работаем с большими объемами, ходить по Парижу с чемоданами, набитыми препаратами со скидкой – бог миловал. У меня был один печальный опыт работы с российской косметикой – как раз в период дефолта. Первая продукция была хорошего качества, но через пару месяцев испортилась, и никаких замен не осуществили.

— Что лучше — ботокс или диспорт?

— По соотношению «цена-качество» препараты практически сравнялись. Моя младшая дочь колет ботокс, старшая дочь и жена — диспорт. Это разные продукты, но для потребителя разницы нет. Названия разные, действие по сути одно. Когда нас об этом спрашивают, мы в ответ задаем вопрос: какой аспирин вы предпочитаете, американский или французский?..

— А что вообще там, в вашей отрасли, новенького? Что посоветуешь попробовать?

— Нет ничего нового, все как и у вас, в гастрономии — старое-доброе на новый лад. Идет модификация препаратов. Как раз недавно был на заводе во французском городе Принжи, где изготавливают новые препараты. Космецевтика развивается очень быстро, как и генетика, потому что в эти отрасли вкладываются деньги, и очень большие. Изготовить идеальный продукт невозможно, но попытки приблизиться к идеалу не прекращаются. Правда, в Европе и у нас обычно проходит 8-9 лет с момента изобретения до момента запуска нового препарата. И тем не менее: еще в начале нулевых ничего не было — и за два десятка лет скачок сделан громадный.

— Печально, что все же люди, ухоженные или нет, продолжают умирать от рака.

— Я как доктор скажу: человек должен от чего-то умирать. Либо он умирает от сердечно-сосудистых заболеваний, либо он доживает до своего условного рака. Но! Поделюсь своим вчерашним удивлением. Моя дочь хирург-офтальмолог, они работают с геронтологическими пациентами. Самой младшей, поступившей на этой неделе, было 80 лет. Также поступило четыре 95-летних пациента. И при этом каждый здраво рассуждал. Поэтому когда мне говорят, что вот он «внезапно», в 85 лет, по пути на работу умер в троллейбусе… Это просто счастье какое-то!

У нас был заведующий кардиологией, который говорил: лучше умереть на работе, чем от голода. Вел здоровый образ жизни. Пришел домой после лыжной прогулки, пообедал, сел в кресло — и отошел в мир иной.

— Для тебя это красивое выражение или ты действительно считаешь, что там что-то есть? Скажи как доктор.

— Сказать, что в это верю, не могу. Я больше материалист. Как говорит мой товарищ Шумов, Земля — это тюрьма для душ, а в тюрьме счастливых не бывает.

— Твой коллега Александр Яковлевич Розенбаум тоже очень любит рассказывать анекдоты. В прошлый свой приезд рассмешил: мол, «если выбирать между Паркинсоном и Альцгеймером, я бы выбрал Паркинсона. Лучше пролить немного виски на брюки, чем забыть, куда поставил целую бутылку». Но, кроме шуток, действительно интересно, получаем ли мы там какие-то преференции относительно нашего земного бытия.

— Ты знаешь, хочется в это верить. Я не шаман и не ясновидящий. Врач, обычный человек, радуюсь простым вещам. Рад тому, что выбрал профессию, с которой могу пройти весь путь от начала и до конца. Рад тому, что не устаю от нее. По натуре я ленивый человек, жена заставила работать — вот и пришлось. (Улыбается.) Мое дело всю жизнь маленькое: деньги заработал, принес домой, отдал жене. Женщина — катализатор в семейных отношениях. Поэтому когда мои пациентки начинают рассказывать, что их мужчина не состоялся (с женской точки зрения), это значит, что либо и сама женщина много на себя брала, либо позволяла мужчине ничего не делать. Моя жена впрямую никогда меня не заставляла, не пилила, но, скажем так, активно мотивировала. Я же маменькин сыночек, жил тихо-мирно до четвертого курса, потом женился — и сразу пошел на практику в дурдом. Работал санитаром в седьмом отделении, вязал буйных… И в браке с 20 лет. Так что мне есть с чем сравнить! (Смеется.)

— В итоге ты сумасшедший семьянин! В самом лучшем смысле — муж, папа, дед…

— У нас все девочки: кого любишь, те и рождаются. (Улыбается.) Две дочери, две внучки, одной девять, другой четыре месяца.

— Младшая дочь — хирург-офтальмолог, уже оперирует. Династия!

— Да. Молодым врачам даже немного завидую. Первое время у меня была ностальгия — и по отделению, и по запаху, и по той темноте, которую ты упомянула. Мы фактически жили в больнице — как в коммунальной квартире. К тому же были молоды. Могли отдежурить полторы смены, день-ночь-день, после дежурства той же гурьбой шли к кому-нибудь в гости, танцевали, закусывали не-чай солеными огурцами… Весело было!

— А ты когда себя счастливее чувствовал: тогда или сейчас?

— Я, в отличие от многих своих друзей-ровесников, не хочу назад — ни в восьмидесятые, ни в девяностые. У учителей и докторов сроду в Союзе не было никаких привилегий. Мне сейчас лучше жить, несмотря на все трудности. Мне кажется, люди, оглядываясь на прошлое с тоской и ностальгией, в основном мечтают ни о чем ином, как о прошедшей молодости. И тогда было хорошо, и сейчас хорошо — по-своему. Оптимистам проще жить.

— В свое время, когда моя дочь Юля только начала учиться в вузе Германии, ее пригласил к себе декан факультета и спросил: у тебя всё нормально? Она поняла, что его беспокоит её состояние. «Да, всё окей, а почему вы спрашиваете?» — «Ты на фотографии не улыбаешься…» Можно ли у нас такое себе представить?

— Мы люди сомневающиеся, тревожащиеся. Еще ничего не случилось, но мы уже знаем, как всё может быть плохо. Таковы особенности нашего менталитета. Мы всегда как пружинки, на взводе, готовы к сложностям, суровы…

— Улыбаться — вот что доктор бы прописал кроме диеты?

— В том числе. Знаешь, я сам сибарит. Люблю поесть, вино, хорошие сыры, — все делаю с удовольствием. Что касается советов насчет питания — в медицине нет доказательной базы эффективности ни одной диеты. И все же любой переход даже на самую малоэффективную диету всегда положителен: меняются пищевые приоритеты, привычки, появляется осознанность — и это хорошо.

— А если человек отказался от мяса?

— Чистых веганов очень мало. Как правило, в рационе остаются и молоко, и яйца… У нас ЖКТ природой устроен не так, как у коровы: нет нужных механизмов для переработки большой массы клетчатки, даже соя не усваивается так, как мясо. Знаешь, я против любой упёртости и фанатизма: «только так и не иначе». Полное отрицание мяса — нет, не могу сказать, что это хорошо. Опять же, возьмем недавние исследования: одна контрольная группа питалась «правильно» — средиземноморская диета, отварные овощи, свежие морепродукты. Другая — обычной пищей. Разницы при возникновении разного рода заболеваний никакой.

Есть медицинские мифы. К примеру, один из них — человек должен пить по два литра воды в сутки. Где, что, почему, кому должен?.. Бушмены выпивают от силы пол-литра, больше в пустыне просто нет, но среди них полно долгожителей. Никакой доказательной базы по поводу нужного в день объема жидкости нет. Как и по поводу неоспоримой пользы витаминов, которые мы покупаем в аптеке. В общем, ориентироваться в первую очередь нужно на собственное самочувствие и комфорт. В случае с водой — на жажду.

— А как же голодание? У вас вон целое отделение трудится над этим...

— Голодание — физиологический процесс, предусмотренный природой. Надо понимать, что это не способ похудения, а мощный механизм восстановления жизненного потенциала. Снижение веса здесь — это следствие того, что человек избавляется от хронических заболеваний и приобретает более здоровые пищевые привычки.

— Поделюсь напоследок своей историей. В свое время я весила 118 кг. Сегодня — 85. Скажу честно, иногда слово случайного человека попадает в «яблочко», которое становится для тебя «точкой невозврата». В 2006 году прилетела в командировку в Москву, вернулась в гостиницу после напряженного дня — и мне стало плохо. Подскочило давление. Попросила вызвать «скорую»… Пока мне ставили капельницу, молодой доктор, сидящий ко мне спиной и заполняющий документы, задавал стандартные вопросы: сколько лет, семейное положение и прочее. «А есть кто-то рядом, кто будет за вами ухаживать?» — спросил он. — «Ухаживать?..» — не поняла я. А эта спина во врачебном халате без особых эмоций и на полном серьезе мне говорит: «У вас избыточная масса тела. Вы практически овощ. Еще несколько таких случаев — и инсульт».

…Прилетела в Омск, зашла домой и поняла: сейчас или никогда. За год потеряла 18 кг. Потом еще и еще. Начала пить по два литра воды в день. Это было невероятно сложно для меня, но дало свои результаты. Сейчас это уже привычка. Так же вечером уже не заставлю себя съесть что-то.

— Тебе было показано такое количество воды — жидкость заполняла объем желудка и позволяла не «перебирать» с едой. А вообще ты в своей истории не одинока, Наташа. Есть такая шутка: русские лечатся за три дня до смерти, а евреи за три года до заболевания… Часть людей, кроме шуток, пугается и начинает что-то делать лишь когда «жареный петух клюнет». А многие после решения проблемы возвращаются к привычному образу жизни — и «снова-нездорово». Без решения человека мы не можем ему помочь. Знаю по себе: мечтаю выучить английский язык, периодически дергаю кого-то из своих пациентов нужного профиля за рукав — «как мне начать?» «Когда тебе действительно будет надо, ты придешь и выучишь», — отвечают мне преподаватели. И они правы. Так и тут. Мы можем помочь, но не можем сделать что-то за пациента. Мы не волшебники. Но если нужен «волшебный пендель» — это мы обеспечим. И обязательно поддержим на пути к переменам.