Откровения сибирского Брейгеля

Это не картины, а рахат-лукум: арбузы-ягоды, купцы-самовары, казаки, лошади, церкви, телеги, грибы, осетры. И солнца — пруд пруди. И радости — через край. И любви — взахлёб, немерено. Потому что любовь – это воздух. Без неё всё рассыпается и теряет смысл…

22 июля сказочно-масочный, несказанно сочный, сочинительно-смачный художник Сергей Сочивко отмечает юбилей.

1

Накануне 60-летия «сибирского Брейгеля» в международном пресс-центре «МКР-Медиа» прошла творческая встреча с ним.

За спиной Сергея Евгеньевича — дивная «Арбузная мозаика». Гигантские полосатые ягоды наводнили старый Омск: они плывут по реке, катятся по мосту, высыпаются из палаток, их везут на телегах, сплавляют на баржах, на арбузных дольках плывут, как на лодках. И эта вовсе не сказка никакая. Сто лет назад всё так было…

— Я отталкиваюсь от исторического события, — рассказывает художник, — на этом месте каждую осень шла торговля арбузами. Их выращивали в казачьих станицах, вдоль Иртыша. Земля песчаная, солнца хватало, и арбузы созревали весом до 8 килограммов, но их семена были утеряны во время Великой Отечественной войны, когда людям было не до арбузов.

Вот арбуз к Ильинскому собору катят, вот Дом генерал-губернатора, а сюда поглядел — ё-моё, гостиница «Россия». Сколько с ней событий связано: наводнение 1928 года, когда все нижние улицы затопило, здесь же в 1907 году проходил первый автопробег через Омск. Его участники останавливались в этой гостинице. Еле добрались до города: дорог-то не было. Как ехали? По железной дороге, прямо по шпалам. Это ж, наверное, трясучка страшная, все пломбы из вставных зубов повыпадывают.

— Журналисты иногда упрекают меня за то, что я нещадно эксплуатирую тему старого города. А я ведь ещё не всё о нём сказал. Это только начало. Это песня, которую я буду петь, сколько мне отпущено.

Не надо разрушать этот мир! Можно немножечко поёрничать, схохмить, поиронизировать, но в первую очередь я смеюсь над самим собой.

2

Стоя где-нибудь на мосту через Омку, я сковыриваю асфальт, и моему воображению открывается удивительная панорама: поехали кареты, пошли казаки на войну, с войны, в лазарет, свадьбы, похороны, молебны. Я очень комфортно чувствую себя в мире, что давно ушёл от нас.

Выставка, которая откроется 2 августа на Ленина,19, называется «Моя Сибирь». Она будет насыщена игровыми, деловыми, весёлыми, шутейными, маскарадными вещами. Там будет и «Осётр-Сибирь», и «Раки Прииртышья», и «Новый год в сибирской деревне», «Война грибов», «Война ягод», большая панорамная вещь «Моя Сибирь», виды охоты и рыбалки. Я люблю рыбалку, но не люблю охоту и постоянно ёрничаю на этот счёт. Меня спрашивают: «А зачем ты мамонта нарисовал?» «А специально, — говорю, — люди состоятельные клонировали из капли застывшей крови мамонта, чтобы привезти его в тайгу и пристрелить». «А почему зебра убиенная?» «Видите, — объясняю, — рядом масай идёт с копьём, его специально пригласили из Африки обучить новых русских охоте на зебр».

— Моё детство прошло в удивительно сказочном месте — Мордовии. Рядышком Саров, Нижний Новгород, Дивеево, Болдино, берег реки Мокши, город Темников с Санаксарским монастырём, где покоятся мощи Фёдора Ушакова.

Мама родом из Средней полосы — классическая русская женщина по фамилии Аброськина. С её стороны все были крупные русские люди: плечистые, костистые, коренастые — богатыри. Я-то ещё мелкий в нашей семье.

Я родился в Анжеро-Суджинске, в семье шахтёра. После армии папа решил остаться в Сибири, работал на шахте «Физкультурник», а мама приехала к своим старшим братьям, которые тоже работали на этой шахте.

Там родители познакомились, поженились, родили меня, брата. Но при взрыве на шахте отцу выбило глаз, он остался инвалидом. Трудиться в забое больше не мог, так что возник вопрос, куда переехать. Отец сразу сказал: «На Кубань в колхоз за трудодень я работать не вернусь». И мама предложила ехать в Мордовию.

Моё сознательное детство с 10 до 17 лет прошло в городе Краснослободске. Он был основан во время похода Ивана Грозного на Казань. Это такое красивое место на большой горе, спуск к реке Мокше, заливные луга, леса удивительные. Только с возрастом начинаешь понимать, что провёл детские годы в сказочном месте.

Какое-то время мы жили в деревне у маминых родителей. Помню, приехал на велосипеде отец, посадил меня на сидушку, и мы поднимаемся по горе в город. А наверху — столовая-кафе, и рыболовецкая артель выгружает рыбу, и во дворе лежит огромный сом, такая башка с усами, и щуки лежат, как крокодилы в Московском зоопарке, и гигантские лещи. Фантастика! Я видел это мальчишкой.

3

Каждое лето мы летали на родину к отцу, к его тёткам, которые жили на Кубани. Дядя Коля в аэропорту встречает, рюмку накатит, хлоп — и с песнями до станицы, а там — народу! И все гуляют по нескольку дней. Мама всегда поражалась: «Надо же, каждый день выпивают, а пьяных не вижу!» Это всё остаётся в памяти и в творчестве отражается.

— В 6 лет я открыл для себя оконную замазку. Она потом застывала и становилась, как пластик. Я лепил какие-то фигурки. Первое знакомство с акварелью подарило фантастическое ощущение от цвета, как им можно работать. А потом в нашем маленьком городке открыли детскую художественную школу, и я туда записался. Учитель был выпускником Пензенского художественного училища, поэтому мне было понятно, куда поступать.

Пензенское училище славилось своей академической школой рисунка и живописи, но я сознательно перевёлся со скульптуры на театрально-декорационное отделение, потому что наше живописно-педагогическое было очень консервативным: на дипломе присутствовала Картина в её традиционном исполнении. А на театрально-декорационном поощрялся поиск, и педагоги были интересные.

Табу не существовало, но были нормы, эзопов язык. Всё своё нерастраченное восприятие мира как театрального художника я реализовал в своих картинах. В них я и драматург, который написал пьесу, и режиссёр, и художник-постановщик, выстраивающий пространство, в котором происходят немыслимые действия. В своих работах я выступаю художником по свету, разыгрываю сценки как художник по костюмам и интерьеру, а в некоторых даже становлюсь главным героем. В общем, закрылся полностью.

Было время, лет двадцать назад, я тогда молодой и глупый был: Витько предложил мне сотрудничать с театром, а я категорически отказался. Больше не предлагает, он человек гордый, а я матом иногда ругаюсь, в отличие от него. Потому что, глядя вечером в телевизор, не материться нельзя. Сына, переключи, говорю, я лучше гадов ползучих посмотрю, только не эти хари с заботой о нас.

Мы, творческие люди, обладаем другим ощущением процессов, происходящих в нашем обществе, они вызывают у меня чувство глубокой обеспокоенности. Не всё так радужно, как нам вещают с экранов. Уровень нездоровой ненависти накапливается, как бы не бабахнуло. Но я против всяких революций, я — за эволюционный путь развития ситуации. Поэтому пишу свои картины, чтоб человек успокоился, почувствовал себя человеком и сделал свой выбор.

— Шестой год я сотрудничаю с аукционным домом Екатеринбурга. У меня там постоянно действующая выставка, в Храме-на-Крови хранится моя картина, православный телеканал «Союз» даже передачу обо мне снял.

Как-то мои мама и сестра пришли со службы, пьют чаёк, а у них с утра до вечера идёт этот «Союз». Пьём, рассказывают мне, чай, а из телевизора наш сынок вещает, как приятно!

И когда случилось открытие выставки, посвящённой старому Екатеринбургу, бывший губернатор Россель сказал: «Интересное кино: историю города Екатеринбурга нам открывает художник из Омска. Нонсенс какой-то!».

4

Нынешний губернатор, г-н Куйвашев, также поклонник моего творчества. Наина Иосифовна Ельцина видела мои работы, а потом поинтересовалась: «А этот художник мог бы сделать что-нибудь про Бориса Николаевича Ельцина?»

К Ельцину как к политическому деятелю у меня определённое отношение, но для Наины Иосифовны он в первую очередь муж, для дочерей — отец, для внуков – дед, поэтому масштаб личности этого человека я воплотил в фигуре Гулливера. Картина называется «Гулливер в стране Московии». Ну что мне его со стаканом рисовать, как художник Бочаров?! И Гулливер кому-то помогал, кого-то топтал, противоречивый был, вы вспомните.

Я стараюсь писать портреты по-своему, не так, как Крамской в XIX веке. Мастера не переплюнешь, неинтересно, да и не моё это.

Свой последний «Автопортрет 2014 года» к 55-летию я сделал как полный рассказ о себе горячо любимом. За эту картинку жена чуть не выгнала меня из дому. Зачем, говорит, всю правду выложил? А что я там выложил?! Приходите, увидите на выставке.

— В Омске просто нет людей, которые бы занимались пропагандой изобразительного искусства. К сожалению, деятельность многих галерей свёрнута. «Золотой Путь», «Квадрат», «Лошадь Пржевальского», выставочный салон «Перспектива» — всё позакрывалось. Почему? Я не знаю.

В 1998 году, когда я делал первую персональную выставку в музее имени Врубеля, на открытии было восемь разных телеканалов, и в каждую камеру надо было говорить так, чтобы не повторяться. Сейчас ни одной кинокамеры, нет передач об изобразительном искусстве.

В Омске никто не говорит об искусстве. Раньше была передача «Выход в свет», каждый день по 10 минут, а в конце недели получасовой обзор: где какие художники готовят выставки, что пишут писатели, какая музыка будет звучать. Сегодня всё закрыли: нет ни репортажей, ни информации. А что, Министерство культуры не должно обращать внимание на это? Это их прямая обязанность. Жизнь в городе Омске держится не только рабочими местами, но и культурным содержанием.

Как после этого я могу относиться к нашим чиновникам? К г-же Касьяновой, например, которую не люблю за её знаменитую фразу: «А какая польза от этих художников?» И это говорит государственный человек!

Помнится, у Омского горсовета возникла идея обложить арендной платой наши мастерские, которые, заметьте, построены на деньги Союза художников. Депутаты решили, что 15 мастерских пополнят бюджет города. Это же такие деньжищи! Вот бывшая вице-мэр и «озаботилась».

Пройдёт 200 лет, о чиновниках никто не вспомнит, а нашу жизнь, ту эпоху, в которую мы жили, будут изучать по картинам художников. Вот какая наша польза.

В соседней Кемеровской области мастерские художников, спасибо бывшему губернатору Тулееву, признаны объектами культурного назначения. По распоряжению нынешнего губернатора художникам- пенсионерам доплачивают 5000 рублей. Чисто для поддержки штанов. Они же не потратят эти деньги на себя, они их отдадут за «коммуналку».

Наши чиновники перестали ходить на открытия наших выставок. Раньше хоть какие-нибудь три дежурных гвоздички принесут, скажут пару слов, сейчас ничего такого.

На 55 лет сделал выставку в Доме художника. Мне дали 10 дней, из них 2 — выходных, поэтому больше не хочу никаких выставок в родном Союзе. Я пойду другим путём: буду выставляться у частного лица.

Ладно, я «молодой», немножко удачливый, кручусь-верчусь, а молодое поколение ведь без заказов сидит, и как им жить?

— Талантливая молодёжь в Омске не перевелась. Я это хорошо вижу, работая в художественной школе №1 с «вечерниками». Вся Россия полна талантами, вопрос лишь, куда их девать? Где они будут обучаться? Куда поедут? «Худграф» сократили до умопомрачения, от Института Сервиса даже названия не осталось, уничтожили прекрасный вуз, которому не было конкурентов, зато были дизайнеры среды, дизайнеры костюма, «Формула моды», «Русский силуэт», который создавала Толмачёва. Это был бренд не только Омска — всей Сибири! А потом взяли и объединили с «политехом». Можно, конечно, и ёжика с ужом скрестить, получится полтора метра колючей проволоки.

Как можно в технический вуз отдавать художников? Это же люди совсем другого профиля. Но теперь все объединились, пускай это будет на совести г-на Маевского и иже с ним. На Страшном суде им это зачтётся, будут лизать сковородки горячие вместе с господином Полынским.

Я правду-матку всегда в лоб, потому что в этой жизни существую вопреки, кормлюсь мимо власти, у меня ни один омский музей не купил ни одной картины. Парадокс: деньги на приобретение картин не выделяются, а музейные фонды пополнять надо. Все просят подарить. А художник, извините, жрать должен? А тюбик краски? А холст? Это же всё стоит денег.

Вот я сейчас купил ящик краски из Китая: каждый тюбик обошёлся мне в три раза дешевле, чем родной российский. Холсты сам грунтую, научили в своё время: покупаю белорусский льняной холст за 300 рублей, развожу желатин, натягиваю. Гарантию даю, что не осыплется. А в магазине «тряпочка» грунтованная полторы тысячи рублей за квадратный метр – это что такое? Вот поэтому молодёжи в искусстве нет. А когда мы были молодыми, всё стоило копейки, всё было ясно.

— Я благодарен судьбе, что 5 лет подряд ездил по Домам творчества, состоял в группе молодых художников. Нам говорили: «Ребята, ищите себя, ищите свой стиль, свой почерк, свой мир открывайте!» Школа школой, а как рассказать об этом мире, выразить своё отношение к этому миру?

Нас собирали подальше от Москвы (в Домах творчества «Горячий Ключ», «Байкал»), потому что на академической даче пришли бы старшие товарищи с «клюшечками» и дали бы нам прикурить, а подальше они не доедут.

Мой бывший руководитель Мухадин Кишев прислал к юбилею поздравительную телеграмму, он сейчас живёт в Испании, ему уже 80 лет, но он всех нас помнит и любит.

Я не закончил Академию художеств, мне было достаточно Пензенского художественного училища, где нас научили видеть этот мир. Мне понятно, почему у того или иного народа такое искусство (об этом ещё Лев Гумилёв писал в «Этногенезе и биосфере земли»), откуда берутся разные нации.

— Я — русский художник, я в России родился, у нас большая история и традиции. Я не понимаю мир, где мужчина женится на мужчине, грех это всё, Содом и Гоморра, я возмущаюсь нынешними так называемым «казачками», что прячутся по кустам с «треногами». Я подхожу и говорю: «Босорылая ты морда, сидишь в кустах, а ещё форму казачью надел! Ты же дискредитируешь казачье движение. Ряженый ты, и суть твоя дешевле твоей пластмассовой треноги. Сидишь ты в своих кустах, зимой мёрзнешь, летом на жаре мух гоняешь. Что, оскорбил я тебя? А ты на дуэль меня вызови, выбор оружия за тобой!» Так ведь никто не вызывает!

Моя бабушка про таких говорила: «Какой он казак, у него усов нет! Босорылый, с бабьим лицом!»

Я даже когда в Советской Армии служил, в части ходил с усами. Командир полка полковник Евдохин как-то докопался:

— Сбрить немедленно!
— Не имеете права! — говорю.
— Почему?
— Они являются предметом национальной гордости.
— А ты кто такой? — удивился Евдохин.
— А я казак, мне без усов никак нельзя!

Раньше в гвардии служивый без усов — нонсенс. До лейб-гвардии я, конечно, не дорос бы. В лейб-гвардию отправляли служить определённого роста, определённой стати, с приятной внешностью, дабы, как указывалось в предписании, «своими звериными мордами не смущать царских фрейлин». А то было дело: прислали полусотню с Уральского казачьего войска — патологических «гуманитариев».

— Тут один омский писатель мне книжку задарил, я на 42-й странице застрелиться захотел. Я испытал такие же ощущения, как при чтении «Архипелага ГУЛАГ». Там я сломался на 30-й странице, понял, что не хочу больше — это же невозможно читать! Я такими книжками в бане топку растапливаю.

Сразу вспоминаю своих учителей, которые говорили: «Неважно, пишешь ты трагедию или радость, ты должен создать образ, при этом цвет шнурков на твоих ботинках не имеет никакого значения» А этот роман — одни бесконечные шнурки. 

В живописи для меня классиком является Брейгель. Больше 400 лет он не теряет актуальности: вокруг те же самые деревенские пляски, морды небритые. Интерьеры вроде бы современные, а лица ещё глупее стали.

У нас раньше на «Трудовых резервах» была оптовочка. И вот сидит там в открытой «фуре» наша русская красавица, как я люблю: пухлые коленки, на коленках — пластмассовая тарелочка, в тарелочке дымятся манты, в них воткнута пластмассовая вилочка, а в руке у красавицы рюмочка водочки. Звучит что-то восточное: «Тинь-дили-динь-дили-тинь», а она, счастливая, пьяненькая, улыбается во весь щербатый рот, и вокруг эти, наши, к кому мы должны быть толерантны, млеют.

Вот вам и картина Брейгеля, далеко ходить не надо.

— У меня был друг, краевед Володя Баженов. Иногда он доводил меня до белого каления своим вопросом: «Что ты всё такое радостное рисуешь?» А как, говорю, эпоху отразить? На негативе комплексовать? А дальше-то что?

Я люблю буффонаду, маскарад, ярмарку. Я снимаю шляпу перед искусством театра, но вот кто может рассказать, что давали в наших театрах 30 лет назад. Не успели снять на плёнку, и теперь можно только рассказывать, как играл молодой Юра Ицков, как блистал на сцене Омской драмы в спектакле «Любовь и голуби» Юра Кузнецов. А художник оставляет свои картины на века.

Я очень рад успехам своей одногруппницы Оли Верёвкиной, которая получила звание Заслуженного художника России. В далёком 1998 году я поехал на столетний юбилей нашего родного Пензенского художественного училища, и одногруппники меня спросили: «А почему Оля Верёвкина не приехала?» А она поехала на «Золотую Маску» со сказкой о царе Ироде. Там были изумительные куклы из дерева. Я сказал: «Вот увидите, она получит «Маску». Так и случилось.

Я не знаю, какой у меня стиль, иногда шучу: киностудия «Сочивко-мультфильм» продолжает свою работу. Сознательно вру, накладываю не сочетаемые между собою цвета, использую гротеск. Во многих городах появляются художники, с которыми мы дышим одним воздухом и воспринимаем этот мир одинаково. Я думаю, что со временем наше направление будет сформировано и названо.

Сейчас поспокойнее стал, стараюсь ограничить «дикую» раскраску, наверное, старым становлюсь. Наверное, после семидесяти начну писать закат над Иртышом, хотя… Мне всегда интереснее, а что там в палатке происходит?