Александр Капралов. Когда б вы знали, из каких железок…

Когда произносится имя Александра Капралова, память услужливо подсказывает: Дон Кихот — по вертикали, Достоевский с «Карасём» — по горизонтали. Но за свою творческую деятельность мастер сочинил более 600 скульптур. Для юбилейной ноябрьской выставки отобрал лишь 103.

Каждая, как сказка Андерсена. Железная сказка с философской начинкой и множеством деталей, которые страшно интересно трогать и рассматривать.

1

Капралов — наш стальной Андерсен XXI века. Он рассказывает свои истории огнём и железом, не забывая приправить их нежнейшим сарказмом, добродушной иронией и тонким юмором.

Чтобы извлечь 8 тонн высокохудожественного металла из мастерской в Москаленках, Капралову понадобились газель, шесть грузовиков и десять грузчиков.

На выставке скульптор ещё раз пристально вгляделся в отдельные работы. А заодно побеседовал с посетителями, которых наш диалог не оставил равнодушными.

— Александр Николаевич, чем вы вдохновляетесь? Ваш Дон Кихот — результат прочтения Сервантеса?

— Хороший вопрос. А вы сами хоть раз прочли Сервантеса до конца? Мне только несколько страниц удалось осилить.

— А из тех книг, что прочли до конца?

— «Идиот». Когда-то моим любимым героем был князь Мышкин. 

2

С Фёдором Михайловичем Достоевским я иду рука об руку со студенческих лет. 20 лет назад моя дипломная работа стала у драмтеатра и, на мой взгляд, неплохо стоит. В 2013-м в Омск приезжали снимать передачу «Письма из провинции». Её авторы сказали мне: «Ваш Достоевский — лучший».

— Неужели спустя 20 лет вам ничего не хочется исправить?

— Можно поработать со спиной…Но Достоевский может стоять, а вот Дон Кихот — нет. Сейчас бы я фактур наварил, деталей разных. Если выделят деньги на реконструкцию, я сделаю и ослика, и Санчо Пансу, и новую бороду Дон Кихоту. Его же за двадцать лет по винтикам растащили. 

Звонят мне как-то из ТЮЗа: — Александр Николаевич, надо сделать копьё. У Дон Кихота украли копьё!

А мне пять метров везти не на чем. 

Я говорю: — Поищите в кустах, ну кому нужен кусок трубы?

Через какое-то время звонят. Нашли, говорят, копьё. Вместе с рукой в кустах валялось.

Моя скульптура хороша тем, что все детали можно вернуть обратно. А у Ники Самофракийской до сих пор не знают, где голова, где руки.

3

— Как рождается ваша скульптура?

— Если я начну рассказывать про связь с космосом, не верьте. Можно смотреть телевизор, идти по улице, можно оттолкнуться от сценки, картинки, идеи, высказывания.

Года три назад по телевизору показывали сюжет, как Папа Римский отказался от папамобиля. Я сделал рикшу, который везёт папу. Его купили, сейчас он в Санкт-Петербурге…

Или вот, например, у греков есть миф про троянского коня, а у меня европейский конь. У него там дверки, а внутри — людишки.

— Мигранты?

— Может, и мигранты.

— Вас тоже волнует, что станется с Европой?

— Просто новости смотрю, а в Европе я не был. Некогда. Работаю.

— Значит, вдохновения ищете исключительно на родных просторах?

4

— А почему бы и нет?!

— Вдохновляет?

— Я думаю, у нас идей больше, чем где-либо. Я родился на станции Ольгино в 1959 году, нынче пошёл на пенсию. И ни разу не менял прописку.

Наша область огромная. На её территории можно уместить целые европейские страны. У нас два миллиона человек — тоже, считай, небольшая европейская держава. Просто мы немножко…(задумывается)

— Недоделанные?

— Смотрим на них. Как они сказали. Какое у них искусство. Мы ценим только тех художников или музыкантов, которые там дают концерты и устраивают выставки. Но это же в корне неправильно! Если ты патриот и любишь Родину, ты здесь для детей концерты устраивай.

К сожалению, не только люди искусства, но и власть предержащие смотрят туда: как квартиру купить, как в командировку съездить. А мне кажется, что мы самодостаточные.

Я устроил выставку, на которую мне никто не дал ни копейки. Я ничего ни у кого не просил. Про меня даже нынешние власти не знают, не то что Европа. Да мне и не надо. Хочется только, чтоб покупатель зашёл да что-нибудь купил, чтоб было на что железа и хлеба купить.

— Дорогое нынче железо?

— Всё дорожает. Но я не жалуюсь. Скульптуры стоят, выставка идёт, каталог напечатан. Единственное, что бы мне хотелось, это поменять отношение к искусству и чтобы люди не разбегались. Своих надо поддерживать. Не на Запад смотреть, как там Церетели поживает. Он прекрасно поживает. Давайте подумаем, как наши художники живут. Моё мнение такое: просто так никому ничего давать не нужно. И художникам в том числе. Но когда человек делает что-то серьёзное, надо ему предоставить возможность творить.

У меня была такая идея: выкупить весь Любинский проспект и сделать галереи. Чтоб Кичигин, Баймуханов, Дорохов, и у каждого — своя галерея. И работы там будут не на полках стоять, как в музейных запасниках, а жить.

Моя выставка продлится 20 дней. Потом я увезу скульптуры в мастерскую и буду смотреть на них один. Но это же неразумный подход к делу! А если бы мы сделали такой Любинский, то прозвучали бы на всю страну.

Кто-то возразит: там магазины, частная собственность. А я так отвечу: если есть желание, всё решаемо, и деньги можно найти.

Главное — не надо смотреть на Запад. У меня есть скульптура, посвящённая этой теме. «Россиянин» называется. Мы топчемся на одном месте: то с Китаем хотим дружить, то с Европой, то с Америкой. А нужно здесь территорию окультурить и жить спокойно, и к нам потянутся. Мы здесь должны создавать своих героев и антигероев, миф творить. А у нас как: хочешь денег — поезжай в Москву, хочешь прозвучать — опять в Москву. Неправильно это.

— У вас есть любимые работы?

— Самые любимые работы — удачные. А удачных работ мало. На этой выставке их примерно штук двадцать.

— А остальные?

— Проходные. Так себе.

— Но вы их всё равно показываете.

— Это нормально. У вас тоже бывают удачные и неудачные репортажи. Не может быть всё удачным. Это бред.

Но тут есть вторая сторона медали. Это я думаю, что работа неудачная, а зритель думает по-другому. А у покупателя третье мнение. А покупатель у нас, как известно, всегда прав.

— Тогда расскажите об одной из самых удачных, на ваш взгляд, работ.

— Да вот хотя бы «Поиск истины» (указывает в сторону колеса, утыканного человеческими фигурками). Люди ходят по кругу вокруг бутылочки и рыбного скелета. Это мы с вами. Ходим столетиями и ищем наш путь, истину, но пока не нашли. Видите, даже ангел отвернулся от нас и уходит.

— Найдём?

— Я думаю, не найдём. Потому что только делаем вид, что ищем. Если бы хотели, давно нашли. А нам то в Европу приспичит, то в Азию, то мы с Америкой дружить хотим, а у себя ничего не делаем.

Жизнь, конечно, меняется. Жить стало лучше: апельсины есть, мандарины есть. А раньше, помните, на Новый год всем по одной. Но время прессуется в сто раз быстрее, чем мы движемся вперёд. Катимся всем шариком куда-то в пропасть. Раньше нам тоже об этом говорили, но мы не верили, а сейчас шкурой ощущаем, до мороза по коже. Надо быстрее принимать решение и что-то делать.

Раньше, помните, в магазине стоял рулон бумаги, куда нам и масло, и селёдку заворачивали. А сейчас мы запоганили пластмассой всю землю. Весь мир. Весь океан. Но будем ещё лет двадцать разговаривать о том, как было бы хорошо построить заводик по производству бумажных пакетов, а
потом, может быть, примем решение.

— Вы вот тоже не торопитесь, юбилей был летом, а выставку поздней осенью сделали.

— Вообще-то я всегда весной выставки делаю. Сначала хотел во Врубеле, но там реконструкция, а мне нужно пространство. Здесь зал хороший, вся проблема заключалась в том, чтобы скульптуры поднять на второй этаж. Подняли. В понедельник убирать будем.

— Грузчики те же?

— Те, наверное, уже не поедут (смеётся). Тяжело. Они в шоке.

— Культурном?

— Насчёт культурного не скажу. Правда, после выгрузки они тут всё перефотографировали на телефоны.

— А вы говорите культурного шока не было… И вся эта красота снова уедет в вашу мастерскую?

— И кучей будет стоять. И никто ничего не увидит.

Вот эта большая работа была сделана 10 лет назад. (Подходим к «Кукловоду») На выставках она появлялась всего два раза. Это третий.

Выставка длится 20 дней. То есть 9 лет и 10 месяцев она стоит в мастерской и её никто не видит. Это же неправильно?

— Абсолютно.

— Такова жизнь.

— Но ведь ваши работы, как бы это точнее выразиться, вечны?

— Смотря как хранить. Достоевский и Дон Кихот уже 20 лет стоят и ещё 120 простоят. Металлу не страшны ни снег, ни град, он гниёт только в соприкосновении с землёй. Кованые балконные решётки и по 300 лет стоят. Балконы обваливаются, а они целы. Металл ничем не хуже бронзы.

— А это сваривается вместе или сразу делается? — в наш диалог вступают посетители выставки, которым не терпится узнать, как Александр Николаевич «лепит» своих «человечков».

— Головка, ручки, ножки делаются отдельно, а потом собираются фигурки, которые крепятся на подставке так, чтоб не густо и не жидко, — терпеливо объясняет скульптор.

— А они не отвалятся? — волнуются зрители.

— Это сварка, — успокаивает мастер, — но в случае чего можно сварить по новой, не проблема.

— Меня очень волнует, почему этого нет на улицах города? — возмутилась интеллигентная дама в очках. — Мне бы, например, очень хотелось, чтобы это было.

— Свои последние работы в городе — Дон Кихота и Достоевского — я поставил 20 лет назад при Валерии Павловиче Рощупкине. Сегодня предпочтение отдают каким-то политическим вещам. Это возвращение к 70-м годам прошлого века. А надо, чтобы было интересно. Чтобы ребятишки подходили, трогали, рассматривали…

Но я не жалуюсь… Вот это «Колесо», к примеру, уезжает в Санкт-Петербург. Его приобрели за месяц до выставки.

— А во время выставки у вас что-нибудь купили?

— Люди с деньгами по выставкам не ходят…

Выставку делаешь, чтоб поблажить. Во-первых, юбилей, 60 лет, я на пенсию пошёл. Подставки сварил, покрасил, со всех работ пыль вытер. Только здесь можно увидеть, как они выглядят. В мастерской всё это стоит на 85 квадратах, а здесь зал в четыре раза больше.

— А на что вы жили, если это годами не продаётся? — активные пенсионеры не на шутку встревожились за судьбу скульптора.

— Живу только за счёт продаж бизнесменам. Они что-то заказывают, что-то покупают, но всё это не имеет никакого отношения к искусству. Так, прибавка к пенсии.

— А пенсия у вас большая?

— В следующем месяце получу восемь с половиной тысяч. Я двадцать два года преподавал на худграфе в педагогическом, но зарплата была небольшая, потому что какое-то время работал на полставки. Вот и спасибо государству.

— Надо чтоб на выставки омских художников ходили первые лица региона, — загудели посетители выставки. — Чтобы на Репина в Третьяковку народ повалил, сначала Владимира Владимировича приглашают. Так что после его визита очереди в Москву-реку падают. А почему местные власти не берут пример со столичных? Тогда и подчинённые пойдут. И детей своих поведут…

— Александр Николаевич, ваши работы для детей или для взрослых?

— Все художники делают работы для себя, потому что они эгоисты. Художник хочет сделать то, что никто и никогда не делал. Он мечтает о шедевре. А выставка вторична.

Представьте себе, десять лет назад я затратил полгода, чтобы создать её (Показывает на «Кукловода»).

— Это Она?

— Это Оно. Мы его сочинили. Видите: там крылья, нимб гвоздиками прибит. Мы его придумали.

— Кто мы?

— Мы с вами. Мы его придумали, посадили наверх и верим, что он дёргает нас за ниточки, а мы под его дудку пляшем. Он придуманный. Нам говорят, какой он хороший, а когда долго говорят, что он хороший, начинаешь верить в это. Так мы придумываем себе кумира.

— У вас опасная профессия…

— Бывает, иногда «зайчика» поймаешь, иногда занозу. Вот когда я с деревом работал, топором коленки рубил.

— Как вы находите свой металл: на ощупь, по цвету?

— Толщину смотришь. Чтобы можно было загнуть. Весь чёрный металл примерно одного качества. Только чугун не варится, а то, из чего трубы для отопления делают, за милую душу.

— И ржавые?

— И ржавые. Благодаря ржавчине появляется фактура.

— А здесь на выставке есть что-нибудь ржавое?

— Да вот хотя бы «Врата». Видите ямки — это ржавчина съела металл. Она вычищена, но поверхность как будто живая.

— Ваши «Врата» куда ведут: в ад или в рай?

— Это Святой Пётр. Значит, в рай.

— Вы верите, что он существует?

— Есть такой анекдот. Пётр ведет человека в рай. Оттуда доносятся страшные крики. Человек спрашивает: — А что там?

Пётр ему:

— Как что? Чтобы крылышки к спине прицепить, надо ж дырки просверлить.

Идут дальше. Крик ещё страшнее.

— А это что? — спрашивает человек у Петра.

— А нимб к голове как прибить? — отвечает святой.

Так что по поводу рая-ада вопрос философский. Чтобы попасть в рай, надо сильно много чего натворить. Может, лучше на сковородке греться. 

Есть рай или нет его — вопрос сложный. Потом посмотрим. Может, встретимся ТАМ на выставке в том же составе. Может, ТАМ жизнь продолжается… Значит, будем ставить скульптуры ТАМ.