Никита Гриншпун: «Мне до сих пор кажется, что за всё, что я сделал, меня нужно награждать»

Напомним, руководитель «Пятого театра» Никита Гриншпун подозревается в хищении 1,3 миллиона рублей, на него заведено уголовное дело. Сейчас худрук находится под подпиской о невыезде. По версии следствия, в период с 2016 по 2018 г. он заключал контракты на оказание услуг художника по свету на подставное лицо, а полученный гонорар присваивал. Однако свет в спектаклях выставлял сам Гриншпун, а полученные из внебюджетных средств деньги тратились на следующие постановки — такова позиция защиты.

«Пятый театр» Гриншпун возглавил пять лет назад. Востребованного режиссера, выходца из известной театральной семьи, номинанта Национальной театральной премии «Золотая Маска» (2009) пригласили в омский театр на должность художественного руководителя — выполнять одновременно и административные, и творческие обязанности. По мнению некоторых экспертов, за время его руководства театр заметно вырос в творческом плане: в репертуаре появилась современная драматургия, на постановки стали приглашаться известные молодые режиссеры, собралась сильная труппа. Спектакль года-2018 «Человек из Подольска» вошел в офф-программу «Маска Плюс» Национальной театральной премии «Золотая маска», омичи с успехом отыграли его 7 марта в Московском Центре им. Вс. Мейрехольда. Труппа «Пятого театра» возвращалась счастливой. А 10 марта в дверь Никиты Гриншпуна постучали следователи…

1

Худрук «Пятого» на интервью пришел с адвокатом Андреем Мотовиловым и сразу извинился: «Простите, в моей ситуации приходится общаться только в присутствии Андрея Николаевича. Он поможет мне точно сформулировать ответы на вопросы, касающиеся правовых тонкостей».

— Андрей Николаевич, тогда первый вопрос вам. Предъявлено ли уже какое-то обвинение Никите Юльевичу и чего вы как адвокат хотите добиться для вашего клиента?

АМ: Обвинение никакое пока не предъявлено. Есть лишь подозрения в совершении хищения денежных средств, принадлежащих театру. Важный момент — речь не идет о бюджетных средствах, поскольку у театра два источника финансирования: это бюджет и деньги, заработанные самим театром от собственной деятельности. Именно так это описано в уставе данного учреждения. Это первое.

Второе — линия защиты, или то, чего мы добиваемся. Ситуация заключается в следующем. Любое хищение предполагает наличие обязательных признаков в соответствии с требованиями закона: противоправность, обращение чужого имущества в свою пользу либо в пользу третьих лиц, и другие. При этом одним из основных признаков хищения является признак безвозмездности — когда взамен потерпевшая сторона не получает либо ничего, либо что-то существенно меньшее по стоимости. В нашем случае этот признак полностью отсутствует. То есть претензии следствия сводятся к следующему: были оплачены услуги некому лицу, которое не является штатным сотрудником театра, и это лицо услуги не выполняло, таким образом, на сумму этих оплаченных услуг театру был причинен ущерб.

На самом же деле эти услуги оказаны, поскольку речь идет об услугах художника по свету. Сам я до момента вступления в это дело слабо разбирался во всех тонкостях театральной деятельности. Но на сегодняшний день мне абсолютно понятно, что невозможно поставить ни один спектакль, не воспользовавшись услугами специалиста, который поставит свет. Говорить о том, что услуга эта не оказана — нельзя, потому что эти спектакли шли, идут и, надеюсь, будут дальше идти. В этой части, конечно же, мы не согласны со следствием и наша задача — убедить органы следствия в том, что они заблуждаются. Мы слабо разбираемся в театральной работе — мы видим готовую картинку, а процесс создания этой картинки только представляем. Надеемся, что следствие разберется и в итоге всем станет понятно, как все происходило на самом деле. И, по большому счету, какая разница — гражданин Икс эту услугу оказывал или гражданин Игрек, если она оказана. Стоимость услуги не завышена — она даже занижена в три раза, если сравнивать с гонорарами приглашенных специалистов.

— Никита Юльевич, почему в деле указан именно этот срок — с 2016 по 2018 годы?

НГ: Потому что потом я нашел художника по свету, а пока у меня его не было, я заключал договоры на другого человека, и формально я совершил преступление. С 2016 по 2018 годы — тот период, когда я весь свет в спектаклях делал сам… К сожалению, в Омске нет специалистов такого уровня. Театры их приглашают. Осветитель или электрик не может сделать работы художника по свету — не потому, что он плохой человек, он прекрасный парень. Но для этого надо прочесть пьесу, полгода просидеть с артистами, выйти на сцену, провести прогоны — и только потом, понимая, где какая мизансцена, где какое решение, ты можешь сказать осветителю, где должен быть в эту секунду свет. Световая партитура спектакля не создается по щелчку. Это не самодеятельность.

Вы знаете, мне всегда казалось — и до сих пор так кажется, — что за всё, что я сделал, меня нужно награждать. Когда я пришел в этот театр, он зарабатывал 17 миллионов рублей, имея долги. Сегодня «Пятый» зарабатывает 26 миллионов с копейками. Это же кто-то сделал. Для чего нужны эти деньги? Для того, чтобы ставить спектакли. Я безумно благодарен министерству культуры — у меня нет претензий. Но давайте мы выведем за скобки лирику: всем понятно, что это бедный театр. Да, платят зарплату, да, дают постановочные. Дают полтора миллиона бюджетных денег в год. А я выпускаю шесть спектаклей. Но я же где-то беру на них деньги? Это все средства вне бюджета — то, что театр зарабатывает сам. Люди в театре работают как проклятые, как лошади, чтобы увеличивать оборот. Город маленький — ну не можем мы прожить на одном спектакле. Я могу делать всего две постановки, но зачем я здесь тогда нужен? Надо пять, шесть, надо, чтобы было ещё две сказки, чтобы охватить детскую аудиторию. Только в первый год история со сказками принесла около 2,5 миллионов рублей. Ну я же сам сижу и все считаю. Что я, сам у себя украл? Что я, в месяц воровал по тридцать тысяч, что ли? Другими вопросами мы занимались. А давайте откровенно? Вы не видите изменений в «Пятом театре»? Очевидно, что что-то происходит: лаборатории, премьеры, номинация в фестивале «Золотая Маска». Мы живём.

2

— Как коллектив театра воспринял возникшую ситуацию? Ощущаете ли вы поддержку коллег?

НГ: Люди остаются людьми. И так сложилось, что театр в этот период был на изоляции — он и сейчас продолжает быть на изоляции, и мы не общаемся. Для меня, наверное, было бы легче, если бы я чувствовал эту поддержку. А для них, я думаю, неплохо, что он на изоляции.

— Откуда такое отношение? У вас были конфликты с сотрудниками?

НГ: Вы же понимаете: театр — живой организм. Все равно есть и фронда здоровая, есть и своя команда. Кто-то за, кто-то против — это нормально. С кем-то конфликты, конечно, были, а с кем-то — любовь до гроба. Но надо немножко делать скидку на чудный мир кулис. Это все равно театр, и все равно мы на работе, и коллеги мне не родственники. Так что я пойму…хотя, если честно, я думаю, что большая часть людей, конечно, переживает и поддерживает. Я это чувствую и знаю. Просто в связи с нашей сегодняшней жизнью все это не выражено так, как могло бы быть.

— Встречи с коллективом за это время у вас не было?

НГ: Пока нет. Но я понимаю, что надо встретиться, поговорить. Для меня эта новость была шоком — настоящим, я не ради красного словца сейчас. Я дня два ничего не соображал. А потом подумал: наверное, надо что-то сказать, нельзя молчать. Посоветовался с Андреем Николаевичем, он тоже порекомендовал: разговаривай. Так нужно, и неважно, что потом будет, — говори. Мы хотим собраться 22-23 июня с труппой, и я хочу поговорить с артистами в том числе и об этом. Есть еще ряд текущих вопросов, связанных с пандемией, с выходом из изоляции, с отпусками. Но в том числе и про эту ситуацию, конечно, надо поговорить. Тем более, я всегда исповедовал этот принцип — разговаривать. Мы всегда собирались и разговаривали. Иногда это даже было чересчур откровенно.

АМ: Немного дополню. Собрание будет проводиться не по поводу уголовного дела. Все равно у всех вопросы, в прессе что-то пишут, какие-то слухи распространяются. Речь идет не о том, чтобы сформировать у артистов какое-то мнение — да зачем, все и так все знают. Не помню, в каком произведении сказано: «Правду говорить легко и приятно». Не надо ничего придумывать, если артистам будут задавать вопросы, кто выполнял функции художника по свету — люди скажут, как все было. На сегодняшний день у нас нет никаких сомнений, что этот факт будет подтвержден следствию, и надеемся, что следствие будет идти объективно, законно, и никого не будут пытаться переубедить, мол, вы ошибаетесь. Это нельзя, следователь обязан записывать показания свидетеля «по возможности дословно» — такое требование прописано в Уголовно-процессуальном кодексе. Мы надеемся, что будут даваться правдивые показания и по возможности записываться дословно. Тогда, еще раз повторюсь, видение ситуации может измениться со стороны следствия.

— Как вы оцениваете перспективы дела?

АМ: Санкция за хищение предусматривается суровая — до десяти лет лишения свободы. Суть преступления заключается в следующем: лицо, которому было доверено некое имущество, некоторые средства, их присвоил. А у нас нет преступления. Есть ли нарушения финансовой дисциплины? Возможно. Но, на наш взгляд, это не является преступлением, потому что отсутствует ущерб — услуга оказана, и оказана качественно, поскольку спектакль был принят комиссией, худсоветом. Было проверено: всё ли то, что указано в паспорте спектакля, есть на сцене. Факт оказания услуг подтвержден.

Ходом следствия руководит следователь, и от нас ничего не зависит. Я не готов сказать о сроках рассмотрения дела — большие коррективы внесла нынешняя обстановка с изоляцией, и следствие было лишено возможности приглашать свидетелей. Даже нас пригласили не сразу: режим для всех был един. Если по делу будут назначаться экспертизы, то это ещё дополнительное время. Обычно по таким делам срок рассмотрения составляет порядка пяти-шести месяцев во вчерашних доизоляционных реалиях.

3

— А что было бы, если бы директор театра Гриншпун вместо того, чтобы составлять контракт на третье лицо, просто заключил его сам с собой?

АМ: На этот вопрос тяжело ответить — объясню, почему. Сейчас следствие факультативно задает вопросы следующего характера: «Вот у вас есть в штате главный режиссер, он получает заработную плату. А зачем вы приглашаете других режиссеров со стороны и платите им дополнительный гонорар, зачем дополнительные затраты?»

НГ: И этот вопрос задается всерьез, там действительно видно, что это не шутка!

АМ: Понятно, что хочет выяснить при этом следователь — видимо, в этой части тоже есть сомнения в обоснованности несения затрат. Что это расходы, которых можно было бы избежать. Поэтому чисто гипотетически я предполагаю, что если бы договоры были оформлены на Никиту Юльевича, то возник бы вопрос: «А вы и так являетесь худруком, получаете заработную плату и несете ответственность за все, что здесь происходит. Вы и так должны были это сделать». Возможно, такая была бы версия. Я могу только предполагать.

НГ: Я со своей стороны могу сказать, почему не заключал сам на себя. Я боялся. Странно, когда директор сам с собой заключает договор. И мне показалось — вот, думаю, какой я хитрый, — я сам сделаю все, сэкономлю, но заключу просто контракт на другого человека. Вот и все. Это правда.

— Никита Юльевич, в свете этого дела СМИ и телеграмм-каналы активно заинтересовались вашей личностью. В частности, пишут про ваш Land Rover Range Rover. Вы можете пояснить, на какие доходы он приобретен?

НГ: Будем честны — я высокооплачиваемый режиссёр. Это правда. Постановкой спектаклей занимаюсь около 20 лет, и у меня достаточно высокие гонорары. Ещё в 2009 году я уже ездил на дорогущем «Лексусе», и ни у кого не было этого вопроса. Кроме того, я из достаточно обеспеченной семьи. Как вы думаете, за 20 лет профессиональной деятельности я мог собрать три миллиона рублей? Мог. И мог взять кредит, что я и сделал. Я дал наличными и пять миллионов рублей я взял в кредит. Это официально. Да, я купил эту машину — может, это была глупость, но я хотел её. Есть такая байка, я её порой рассказывал. В Одессе есть такое понятие — пижон. А в еврейских семьях таких, как я, называют «швицер». У него ни черта нет, но он производит впечатление состоятельного, богатого, респектабельного человека. Можно назвать это образом жизни. Я хотел эту машину. Мне все говорили, что я дурак и это дорого. А я хотел — и я взял этот кредит. Конечно, в чужих глазах я коррупционер, я это всё понимаю.

— Вы встречались с министром культуры Юрием Трофимовым после возбуждения уголовного дела?

НГ: Да, мы поговорили. И я на самом деле испытываю некоторую неловкость, потому что в какой-то мере я его подставил. Хотя, видит бог, моей вины в этом нет. Мы нормально поговорили, у нас с Юрием Викторовичем рабочие отношения. Скажут уволиться, я уволюсь.

4

— Когда у вас истекает контракт?

НГ: В сентябре

— Вы собирались уезжать из Омска?

НГ: Мы были в стадии переговоров по этому поводу. Вопрос этот обсуждали, но окончательного решения не было принято.

— Вы выглядите уставшим. Как вообще, держитесь?

— Меня поддерживают мои близкие, друзья из Москвы, мой адвокат Андрей Мотовилов. Митингов и демонстраций театральной общественности нет — да может, и не надо… Да, я устал. Устал, напуган, подавлен. Обычные чувства любого человека в такой ситуации. Мне казалось, что нужно хорошо выполнить свою работу.