Галина Пьянова: «Вышла из СССР с идеалами, которые кому-то кажутся идиотскими»

Галина Пьянова готовит в ТОП-театре премьеру – «Госпиталь» по мотивам повести Михаила Елизарова, которая состоится 4 марта. Пьесу написала 25-летняя актриса ТОПа и российский драматург Светлана Баженова.

Спектакль «Госпиталь» – не в формате ТОП-театра. Все произошло на уровне инстинктов – прочитала, поняла: надо ставить. Именно в ТОП-театре. Здесь работается легко – труппа умная, чуткая, легко идущая на авантюры. Есть доверие – мы уже ставили вместе «Фей из хрущевок» Светы Баженовой. Рассказ очень жесткий, и ребята спрашивали «Зачем, Гала?» Но пошли. Первым делом я, конечно, обратилась к Светлане, она для меня – высокий класс интеллекта в театре. Мудрость и чувство юмора потрясающие, ее пьесы уже идут по всей стране. Замечательно, что в Омске живет такой талантливый человек. Света сказала: «Я за это берусь. Это театр». В пьесе очень много ее личной гражданской позиции. Написала Елизарову, жду ответа, говорят, он сейчас в Германии, очень бы хотела увидеть его в зале…

Повесть Михаила Елизарова – это дико страшно и дико смешно. Я бы не сводила его до уровня социальной драмы, это трагедия. Вижу в нем документалистику, доведенную до поэтической гиперболы. Мне очень близко, что даже объективного подонка он рассматривает с точки зрения человечности, пытается понять. Не хочу верить, что мы делимся на плохих и хороших. Мы все разные, и наши поступки складываются из ряда обстоятельств, часто объективных. Такие спектакли позволяют артисту показать свою личность, высказать свою гражданскую позицию. Высказываясь – не буквально, но играя историю, к которой имеешь личное отношение – ты можешь круто вырасти, как артист.

Очень много в обществе такого, будто мы все с зоны. 90-е годы, во время которых происходит действие спектакля, все раскрыли. Я из той страны, я ее часть, хорошая она или плохая. Не принимаю националистических разговоров, не понимаю, как бывшие страны Советского Союза могут ругаться. Я вышла из СССР с идеалами, которые кому-то кажутся идиотскими. Но они были! Был нравственный кодекс, но мы позволили себе перейти какую-то черту в те самые страшные 90-е. Мне интересно поколение 30-летних, с которым чаще всего работаю. Почему 30-летние мужчины при наличии больших возможностей и даже большей свободы, ничего не хотят? Они не понимают моих рассказов. Я рассказываю про мечту каждого пионера – лагерь «Артек», вспоминая, что там полагалось менять всю одежду на казенную, включая нижнее белье. Мы смутно понимали: что-то не так, но не понимали, что именно. А они не верят: «Ты шутишь?!»

Из моих пацанов-артистов никто не служил в армии. Я больше знаю о ней от папы, от двоюродного брата, который прошел две кавказские кампании. Начала задавать вопросы. Спрашиваю: что такое с телевидением – куда ни щелкнешь, война кругом, в том или в другом виде. Кто-то из них отвечает спокойно, мол, к войне готовимся. Меня не ответ изумил, а поза отвечающего – расслабленная на стуле. Говорю: а ты готов, пойдешь воевать? «Ну, если скажут». Родину надо защищать – меня так воспитывали. А тут просто – «если скажут»… Меня это тело на стуле, с которым что-то делать собираются, а ему пошевелиться лень, потрясло! Всегда надо что-то делать! Почему мы перестаем думать, почем не можем отстоять свое или чужое человеческое достоинство? Ведь даже если ты отстаиваешь не свое, это помогает остаться человеком. Почему светлое романтичное поколение не хочет противостоять злу?

Почему нынешние 30-летние не хотят брать на себя ответственность? Даже за свою личную жизнь - не хочу рожать детей, не хочу жениться… Театр «АRТиШОК» мы создали с подругой Викторией Носальской, когда нам было по 28. Мы были успешны, мы вели репертуар, но пришли к мысли, что надо делать свое. «Госпиталь» – мужская история, которую сделали девочки для пацанов-артистов. Они 25-30-летние мальчики! Классное, умное, образованное поколение, не желающее ничего менять ни в худшую, ни в лучшую стороны. У меня двое детей, и это совершенно разные миры. Когда родилась дочь, трудно было первый год. А с мальчиком было первый год легко! Дальше все тяжелее и тяжелее. Муж говорит: ты сейчас так переживаешь, что он ударился, а ведь он вырастет, и его будут бить, и он будет бить. Как его будут бить? Да, будут, и надо быть к этому готовой… Сама себе задаю вопросы: хочу, чтоб мои мальчики защищали Родину? Конечно, да. Но я не хочу, чтоб они возвращались из армии в цинковых гробах.

Стала просить: давайте говорить о ваших отцах. Отцы из 90-х, их мало – либо спились, либо не пережили. Либо слабые. Я хотела понять, что происходит со мной, и пацанов втянула, чтобы хотя бы помирить с отцами внутри себя. Они не хотели, но убедила – сделайте это, чтобы лучше понять своих отцов. Мы начали писать им письма, которые никто, кроме нас со Светой, не видел. Потом все перемешали, чтоб было непонятно, где чье. Есть такой жанр театральный – вербатим. Мальчишки дают интервью Светлане, потом будут играть, но не свое, а чужое. Причем, они играть документально, используя даже речевой мусор автора. Для меня многое было откровением. Я увидела много боли, но увидела, что они любят отцов и хотят их знать. Даже к тем, которые давно ушли, много вопросов. Пришло время мыслящего актера. Мыслящий актер – мыслящий зритель. Вот так мы полезли в «Госпиталь».

Невозможно нравиться всем, невозможно быть услышанным всеми. Даже Нагорную проповедь услышали не все. Люди не хотят слышать – так удобнее. Я бы хотела, чтобы этот спектакль шел со зрительским обсуждением. Он – об ответственности, о том, как остаться человеком в трудных условиях. В нем нет ответа, почему хорошие парни не хотят победить зло, хотя бы просто встать во весь рост, показав, что они сильнее. Почему мы позволяем себе промолчать там, где нельзя молчать? Да, боимся конфликтов – на нас накричат или будем выглядеть некрасиво. Но иногда цена этому страху – жизнь. Откуда он? Прихожу к выводу, что чаще всего мы боимся просто потерять деньги… В Питере мне объяснили, что «бабло победит зло». Бабло стало более ценной категорией, чем добро и зло. Это в городе, достойно пережившем блокаду! Я не хочу, чтоб так было...

 Повесть Елизарова изобилует ненормативной лексикой. Как воспроизвести, если в спектакле без нее не обойтись? Дело происходит в армейском госпитале… Я работала в Новосибирском театре «Старый дом» как раз, когда случилась история с «Тангейзером», внезапно «оскорбившим чувства верующих». Говорила себе «Думай, Гала, думай!» Не случайно, наверное, «Zip-Zap» и ни слова о метле» взял гран-при за лучшую режиссуру на международном фестивале «Мимолет-2002». Любое слово со сцены может быть воспринято, как провокация. Но есть моменты, когда оно является основным событием. Мы, конечно, меняем буквы, но дело ведь не только в законе. Есть еще театральная среда города. Московский зритель давно расслаблен, уже не знает, чего хотеть. В Омске этого нет – это не хорошо, не плохо, это реальность. Парни, которые говорят как в пионерском лагере, вдруг начинают выражаться иначе, потому что появляется персонаж, который несет зло. Это надо играть, чтобы зрители поняли – мы перестали следить за речью, появилось сакральное зло. И оно множится.

Не люблю чернуху ни как режиссер, ни как зритель. Хочу, чтобы у зрителей возникла надежда хотя бы через моих мальчиков – красивых, сильных, умных артистов. Хороших людей. Ведь это очень видно из зала – хорошие люди играют или плохие. Плохой никогда не сыграет мерзавца, он будет пытаться нравиться, как человек, у которого проблемы с собственной совестью. Права ли я, что втягиваю своих ребят, не имеющих отношения к Советскому Союзу, в этот конфликт поколений? Но если не говорить об этом, он будет длиться вечно… Я хочу, чтобы у нас у всех не было проблем с собственной совестью… Зритель умнее нас, и я рассчитываю именно на него. Ошибки, конечно, бывают, надо их во время исправлять. Не люблю разговоров про косяки, которые не замечает зритель. Замечает, но прощает. А хочет он смотреть хорошую, профессиональную работу.

Театр должен быть только хорошим. Это кино разное, а у театра гораздо большая социальная ответственность. Сейчас очень большая потребность в понимающем собеседнике или, может быть, в человеке, которые скажет твои мысли за тебя. В любви. На кухнях говорить мало – это замкнутое пространство, а люди хотят выйти, хотят найти тех, кто думает так же. Именно сейчас театр востребован больше, чем кино, больше, чем Интернет. Потому что живого блеска глаз, искренности вы больше нигде не увидите. То, что не досказано, можно увидеть через глаза. Моя роль – домохозяйка в театре, стараюсь сеять любовь, отвечать за свои слова, даже нечаянные. Ведь спектакль, не желая того, может разрешить что-то, что разрешить нельзя… Но это вообще странная вещь – ты что-то себе представляешь, а герои пьесы начинают вести себя совершенно по-своему. Как завещал нам товарищ Пушкин. Все мои спектакли – любимы, как дети. И сейчас, когда вынашиваю «Госпиталь», опять чувствую себя «немножко беременной».