Илья Киргинцев: «В театре должен быть творческий конфликт...»

Как приручить перфекционизм

— Илья Владимирович, прошло чуть меньше года с вашего назначения на должность руководителя театра. За сезон «Пятый» выпустил пять спектаклей на основной сцене и три на новой, экспериментальной. С какими чувствами заканчиваете сезон?

— С тревожными – из-за новой волны ограничений. Люди напряжены в связи с пандемией. Мы закрыли сезон 3 июля, а дальше правительство на весь июль вновь вводит ограничение по наполнению залов: оно не должно превышать отметки в 50 процентов. Соответственно, прогнозов о том, как мы будем работать осенью, у нас пока нет. В начале прошлой осени мы не понимали, откроют ли нас – и фактически сейчас мы вновь подошли к тому же витку истории. Надеюсь, что полного локдауна удастся избежать. В прошлом году нам казалось, что это разовый инцедент: соберемся с силами, переживем однажды и навсегда… Очень не хочется входить в эту реку дважды, уже обладая знаниями, каково это. А по поводу антипрививочных настроений в обществе скажу одно: можно быть свободным и сидеть в ограниченном пространстве – но зачем нужна такая свобода? И все же, несмотря ни на что, репетируем, играем, живем.

1

— Несмотря на то, что культурно-театральный менеджмент для вас не нов, все же руководство театром на постоянной основе – работа непривычная. Насколько оправдались ожидания, свойственен ли вам перфекционизм и как вы его «приручаете»?

— Отвечу абсолютно искренне: рад и счастлив, что здесь оказался. Вы правы, от культуры в своей жизни я никуда особо не отходил, и здесь чувствую себя на своем месте. Не могу сказать, что доволен собой на сто процентов, но мой перфекционизм не сродни фанатизму, а главное, есть понимание, что он зависит от финансовых возможностей организации. Нужно сделать, чтобы все блестело и сияло, но за последние пять лет, увы, предыдущим руководством мало что делалось для того, чтобы материально-техническая база театра стала лучше. Все, что обнаружил здесь, когда пришел сюда директором, я уже видел – и видел это еще при Александре Илларионовне (Юрковой, бессменном директоре «Пятого театра» с 1991 по 2015 год – прим. ред.). Ничего особо не изменилось: ремонт, оборудование, обстановка – всё это в театре делалось при ней. В общем, если учитывать, в каком состоянии я все это нашел, то перфекционизм и не пришлось «приручать»: тут ему раздолье, на любом квадратном метре. В этом году пригласил посетить театр Кирилла Игоревича Крока, директора театра имени Вахтангова. Он был, скажем так, удивлен. Хотя это само по себе событие – что он приехал к нам в театр. Весной учился у него в Щукинском институте, а вся учеба шла на базе театра Вахтангова, и за то время, пока там находился, понял, как должен выглядеть и функционировать идеальный театральный механизм.

— С чем, несмотря на весь предыдущий управленческий опыт, здесь, в театре, вам пришлось столкнуться впервые?

— Пожалуй, это общение с труппой. Столько творческих людей в одном коллективе – всегда и радость, и напряжение, но именно это напряжение и рождает культурные прорывы в искусстве. Когда все расслаблены, когда нет нерва, редко что-то получается. Все идет через труд, через боль… А в общении артиста с директором должна быть некая средняя грань между уважением, пониманием, строгостью и спросом. Очень не хочу впадать в самодурство, которое порой наблюдаю в театральной среде. Ведь у директора театра – неограниченная власть. Здесь все на контрактах, и одним росчерком пера ты можешь закончить карьеру артиста в этом театре... С одной стороны, это, вероятно, держит людей в тонусе, потому что «неприкосновенный» человек с творческими амбициями – это сложно. С другой, артисты – сложные люди, как говорится, «без кожи», которые чувствуют все напрямую, не преломляя эмоции через опыт. Работать с ними – огромная ответственность.

— Как вы сами оцениваете уровень труппы «Пятого»?

— Мне очень – очень! – нравятся наши артисты. Труппа сильно обновилась, придя сюда, я был покорен ее уровнем: профессиональная, талантливая, активная... Раньше говорили, «если у тебя труппа раскладывается на «Горе от ума», она оптимальна». Мы не сбавляем обороты, артисты занимаются вокалом, танцами, идет постоянное развитие. В этом сезоне взяли четверых новых артистов, потому что любой театральный организм непременно должен обновляться. Одна из наших «новеньких» – Татьяна Крылова, урожденная омичка, актриса, которая в советские времена была режиссером народного театра, потом уехала на Урал и играла там, а сейчас решила вернуться на малую родину. Татьяна участвовала в наших традиционных просмотрах, и мы с удовольствием ее пригласили. Двое новых артистов – вчерашние студенты, а Ксения Огарь пришла к нам из ТЮЗа. Молодежь надо брать всегда: молодость – это энергия, желание, фонтан идей. Да и возрастные артисты от молодежи заряжаются свежими эмоциями. Если нет молодежи, как будет развиваться театр?

— Илья Владимирович, на каких спектаклях вы сами выросли?

— На спектаклях омского ТЮЗа, нашей Драмы. А один из первых спектаклей «Пятого театра», который я видел, – «Трехгрошовая опера»: постановка времен художественного руководства Сергея Рудзинского, основателя нашего театра, которую играли на сцене Дома актера. Был поражен! Живая музыка, лондонские нищие, воры, бандиты, молодой Владимир Григорьевич Остапов, ныне Заслуженный артист России, в роли гангстера-отморозка… На фоне привычной классики, куда водили нас школьным классом, это было потрясение: настоящий современный театр со свежим дыханием. Это – искренне! – одно из сильнейших моих театральных юношеских впечатлений.

2

Куда идет «Пятый»?

— И сегодня вы даете зрителю то самое «свежее дыхание». Сезон был полон экспериментов. «Пространство 25», ASMR-театр, перфомативные практики, автофикшн – в общем, активные шаги в сторону постдраматического театра, где зрителю предлагается быть со-творцом, со-участником...

— Верно. У нас работает Екатерина Кулакова. До моего прихода она была завлитом, и по ее настроению я понял, что она уже переросла эту роль, ей хочется большего, в том числе, и большего творчества, свободы, самовыражения. Не понимая, как будут складываться отношения с новым руководством, куда мы пойдем и куда театр поведем, она планировала покинуть театр. Мы с ней долго разговаривали, и я предложил ей приложить свои знания и энергию к тому, чтобы создать дополнительный вектор движению театра – с учетом ее виденья. И Екатерина разработала концепцию и развивает «Пространство 25» – нашу экспериментальную камерную площадку. Для меня это важно – важно, чтобы было много мнений, потому что одно может увести туда, откуда тяжело будет вернуться. В театре, по моему мнению, должен быть творческий конфликт между разными течениями, направлениями… Никогда не хотел бы прийти к авторитарному театру: «я сказал», «будет так», «мы теперь вот такие», «ставить будут вот эти режиссеры – и точка». Как говорит наш главный режиссер Максим Георгиевич Кальсин, не дай бог превратиться в «папин театр», скучный, замшелый и разговаривающий со зрителем языком 19 века.

— Как бы сами ответили на вопрос, куда сегодня идет «Пятый театр»? Куда вы его ведете?

— В идеале, любой – абсолютно любой! – человек, который приходит в театр, должен здесь что-то найти. Будь то взрослый, тяготеющий к классической драматургии, будь то подросток, который только начинает интересоваться этим видом искусства. Никто не должен уйти разочарованным. И вот тогда, я считаю, театр будет интересен зрителю. Вот тогда он правильно развивается.

— Почему надо замыкать множество направлений в стенах одного театра? Выбор жанровых театров в городе большой...

— Дело в том, что тогда и труппа хорошо развивается. Артистам интересно жить, интересно работать в кипящей и творческой среде. Артист хочет разного. Настоящий артист не будет зацикливаться на одном амплуа или любимом жанре, ему все интересно. Возьмите Евгения Леонова: классика, драмы, водевили, комедии – и «Кин-дза-дза»! Поэтому путь – это симбиоз. Для примера – театр Вахтангова, театр с великой историей. Его много лет назад возглавил Римас Туминас, который не побоялся взять главным режиссером Юрия Бутусова, крайне эмоционального, бунтарского, не всем понятного. Но это важная часть современного театра: мы ищем то, что интересно зрителю, интересно театру, интересно актеру. У нас не было самоцели встать с ног на голову, чтобы показать всем, какие мы современные, ультрарадикальные… Нет, вовсе нет.

— Откуда в вас такая любовь к экспериментам? Это ведь невероятная ответственность – перед зрителем, перед труппой, да и перед министерством, в конце концов.

— Это, наверное, свойство характера плюс здоровый авантюризм. Да и воспитывали меня так, чтобы я не «застревал» на том, что уже есть, не боялся сделать шаг в неизвестность. К слову, когда мы предлагали труппе участие в проектах экспериментальной площадки, то не настаивали, что будет жесткое распределение. Это в большей степени желание самих артистов: хочешь – работай в новом проекте, не хочешь – твое право. Желающих среди артистов набралось много. Первым нашим экспериментом стал перформанс «Это мы|Это вы». Мне самому было интересно посмотреть этот жанр вблизи. Это больше психологическая история, где творчество раскрывается в госте, который чувствует себя и персонажем, и автором одновременно. А вот наш второй эксперимент – постановка «Одиночество» по мотивам произведений латиноамериканских писателей – это уже конкретный жанр: ASMR-спектакль. Дословно ASMR — это автономная сенсорная меридиональная реакция тела человека на некоторые триггеры. В нашем спектакле специальная аудио-партитура погружает зрителя в особое «многомерное» состояние.

— Что за полгода показали театральные эксперименты: насколько они востребованы и интересны зрителю?

— Например, на «Одиночество» билетов постоянно нет. Они раскупаются за несколько дней после анонса спектакля. Он рассчитан на три десятка зрителей, это связано с количеством требуемой аппаратуры – наушников. Смотрел спектакль, но не с полным погружением, без аудио-составляющей. На основной показ пока не попал – не хватило билета!

3

— Самый свежий новый опыт этого сезона – автофикшн «Артём Томилов» – тоже своего рода риск. Автофикшн – это опыт литературного творчества, когда вымысел тесно переплетен с реальными биографическими фактами жизни автора. Артём Томилов — молодой режиссер и концептмейкер из Петербурга, участник театральной компании «Перфобуфет». Почему – при всем уважении – именно он?

— Да, вопрос ожидаемый, он поднимался и на нашем худсовете. Сам жанр может показаться спорным, потому что автобиографические вещи обычно не вызывают вопросов, когда мы говорим о великом деятеле. Отвечу так. Человек поставил себя на это место – и человек на нем оказался. Почему нет, если он считает, что он может это сделать и может быть интересен зрителю? О творческом объединении «Петробуфет» мне рассказала Екатерина Кулакова. Артема рекомендовала как одного из ярчайших деятелей объединения и достаточно известную фигуру в питерских театральных кругах, режиссера, который движется в направлении современного театра. Артем – выпускник Санкт-Петербургской академии театральных искусств, он омич, учился у прекрасной актрисы «Пятого театра», заслуженной артистки РФ Татьяны Вячеславовны Казаковой, и давно мечтал поставить что-то в родном «Пятом». Мы отозвались на его призыв. Его спектакль в жанре автофикшн – про жизнь, про город, про наш театр, про детство героя, его взросление, его открытия. Это монолог, но он «разложен» на 12 артистов: это не просто рассказ, а игра. Этакий групповой Гришковец… Сам посмотрел с интересом, необычное зрелище. Спектакль уже отобрали на новосибирский фестиваль «Хаос», так что в октябре сыграем его в театре «Старый дом».

— Вы упомянули худсовет, который не сразу принял идею новой постановки. Скажите, не страшно испортить какой-то особо экстремальной «пробой пера» репутацию театра?

— А чем можно испортить репутацию театру? Мне кажется, что-то бездарное, неинтересное, скучное, непрофессиональное – вот что страшно для театра. А легкий хайп для современного театра даже полезен. Некоторые на этом «ловят волну»: вспомните, как целую неделю вся страна только и говорила как про Бузову во МХАТе имени Горького… Не буду давать оценок, но в тот момент было жалко проект Сергея Безрукова, который проводил прекрасный фестиваль, но вот на сцену выходит Бузова, фестиваль отодвинут прессой на второй план, через информационный шум не пробиться. А вообще понятия «театр» и «святость» смешивать, на мой взгляд, не надо. Театр – это театр.

— Вопрос о финансах: денег хватает? «Пятый» финансируется достойно, но, пожалуй, лишних денег не бывает, особенно, если стремиться к тому, чтобы театр развивался и как экспериментальный, и как драматический…

— Денег никогда не хватает. Да, финансирование достойное, бюджет Омской области нам оплачивает многие статьи расходов, слава богу, что в такие времена, когда многим отраслям экономики нелегко, культуру поддерживают. Но никогда ни один директор театра не скажет, что театру достаточно денег, тем более, театру региональному! Есть то, чего не хватает всегда: например, площадей для хранения костюмов, декораций, цехов… В любой театр зайди, там скажут – задыхаемся от недостатка места. Из омских государственных театров наш и Музыкальный пока не попали под глобальные реконструкции, в отличие от «Арлекина», «Галерки», ТЮЗа… Подождем – и на нашей улице будет праздник.

О войне в театре

— На мой взгляд, главным экспериментом «Пятого» в этом сезоне все же стал спектакль про Донбасс – по пьесе Алексея Куралеха «Перемирие». Автор — житель Донецка, сюжет его пьесы основан на событиях в ДНР, автор опирался на свидетельства участников вооружённого конфликта с обеих сторон. История рискованная: одно неверное движенье, легкий перекос, даже намек на то, чтобы скатиться в дидактику – и полетят камни. Зачем вам вообще такой риск – как директору?

— Мы посчитали, что нужно об этом поговорить. Потому что, как мы видим, ничего на Донбассе не заканчивается – и когда закончится, никто не знает. Информационные волны долетают нерегулярно: мы то слышим много, то не слышим ничего. В последнее время создалось впечатление, что там мир, что люди договорились… А потом прорывается информация, что идут обстрелы, что там войска на линии столкновения. Здесь же, рядом с нами, по-прежнему живут беженцы… Была хорошая пьеса. Это не первая постановка, «Перемирие» уже ставилось «На Литейном» в Санкт-Петербурге и в новосибирском «Красном факеле». Сказать, что мы открыли Куралеха или эту пьесу – нельзя, нет. Но все же театр – отражение жизни человека. Люди, которых это так или иначе затронуло, живут среди нас. Если в наше время в некогда братской республике идет война, об этом надо говорить. И говорить в том аспекте, что в таких войнах нет победителей. Все – проигравшие.

4

— Что вас самого потрясло в истории, рассказанной Куралехом – возможно, и в закулисье?

— То, что война вошла в обиход. Люди в ней живут, они ее уже не замечают. Вырастает поколение детей, для которых война – обыденность. Они перестали обращать внимание на обстрелы. Постоянное ожидание приводит к безразличию: это защитный рефлекс, потому что ты не можешь постоянно жить в страхе. Но это неправильное общество… Оно больное какое-то, получается.

— У спектакля неоднозначный финал, который все читают по-разному: герои выжили и пошли на свой общий «ковчег» или все же погибли под бомбежкой, и их последние реплики звучат все же в потустороннем мире… Как вы трактуете финал?

— Для меня солдаты погибают. Может быть, дает о себе знать мой пессимизм, который связан с прогнозами, что все это надолго. Так закольцевалось, в такой скрутилось узел, что развязать получится нескоро. Пройдены все черты, когда еще можно простить друг друга. Словами «повоевали и хватит» тут не обойтись: как люди жить друг с другом будут после такой крови?

— Другой спектакль о другой войне – «Апрельский романс». Главный герой – хирург сибирского военного госпиталя, который спасает людей любыми способами и говорит, что жизнь важнее самой героической смерти, заставляет вспомнить о Борисе Николаевиче Виноградове, враче из легендарной врачебной семьи, ведущем хирурге омского эвакогоспиталя, спасшем зимой 1945 года от ампутации ногу Камиля Токаева. А тот, оправившись, женился и вскоре стал отцом будущего президента Казахстана. Сам же Виноградов работал на износ, и его организм не справился с обычной простудой – хирург не дожил до Победы шестнадцать дней…

— Мы посвятили «Апрельский романс» и современным врачам, и врачам военного времени – всем людям, которые спасают жизни человеческие. В годы войны в Омске насчитывалось более 45 госпиталей – а это десятки тысяч людей, которых излечили и вернули на фронт, сохранили жизнь. Когда говорят «фронт», надо не забывать, что здесь тоже был фронт, люди работали по двенадцать часов, и так на протяжении четырех лет, без отпусков и выходных, вне зависимости от возраста. Недоедая, недосыпая… Поэтому если «Перемирие» – история общечеловеческая, то эта – очень личная и для меня, и для режиссера. Тетя Максима Георгиевича Кальсина служила во время войны на санитарном поезде, как и одна из моих дальних родственниц. Мы познакомились и связались с нашим госпиталем ветеранов войны, много материалов взяли оттуда, помогли актерам осознать, что это были за люди... Считаю, что российский государственный театр должен иметь в репертуаре спектакль о войне, потому что это огромная часть нашей истории, жизни наших предков. 24 июня как раз исполнилось 80 лет со дня основания базового узлового омского госпиталя №1494, и мы показали спектакль всему коллективу госпиталя, который пригласили стать нашими зрителями. Они говорят, что им очень понравилось. Некоторые ведь работают очень давно, помнят военных врачей: «Вы уловили нерв!..»

— И вы, и режиссер Максим Георгиевич Кальсин – по первому образованию историки. Это помогает вам находить общий язык, как вы считаете?

— Конечно. Знание истории вообще в жизни помогает. Все, что мы видим, уже когда-то случалось… Мы с Максимом Георгиевичем на одинаковой мировоззренческой платформе, у нас нет глобальных расхождений ни в жизненной философии, ни в оценках общественной ситуации, так что нам достаточно просто в этом отношении. Были бы более резкими, категоричными, провокативными, другое дело – но нет. Мы оба нормальные люди.

Впереди – мюзикл в английском стиле и фестиваль «Литература»

— Некоторые спектакли идут в «Пятом» по десять лет. Как вы решаете, когда пришла пора все же выводить их из репертуара?

— С ними история простая. Те спектакли, к которым сохраняется зрительский интерес, имеют право на существование. «Географ глобус пропил» режиссера Максима Кальсина – один из лучших спектаклей нашего театра: не так много спектаклей за тридцатилетнюю историю театра, которые бы столько жили и имели неустанный успех у зрителя. Когда спектакль свое отжил, это видно: зритель потерял интерес, а если актер не получает обратную связь от зала, тоже начинает переживать и «выдыхаться». Зрительская отдача продляет жизнь спектакля, и наоборот.

— Говорят, тому, кто изобретет формулу идеального спектакля, можно дать нобелевскую премию.

— Действительно, начиная работать над спектаклем, ты «вступаешь в темную воду» и не понимаешь, что получится. Предсказать стопроцентный успех и долгую жизнь в репертуаре невозможно. И это не вопрос финансов. Для того чтобы поставить средний спектакль в провинции, требуется от миллиона до пяти миллионов рублей. Это очень общо – и не особо принципиально, поскольку и низкобюджетный спектакль может стать шедевром. А высокобюджетный порой продержится год, а когда его спишут – еще и перекрестятся, чтобы побыстрее забыть. Из десяти спектаклей, которые ставятся в театре, в долгую жизнь уходят лишь два-три. Так случилось и с нашей комедией «Боинг-Боинг». Мы и юбилейный вечер построили на том, что вот уже тридцать лет летим на Боинге. Хорошая дата, знаковая и значимая: 30 лет – это и не молодой театр, но и не старый. У нас получился замечательный творческий концерт-капустник, потому что многие артисты поют, многие играют на музыкальных инструментах, смогли собрать свой бэнд. Самым важным было напомнить об истории театра, вспомнить тех, кто уже ушел от нас, еще раз сказать спасибо основателям театра. Они жизнь положили на этот театр – в прямом смысле слова.

 

— Вы заканчиваете сезон судебной драмой «Процесс». Жанр для театра новый – очередной эксперимент?

— Да, но уже на большой сцене. История в основе пьесы – сочиненная, хотя, безусловно, и в жизни случаются ситуации, когда человеку надо делать нравственный выбор. Здесь молодой майор ВВС сбивает гражданский самолет с пассажирами, который захватил террорист-смертник, чтобы спасти гораздо большее количество людей. У спектакля интересная интерактивная история: зрителям предлагается выступить в роли присяжных и решить, «казнить или миловать», имел ли этот человек право противопоставить одни жизни другим или нет? Этот спектакль ставится в разных городах мира, и существует сайт, где приводятся результаты голосования за вердикт, виновен герой или не виновен. Мы тоже решили сыграть в эту историю, посмотрим, что получится. В России спектакль поставлен впервые, так что результаты омского зрительского «приговора» попадут на мировую карту моральных суждений. Мы завершаем «Процессом» сезон и откроем им новый.

— Что еще нас ждет в новом сезоне? В репертуаре много серьезных вещей, а можно ли будет где-то посмеяться?

— Посмеяться тоже можно будет: у нас есть незаконченный спектакль «Примадонны» по известной комедии Кена Людвига. Доделать его помешала пандемия и мы уверены, что должна получиться живая, яркая, легкая, веселая постановка. И, конечно, продолжим свои эксперименты: на большой сцене будем пробовать себя в жанре мюзикла – уже репетируем спектакль «Джейн Эйр». Это новый для нас жанр, который требует больше времени на подготовку, нежели драматический спектакль. Для меня это жизнеутверждающая история с хэппи-эндом. Также традиционно будем ставить нашу новогоднюю сказку: это всегда уникальное для зрителя предложение, всегда новый полноценный спектакль. А на нашей малой сцене хотим шагнуть в сторону камерного драматического спектакля. Так что экспериментальное пространство будем развивать обязательно. И даже фестиваль в этом году у нас, в отличие от предыдущих лет, тоже новый и в чем-то экспериментальный – правопреемник фестиваля «Молодые театры России», который театр проводил на протяжении 20 лет.

— Расскажите подробнее, почему поменялась концепция и какое имя получил новый фестиваль?

— В этом году «Пятый театр» презентует новый проект: Всероссийский фестиваль «Литература», который пройдет с 19 по 27 октября. Почему поменялась концепция? Прежний фестиваль в основном был для театров, которые появились после 1990 года. В начале нулевых возникла идея представить и объединить под брендом фестиваля новые молодые театры. Но прошло время, наш театр, как и другие, вошел в новую, более зрелую пору. И мы решили, не забывая все прекрасное, что было в прежнем посыле к молодым театрам, сделать предметом исследования великое русское слово: будем, согласно концепции Максима Кальсина, экспериментировать с произведениями русской и мировой литературы, которые поставлены на сценах российских театров. Иными словами, это не чистая драматургия, а инсценировка литературных произведений.

— Уже известно, кто примет участие в фестивале?

— Одиннадцать театров из восьми городов. Участниками фестиваля станут три московских театра: Театр на Малой Бронной, Театр имени Пушкина и Новый Драматический Театр, а также театр «Суббота» из Санкт-Петербурга, белгородский Театр имени Щепкина, Центр современной драматургии из Екатеринбурга и другие. В июле уже откроем продажу билетов. Мы покажем омскому зрителю спектакли по произведениям авторов разных эпох: от Пушкина и Булгакова до Довлатова, Прилепина, Наринэ Абгарян. Авторов-современников обязательно пригласим на фестиваль.