Трубите джаз

Так совпало, что у омских силовиков в этот день тоже случилось мероприятие с участием замглавы МВД РФ. И город, разумеется, встал.

Пробки символизировали результат нечеловеческих усилий сотрудника ГИБДД под метромостом, указывающего всем осатаневшим на Интернациональной спасительный путь на Красный Путь, который тоже стоял, как упрямый ишак дедушки Абдурахмана.

Стояло всё, что только может стоять в Омске в тихий предзакатный час: Левобережье от моста имени 60-летия ВЛКСМ, улица Ленина, Комсомольский мост, проспект Маркса…

Немудрено, что в стройных шеренгах интеллигенции, чеканившей шаг по направлению к Концертному залу, слышалось возбуждённое: «Не доводилось ли вам стоять супротив мэрии? Нет? Если случится оказия, обязательно встаньте. И обязательно в муниципальном автобусе-карлике с кондуктором в проходе».

…По мраморному фойе фланировали старинные поклонники и поклонницы джаза. Они надели на себя всё самое лучшее: пуловер с Муми-троллем, облегающий трикотаж, джинсы а-ля Индиана Джонс, рукава фонарик и этот, как его… нет, не пиджак – жакет, чёрт вас возьми!

Сверкая осведомлённостью в предмете предстоящего культурного события, шли мимо буфета, где, как у Пушкина, которого уже вовсю празднуют: «Вошёл: и пробка в потолок,/ Вина кометы брызнул ток».

Не знаю, как в Омской филармонии насчёт шампанского урожая 1811 года, но «Дербентское» красиво пузырилось в бокале не одной любительницы джаза.

Угрюмые телевизионщики никого не допрашивали ни на ступеньках, ни у мраморных колонн. Но, судя по тому, с какой тоской во взоре они скучали на пуфиках у входной группы, репортаж о «самом старом и самом долгоиграющем в мире оркестре» должен был стать верхним фа их сегодняшнего существования.

Зал нервно поглядывал на пустующие кресла в партере. Перезванивал. Уточнял: «Ты в какой пробке: на мосту или под ним? Так ты в буфете что ли завис?!»

— Дети опаздывают: пробки, будь они неладны! – жаловалась подруге за моей спиной почтенная леди. И, не меняя интонации: — А как же хочется в Кисловодск! Если Павлик кинет денег на карту, непременно поеду…

И повеяло старорежимным. И захотелось апреля. И к кислым водам. И чтоб кто-нибудь осторожно поинтересовался: «Вы никогда не совершали пешую прогулку вдоль Женевского озера?»

А тем временем на сцене появился оркестр. Музыканты с золотыми трубами излучали сияние по всем направлениям, а их шеф в элегантном чёрном – народный артист России Борис Фрумкин, он же по совместительству отец красавицы-актрисы Анны Чиповской – приветствовал взъерошенную омскую публику:

— Я помню начало этого зала, шестидесятые годы, ансамбль «Мелодия», эстрадный оркестр Людвиковского. Как мы, молодые, здесь играли ёлки. Первая ёлка начиналась в восемь утра. Можете себе представить, какое это было удовольствие! А теперь, дети, кричал ведущий праздника, посмотрите на весёлых музыкантов! И малышня с ужасом разглядывала наши опухшие лица... Было весело. И сейчас весело.

Маэстро легко и непринуждённо протянул мостик от прошлого к настоящему:

— Нам в этом году девяносто лет. У нас юбилейный тур «Урал-Сибирь». Сыграли уже в пяти или шести городах — я сбился со счёта. График довольно плотный: концерт – поезд – следующий город… Послушайте песню Матвея Блантера, которую Олег Лундстрем аранжировал в 1944-м ещё в Шанхае.

И музыканты заиграли «Катюшу».

— А теперь послушайте, что в сороковые годы прошлого века играли наши союзники за океаном, — начал, было, Борис Михайлович, но его прервал громкий раздражённый женский голос на втором ряду.

— Вы между собой или к нам какие-то претензии? – невозмутимо поинтересовался художественный руководитель известного всему миру джазового коллектива.

Но дамы продолжали высказывать друг другу претензии, пока между ними буфером не сел мужчина. По-видимому, спутник одной из слушательниц.

Концерт продолжился, и публика смогла, наконец, услышать, что в сороковые годы наши союзники за океаном играли русскую народную песню «Эй, ухнем». В джазовой обработке, естественно.

Эта и следующая за ней композиция — «Тёмная ночь» Никиты Богословского — слушались в напряжении. Всё-таки предшествующие концерту пробки и случившийся в ходе концерта инцидент давали о себе знать.

Но вот барабанщик застучал «У самовара». Его поддержали духовые. А потом было зажигательное соло на трубе, которое сменил благородный тромбон. Столичные музыканты из всех горнов выдували в ощетинившийся, как ёж, омский зал весну, любовь и дружбу между народами. И женщин с женщинами.

Маша чай мне наливает,/ И взор её так много обещает, вспоминались нехитрые строчки песенки, сочинённой Фанни Гордон для варшавского театра-ревю «Морской глаз». Но сначала текст был другой: что-то про любовь, которая утонула в Балтийском море, и которую не вернут холодные волны. Его написал польский поэт-песенник Анджей Власт – он потом погиб в 1942-м в Варшавском гетто. А Фанни поняла: не надо про холодные волны и переделала текст сама.

Музыка побежала по рядам, запрыгала между кресел и аккуратно, словно тряпочкой, стёрла с лиц «жизни мышью беготню»…

Какой, наверное, чудесный человек была эта урождённая Фейга Иоффе из Ялты, ставшая в Варшаве Фанни Гордон и написавшая в далёком 1931-м музыку в стиле фокстрот. А потом, став замужней дамой — Фаиной Марковной Квятковской, — должно быть, радостно напевала супругу: «Как в самоваре, так кипит страсть наша./ Смеётся месяц весело в окно». А потом в 1945-м вернулась с матерью в Ленинград, где и умерла 9 июля 1991 года в возрасте 76 лет…

— История нашего оркестра началась в 1934 году, - предложил окунуться в прошлое коллектива Борис Фрумкин, - когда Олегу Лундстрему было восемнадцать лет, с покупки грампластинки великого Дюка Эллингтона. Услышав эту музыку, он понял, что будет играть только её.

«Мой прадед по отцовской линии – швед Карл Август Лундстрем – вместе с двумя детьми пешком пересёк границу и потом приехал в Петербург, - рассказывал в одном из интервью джазмен. – Его дочь, моя двоюродная бабушка, учила меня английскому. А бабушка со стороны матери была гречанкой из Одессы. Пела в греческом церковном хоре. Её муж, Пётр Прокопьевич Валуев, внучатый племянник Тараса Шевченко, был народовольцем. Его арестовали по обвинении в покушении на Александра III, но после смерти императора отправили на вечное поселение в Читу. Там родилась моя мать, Галина Петровна, потом я…

1

Я так до сих пор и не понял, при какой власти прошли мои первые годы жизни: после революции Дальний Восток то и дело переходил с рук на руки от одних бандитов к другим. В конце концов мой отец не выдержал и, как только наши китайские соседи признали советскую власть, устроился по контракту на Китайско-Восточную железную дорогу. В 1921 году мы всей семьёй перебрались в Харбин. Думали, года на два, а получилось на двадцать шесть».

А в 1934-м Олег Лундстрем создал свой первый джазовый оркестр, который став популярным в Харбине, перебрался в Шанхай. Музыкант делал собственные аранжировки для «Песни о капитане» Исаака Дунаевского, «Чужих городов» Александра Вертинского, «Катюши» Матвея Блантера.

В 1947-м приехали в Казань, а 1 октября 1956-го по приказу Министерства культуры РСФСР стали именоваться эстрадным оркестром, который спустя почти сорок лет, в 1994-м, попал в книгу рекордов Гиннеса как «старейший непрерывно существующий джазовый оркестр мира».

В 2005-м Государственный камерный оркестр джазовой музыки Олега Лундстрема добавил к своему названию слово «имени». Потому что 13 октября маэстро не стало…

Чуть не забыла: в 1971 году Олег Лундстрем всё-таки встретился с Дюком Эллингтоном. В Москве. У американского посла. И рассказал ему, как однажды купил его пластинку «Дорогой старый Юг». Как сошёл с ума от услышанного, потому что это не было похоже ни на что из того, что он слышал прежде. Заокеанский кумир страшно удивился тому, что его пластинка ещё до войны попала в Китай: «Как интересно! Кто бы мог подумать!» Потом дружески похлопал поклонника по плечу и добавил: «Да, но как давно это было!»

Как дань великому Эллингтону оркестр имени великого Лундстрема исполнил три композиции американца: «Покачиваясь в ритме», «Атласная кукла» и «Старый цирковой поезд».

После антракта, по выражению одной из зрительниц, красивые люди на красивых инструментах играли пьесу Бориса Фрумкина из сюиты «Двенадцать месяцев» - своеобразные «Времена года» для джазового оркестра. Борис Михайлович рассказал, что его «Сентябрь» - про «осень и когда очень хочется искупаться в далёком тёплом море».

Нестареющий оркестр играл «Любимого мужчину» Рамиреса и про мужчину, который немного загулял. Дань классике отдали «Хабанерой» и «Цыганской песней» Жоржа Безе из оперы «Кармен».

Зал выдохнул и зашёлся аплодисментами, к сцене понеслись крики «браво».

— Друзья, — говорил Борис Фрумкин, — вы напитали нас энергией. Завтра нас ждут Новосибирск, Томск, другие города. Но, глядя на ваши улыбающиеся лица, хочется верить в светлое будущее.

А в финале заслуженный артист России барабанщик Владимир Журкин, сорок три года барабанящий в самом старом в мире джаз-бэнде, окончательно выбил остатки раздражения, недовольства, негодования, разочарования и что там ещё под влиянием железобетонных обстоятельств люди иногда испытывают друг к другу.

И так захотелось, чтобы это – и ритмичная дробь, и шелест тарелок, и Эллингтон, и кларнет, и весь этот джаз – продолжалось. Чтобы дали надежду, что ещё не конец. Что что-то хорошее обязательно ещё случится. Что с нами обязательно свяжутся, заговорят, всё объяснят. И всё будет, как раньше…