«Всё самое интересное начинается после психологических кризисов». Практический психолог Юлия Купрейкина подтверждает научную истину о том, что «личность рождается дважды»

Спорили, смеялись, читали стихи, говорили о любви, семье, влечении и кризисах: шестеро мужчин пришли в гости к практикующему психологу, чтобы обсудить мощную трансформацию института брака, прикинуть, что придет на смену патриархату — и нужна ли обществу эта смена, а также — небанально — поделиться личными романтическими переживаниями.

Что такое «открытое интервью»?

Это тот самый случай, когда вопрос может задать каждый, кто присутствует на встрече. Мы приглашаем на роль интервьюеров разных людей, чтобы разговор получился многогранным, а герои показали себя с разных сторон.

Кто в кадре?

Спикер:

 

 

Юлия Купрейкина, психолог-консультант, специалист по близким отношениям в паре, основательница и руководитель центра «Мой психолог в Омске», преподаватель ОмГУ им. Ф.М. Достоевского. Автор оригинальной Всеобщей интегративно-потребностной теории (ВИП-теории), разработанной на основе научного исследования в рамках собственной частной практики. Эксперт и автор научно-методического материала для курса Андрея Курпатова «Глубинная психология в консультировании». Автор книг по психологии и уникального проекта живых видеоконсультаций «На вашем языке».

 

 

 

Интервьюеры:

 

Владимир Волков, председатель совета директоров ИТ-банка; 

 

 

 

 

Павел Кручинский, председатель совета директоров ООО «Миард»; 

 

 

 

 

Илья Николин, руководитель омской сети автокомплексов «Реактор», президент Омского областного Союза предпринимателей;

 

 

 

 

Олег Перевалов, психотерапевт, бизнес-тренер; 

 

 

 

 

Дмитрий Рыбин, основатель НПО «Завод металлоконструкций»; 

 

 

 

 

Виктор Шкуренко, бизнесмен, руководитель «Торгового дома «Шкуренко»;

 

 

 

 

Наталья Мацута, главный редактор информационного агентства «ВОмске».

 

 

 

 

Что за кадром?

Два часа эмоциональных споров о любви и отношениях под ароматный кофе с воздушным бисквитным печеньем и нежными эклерами — и всё это в уютной камерной атмосфере центра «Мой психолог в Омске». Здесь мы подробно рассказывали о том, как родилось это «пространство мечты», в котором специалисты центра проводят мастер-классы, «полезные завтраки» и другие групповые мероприятия, но главное — ведут индивидуальный приём клиентов. Это уникальное для Омска пространство обеспечивает людям комфорт, безопасность, кулуарность, тишину, конфиденциальность и — во всех смыслах — нужный климат встречи с психологами-консультантами.

 

 

Почему Юлия Купрейкина?

Потому что Юлия — одна из ведущих омских психологов, высококвалифицированный специалист, один из самых высокооплачиваемых в Омске — что мы считаем ещё одним индикатором профессионализма. Она пишет книги, снимает видеопроекты, ведёт блог, преподаёт студентам психологию, читает авторские курсы лекций — в общем, всеми возможными способами популяризирует свою профессию, при этом настаивая на высочайших стандартах качества, которые должен соблюдать практикующий специалист. Как психолог-консультант Юлия специализируется на близких отношениях в паре, а стало быть, с кем, если не с ней, поговорить о любви, влечении, семье и браке — при этом не голословно, а опираясь на фундамент науки?

Особое условие:

Можно задать вопрос любому участнику открытого интервью: вдруг у вас накипело?

 

 «Коллекционер судеб»

Наталья Мацута, редактор сайта «ВОмске», обозначает тему нынешней встречи, предлагая предпринимателям поговорить о психологии и любви. Гости принимают предложение с энтузиазмом и тут же начинают шутить о том, что брак зачастую кажется сказкой, но порой одновременно со свадьбой заканчивается и радостное повествование — а как жить вместе, ни один из молодых супругов не знает. «Если есть какие-то секреты, сегодня нам про них расскажут», — шумят мужчины в предвкушении. 

Они немного лукавят: каждый из гостей давно женат, некоторые успели сходить в ЗАГС дважды. Вырастили детей, многие уже воспитывают внуков: у Виктора Шкуренко их двое, у Павла Кручинского — трое, у банкира Владимира Волкова — и вовсе пятеро.

«Поговорить о любви всегда интересно», — психотерапевт Олег Перевалов рассказывает, что к нему на приём тоже приходят молодые пары, и под словом «любовь» каждый её участник понимает что-то своё. Из-за этого пары, случается, «штормит». «Задаю мужчине вопрос, тебе зачем жена, а женщину спрашиваю, зачем ей муж. Люди говорят: «для понимания», «для взаимодействия», «для выручки», «для заботы». Но все эти слова — лишь слова, номинализация, каждый даже в определенное слово вкладывает что-то личное. И пока люди не начинают говорить о конкретных вещах, договоренностей не случается».

Перевалов вспоминает, как одна клиентка долго искала ответ на вопрос, зачем ей муж, а потом в сердцах выдала: «в конце концов, чтобы вечером, когда все дела переделаешь и приляжешь отдохнуть, было на кого ногу закинуть!». «Вот тебе конкретика, в которой виден и телесный, и эмоциональный контакт», — улыбается Олег Перевалов.

 

 

«Не каждый день нам, бизнесменам, предлагают погрузиться в романтику и любовь!», — предприниматели сходятся в том, что  чаще их мысли занимают деньги, а не отношения, и замолкают в предвкушении знакомства с психологом. 

— Очень рада всех приветствовать! — Юлия Купрейкина говорит, что в отличие от большинства гостей интервью, она не бизнесмен, а ремесленник. «Моя любимая работа — это работа с людьми: штучная, кропотливая, иногда долгая, иногда короткая. Я коллекционер историй и судеб людей. И, конечно, для меня большая честь и удовольствие влиять на эти судьбы».

«Рада, что у меня это получается», — резюмирует Юлия и приглашает гостей к диалогу.

 

 «Никакая не наука?»

— Позвольте вопрос для затравки, Юлия! На ваш взгляд, психология — это наука или искусство? — Наталья Мацута рассказывает, что одна из её знакомых психологов утверждает, что психология «никакая не наука», а люди приходят к ней «за обменом энергией». «Также она считает, что женщина ощущает гармонию, когда ведёт дом, заботится о хозяйстве, мужчине, детях. Вы же, Юлия, часто говорите, что женщине лучше работать, быть самодостаточной, реализовываться и так далее», — Наталья подчеркивает, что для неё авторитетны оба специалиста, но они высказывают прямо противоположные мнения. Где истина?

— Единой позиции по вопросу у разных специалистов может не быть, и это абсолютно нормально, — говорит Юлия. — Наверное, это как раз позволяет клиентам выбирать, а позже анализировать, насколько эффективен сделанный выбор. Но если вернуться к ключевому вопросу, что же такое психология, наука или искусство, тут твёрдо убеждена: наука.

В противном случае, говорит Юлия, она не могла бы называться специалистом. «Могла бы любую табличку повесить на дверь: и шаманом себя назвать, и колдуньей, и ведьмой, и так далее. Но поскольку я психолог и у меня есть психологическое образование, оно основано на научной информации», — Юлия объясняет, что когда к ней приходит человек, прежде всего она, конечно, ориентируется на свои знания — и существующие, и те, которые регулярно получает из научных статей, докладов, исследований, ведь наука не стоит на месте.

Психолог добавляет, что прежде всего она заинтересована в предсказуемом и эффективном результате своей работы. «Самый лучший способ получить такой результат — опираться на знания, которые уже кем-то открыты, которые уже доказаны экспериментально. Зачем нам изобретать велосипед?»

Юлия говорит, что научный фундамент психологии доказывает и профессиональный стандарт: учебная программа вуза с 540 часами общей психологии, 300 часами социальной психологии, не считая физиологии высшей нервной деятельности, анатомии нервной системы и прочих необходимых дисциплин. 

«Поэтому, конечно, наука», — резюмирует Купрейкина.

— Можно наберусь немного наглости и дополню ответ? — спрашивает Павел Кручинский. — Юлия основывает свою работу на научных подходах, в том числе, обновляемых. Но мне кажется, можно говорить ещё и об искусстве их использования. Потому что не все психологи, получившие дипломы, этим искусством владеют. Да, всё стоит на фундаментальной науке, но есть и персонифицированное отношение, доведение своей личной работы до успешного финального результата. И вот это уже искусство конкретного специалиста.

— Если это наука, то желательно к этому и относиться как к науке, а не примешивать сюда искусство, — мгновенно возражает Виктор Шкуренко. — Искусство полагается на совершенно иные методики. И получается, что клиент попадает в ловушку: он идет, чтобы получить какую-то консультацию, которая проверена наукой, опытом, временем, а его встречает творец из мира психологии, который «так видит»... Неправильно это, надо все-таки объективно смотреть на задачи!

 

 

За столом разгорается дискуссия. «Художник не несет никакой ответственности за произведение искусства, которое он создал, ни перед людьми, ни перед обществом! Психолог не может быть таким художником!» — горячится Шкуренко. Он поясняет, что для него художник — это тот человек, который никому ничего не должен и «если кого и слушает, то только Бога, наверное».

«Виктор, ну вот возьми футболиста, — предлагает Олег Перевалов. — Он с детства гонял мяч, забивал голы, во сне расскажет правила, у него эти инструменты развиты до автоматизма. И он классно играет, его команда чемпион. Но если это Пеле или Марадона, то он кроме “базы” делает что-то ещё. Непонятное, невидимое глазу, но ощущаемое. И это уже искусство, понимаешь?»

«В искусстве одному нравится одно, другое другое. А в профессии психолога должны быть критерии успеха, — не сдаётся Шкуренко. — У Юлии они наверняка есть!»

Юлия подтверждает: критерии, безусловно есть, и если человек начинает чувствовать себя лучше, это успех психолога.

— В 1982 году, когда заканчивал школу и думал, какую профессию выбрать, одним из моих вариантов была психология, — рассказывает Владимир Волков, который тоже считает психологию наукой.  — На весь Советский Союз, насколько помню, было лишь три вуза, которые готовили психологов на 250 с лишним миллионов человек: Московский, Тартуский и Владимирский университеты. И профилирующим экзаменом по психологии была математика. То есть людей без прекрасных знаний по математике в психологи не брали. И учились долго, потому что «поверх» этой математики ложились и медицинские знания, и многолетние стажировки… 

— Профессионализм формируется годами, — кивает Олег Перевалов. — Не меньше десяти лет нужно для того, чтобы стать профессионалом в чём бы то ни было. Сейчас, к сожалению, психологами себя называют многие люди, у которых нет ни дипломов, ни знаний. Иногда и диплом есть, а знаний всё равно нет.

 

 

Банкир Волков соглашается: к сожалению, в последние годы психологов стали готовить разные вузы — и программы в них, увы, тоже разные. И название профессии несколько дискредитировано: «у нас сейчас в каждой школе психолог, в каждой колонии психолог, да и подруга моей мамы тоже психолог», — иронизирует он.

«Но если мы с Виктором Васильевичем или Павлом Николаевичем ошибёмся, то мы ошибёмся деньгами, — продолжает Владимир Волков. — А если ошибётся психолог, то…» — он разводит руками.

«Он может ошибиться судьбами!» — подхватывают присутствующие и говорят о том, что меняя мировоззрение одного человека, психолог опосредованно влияет и на его окружение — и за эти «круги по воде» тоже несёт ответственность.

«Он что же, Бог?» — задаёт риторический вопрос один из гостей, и спор о том, кто же всё-таки такой психолог, разгорается с новой силой. «Подождите! Он не Бог, но он мессия! — улыбается Илья Николин. — Парадокс заключается в том, что все ответы уже есть у человека в голове И психолог — это лишь зеркало, которое высвечивает и предъявляет эти ответы. И вот здесь начинается и искусство, и математика, и самое главное — не навредить».

«Хочу резюмировать и примирить все стороны, — берет слово Юлия Купрейкина. — С одной стороны, кажется, что да, в нашей работе есть доля искусства. Но в любом деле, в любой профессии человек, достигший высокого мастерства, может называть себя художником — лишь потому, что ему гораздо проще жонглировать теми инструментами, которыми он владеет. Более того, он уже сам изобретает новые инструменты. Но для этого необходимо понимать базу, механизмы, механику работы тех или иных инструментов и, собственно, того объекта, на который он воздействует, то есть в нашем случае, человека. Науку мы можем адаптировать под практику. Если мы понимаем под искусством уровень мастерства, накопленный опыт, который применяется для решения персональных задач — тогда да».

Она рассуждает, что грань между «успешным футболистом» и «Пеле» довольно тонкая. «Для меня ощущение, что я где-то рядом с искусством, наступает тогда, когда осознаю, что есть более короткий путь к результату, — объясняет Юлия. — Вот тут начинается психологическое искусство. И этот короткий путь, по которому мы быстрее придем к результату, изобретен мною, но — подчеркну! — в рамках системы научных знаний. Попросту не могу придумать чего-то такого, чего нет в природе и в науке».

 

 

Юлия обращает внимание, что неспроста стены центра украшают портреты великих русских психологов и физиологов, основоположников научной мысли. Она рассказывает, что накануне открытого интервью вернулась из Санкт-Петербурга. В северную столицу Юлия вместе с коллегами из центра «Мой психолог в Омске» летала на Всероссийскую научно-практическую конференцию с международным участием, приуроченную к двойному юбилею академика Ивана Петровича Павлова: к 175-летию со дня рождения учёного и к 120-летию со дня вручения ему Нобелевской премии. Затраты на поездку и на участие коллектива центра в мероприятиях Юлия взяла на себя. Она объясняет: для неё важно, чтобы в центре работали люди, которые владеют актуальной научной повесткой. Кроме того, она хотела, чтобы психологи прочувствовали историческое наследие через соприкосновение с первоисточниками

— Остаться в стороне от этого мероприятия невозможно: оно масштабное и для нашей страны, и для нашей профессии, это три дня плотной программы, концентрация научных идей, гипотез и доказательств, множество интереснейших докладов, увесистый сборник тезисов… Для меня это были большие вложения: материальные, моральные, организационные. Но теперь мои коллеги знают о предмете психофизиологии не из учебника, а из настоящей действующей лаборатории, — Юлия объясняет, что такие конференции — тот самый источник новой информации, средоточие науки и предтеча элементов «творчества» в профессии психолога.

Гости просят пояснить, чем отличаются знания психолога, психотерапевта, психиатра, невролога. «Все эти специалисты имеют дело с человеком и его психикой, но смотрят на неё с разных ракурсов», — Юлия поясняет, что психолог не врач, а психотерапевт, психиатр и невролог — врачи, следовательно, они имеют больше возможности влиять на тело человека, назначая препараты.

 

 

— Впрочем, психолог тоже осведомлён и о физиологии, и о нейрофизиологии, — Юлия Купрейкина добавляет, что психолог, как правило, видит перед собой людей без психопатологий, условно здоровых. Он аккуратен в своих гипотезах и в коррекционных воздействиях — и если подозревает, что перед ним «не норма», то взаимодействует с узкими специалистами (психотерапевтом, неврологом, терапевтом, эндокринологом) ради компетентного мнения или фармподдержки. Такая «бригадная помощь» в случае пограничных состояний даёт хороший результат.

 

 «Бутылочку выпьет и сам с супругой отношения повыясняет»

— СССР оставил нам в наследие некоторое недоверие к психологам, — говорит Виктор Шкуренко. — А вот в западных странах, мне кажется, население весьма увлечено работой с психологами. А если взять, например, арабские страны или Китай, как вы думаете, Юлия, там какой процент людей обращается к вашим коллегам?

— В Китае очень популярны психологи. Но и в России они всё более популярны, — отвечает Юлия. — Особенно среди молодежи в возрасте 25−30 лет. Это вообще модно: ходить к психологу на терапию, быть в терапии. Порой это длится годами. Лично я такую модную практику осуждаю. Мне кажется, к психологу надо идти тогда, когда существует какой-то вопрос, а не тогда, когда «вижу, все пошли — и я пошел».

Гости интересуются корреляциями: как влияет на популярность психологической помощи устройство общества, семейные ценности, личный доход? «От политических режимов она зависит или нет? — спрашивает Шкуренко. — Чем более религиозное общество, тем меньше обращений к психологам, правильно я понимаю?» Банкир Волков предполагает, что чем выше уровень образования и уровень достатка у человека, тем больше у него свободного времени — и тем чаще он обращается к психологу, потому что «если у него нет достатка, нет свободного времени, нет образования, он лучше бутылочку выпьет и сам с супругой отношению повыясняет». Он рассуждает, что при этом в Москве один уровень достатка, регионах совершенно другой — и, вероятно, в столице люди чаще обращаются к психологам. 

— Мне кажется, это не вопрос достатка и образования: в первую очередь, это вопрос приоритетов и доверия к психологу, — по мнению Юлии Купрейкиной, доходы не определяют готовность человека обратиться к психологу. «Это недорого в сравнении, например, с какой-то машиной, шубой, поездкой на курорт, — говорит она. — Здесь вопрос популяризации профессии и доверия: “а зачем мне это нужно?”; “а помогут ли мне здесь?”; “насколько это целесообразно?”»

 

 

В ноябре 2022 года Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) провел опрос среди 1,6 тысячи россиян старше 18 лет, чтобы выяснить их потребность в психологической помощи. Число обращений к профильным специалистам растёт (в 2009 году оно составляло всего 6%), но всё ещё остаётся недостаточно высоким.  К психологам, психоаналитикам или психотерапевтам хотя бы раз обращались всего 13% респондентов, остальные 87% не обращались вовсе.

«У нас, у психологов, действительно существуют очень мощные конкуренты в виде религии, друзей-подруг, кухонных разговоров, других способов снять напряжение и тревогу, разного рода зависимостей», — Юлия объясняет, что психолог конкурирует не столько с низким уровнем достатка, сколько с несколько иными способами решать свои жизненные задачи, в том числе, и с культурными традициями. Это, по её словам, к примеру, приходится учитывать её коллегам в соседнем Казахстане.

«В университете мы сдавали госэкзамен по научному атеизму, — вспоминает Владимир Волков. — Сейчас это развернули на 180 градусов. Религия — это некоторая государственная политика, которая выступает как конкурент психологии». Его поддерживает Олег Перевалов: между религией и психологией, по его словам, принципиальная и жесткая конкуренция.

 

 

«Религия структурирует мировоззрение, мироотношения, — размышляет Илья Николин. — Пошел, помолился — всё у него прошло. Он так себя перепрограммировал?»

«Не совсем перепрограммировал», — Юлия Купрейкина замечает, что человек так, скорее, успокоился на какое-то время. Если повезет, то до конца жизни — но вряд ли.

—  Как вы думаете, усиление фундаментализма в России приведет к тому, что будет гонение на психологов? — спрашивает Виктор Шкуренко. Юлия отвечает, что гонения вряд ли будут, но, по её мнению, психологи могут стать менее востребованными.

«И это грустно, — добавляет Олег Перевалов. — Психолог или психотерапевт, в общем-то, повышают степень свободы, за счет чего у человека появляются разные способы справляться с ситуациями. А свободный человек никогда не был выгоден государству. Государству выгодно иметь управляемых людей».

Юлия Купрейкина поправляет коллегу: «я бы сказала, более предсказуемых».

«Государство — это машина для управления, а самое простое управление — через сознание, — говорит Владимир Волков. — Почему в Советском Союзе было гораздо меньше полиции? Потому что была идеология. И очень мощно насаженная. По сути, Советский Союз создал свою особую религию — атеизм. Правила поведения советского человека. Вот это была “религия”, которая и делала ненужным такое количество психологов».

 

 

— Отличную тему подбросил! Прямо мячик! — Виктор Шкуренко говорит, что идеология для него — страшный вопрос, и спрашивает у Юлии, исказит ли личность та идеология, которая сейчас семимильными шагами формируется в России. «Будет ли у вас возможность в будущем заниматься исправлением этих девиаций?» — уточняет предприниматель.

— Сложный вопрос, ведь я не политолог, — Юлия говорит, что любая социальная ситуация влияет на человека, который нуждается в правилах.  — Когда ему кто-то даёт эти правила в рафинированном виде, он их, скорее всего, примет. Ведь те решения, которые в крафтовом виде предлагает психолог на индивидуальной консультации, требуют усилий, времени, работы. А когда общество и государство предлагает готовые стереотипы, шаблоны, модели, большинство населения их принимает и с облегчением вздыхает: «слава богу, теперь хоть об этом думать не надо!»

Олег Перевалов вставляет реплику о детстве своего первенца. «Говорю ему: Артём, ты сразу пойдешь спать или сначала йогурт съешь? Выбор без выбора, классическая схема. Артём выбирал йогурт, потом шел спать. А однажды сказал: “Папа, я йогурт не буду и спать не буду!” Тут я и понял, что надо поменять творчество, да».

«...на более мощные манипуляции», — смеются соседи Олега по столу.

 

 Разойтись нельзя остаться

Наталья Мацута спрашивает, насколько все-таки в каких-то серьезных случаях может реально помочь психолог. Она приводит в пример болезненное расставание, сложный развод, смерть близкого человека, тяжелую болезнь ребёнка.

«Закономерный, понятный и частый вопрос», — Юлия объясняет, что психолог как раз и нужен для того, чтобы, как через барьеры, проходить через жизненные трудности, справляться с ними с минимальными потерями, находить решение тех задач, решение которых человек по разным причинам не может найти самостоятельно.

Она добавляет, что такие «барьеры», конечно, — это, в первую очередь, многочисленные личностные кризисы, которые приходят к нам по расписанию — лишь потому, что мы сами проходим разные этапы своей жизни. 

— Поэтому психолог, конечно, помогает: особенно тогда, когда человек не совсем понимает, что происходит в его жизни, когда он не знает, как решить новую для него задачу, ведь такое случилось с ним впервые. А может, не впервые, но в прошлый раз — или разы — он барьер не перешагивал, а сносил, ударялся, разбивал голову, или медленно полз под планкой, в общем, сейчас хочет действовать иначе.

«Раз развёлся, второй раз хочет спасти брак», — фантазируют интервьюеры.

«Нет, если мы приносим  психологу задачу сделать так, чтобы наш брак не распался, психолог эту задачу не примет», — Юлия говорит, что хороший психолог не работает в парадигме «спасти союз», у него нет задачи развести или, наоборот, «подружить» людей и не дать браку ни в коем случае распасться.

«Задача — сделать человеку хорошо, научить его удовлетворять собственные потребности. Что он будет делать дальше, всегда решает сам человек, и это может быть выход из брака», — Юлия говорит, что шутка о людях, которым “чтобы стать счастливыми, требуется лишь развестись”, порой пророческая. — Бывает и наоборот: мы находим инструменты, которые позволяют людям увидеть друг друга немножко по-другому, начать общаться в паре иначе и продолжать отношения в рамках существующего союза — потому что и там может быть хорошо».

 

 

У Юлии интересуются: что, если к ней придет пара, которая всё же упорно просит сохранить их брак? «Насколько понимаю, вы не портной и не сошьете костюм по любой фигуре, — уточняет банкир Волков. — Вполне возможно, что вы и этой паре скажете, что надо разойтись, так?»

— Я приму запрос, мы начнём диагностику, с каждым выясним, кто чего хочет, кто чего ждёт, — рассказывает психолог. — А главное, оценим уровень доверия в паре, потому что если доверия нет и его никогда не было, то честно могу сказать, что прогноз на то, что «сошьём годный костюм», у нас пессимистичный.

«Мы можем реанимировать больного: именно эта пара решит, будем ли мы это делать, — добавляет Юлия. — Пообещать, что у нас будет в результате нашей работы какой-то крепкий союз, я не могу. Но могу рассказать, на каких условиях пара будет вместе, а также оценить, на каком уровне союз сейчас, где “провалы” в общении, в доверии, над какими “прорехами” стоит работать — и как именно». Она рассказывает, что порой кризис, с которым сталкивается пара, очень естественный, и если раньше союз проходил все кризисы успешно, выходил из них с приобретениями, а не с потерей доверия, то прогноз благоприятный:  «нам, может быть, будет достаточно трех-четырех встреч, и люди пойдут жить и радоваться». 

 

 Приоритет частного специалиста

Задумавшись о семейных кризисах, предприниматели вспоминают скандал вокруг Wildberries и бракоразводный процесс его основателей Татьяны и Владислава Бакальчуков. «Древнегреческая трагедия в центре Москвы», «любовная история на фоне миллиардов долларов», — обсуждают они подробности нашумевшего финала этого брака.

«Вот, кстати, вопрос о страхах, — обращается к Юлии Владимир Волков. — Понятно, что у вас тоже есть обеспеченные клиенты. Бизнесмены, которые, приходя к вам, могут понимать, что вы станете владельцем некоей личной информации. И в случае, если вы посоветуете союзу распасться, всё, что нажито непосильным трудом, им придется делить. Это первое, а второе: знаю, что многие просто боятся обращаться “про любовь”, потому что опасаются утечки информации. Ведь не секрет, что некоторые столичные психологи работают в связке с профессионалами по бракоразводным процессам».

 

 

— У меня по этому поводу есть очень понятный ответ. Конфиденциальность — это приоритет частного специалиста, потому что это моя репутация, — объясняет Юлия. — Зачем мне нужно сливать какую-то информацию, если это будет риск моему имени? Мне тогда нужно будет на следующий день закрыться. Ко мне никто не придёт, если будет понимание того, что я где-то кого-то слила, условно говоря.

«…действительно, достаточно один раз вот в такую историю вляпаться — и надо будет менять локацию, уезжать в другой город…» — рассуждают предприниматели.

«И другой город здесь тоже не спасет», — уверена Юлия.

«Да и, собственно, в этом нет какого-то интереса, потому что кажется, что наша история уникальная, а на самом деле эти случаи очень предсказуемы, — добавляет психолог. — Иногда даже предвосхищаю сообщение клиента о том, о чем он будет говорить, потому что мы проходим, в общем-то, одни и те же сюжеты, одни и те же трудности».

«А вас никогда не шантажировали?» — спрашивает Волков. «К счастью, такого у меня не было, защищаюсь договором и, конечно, у меня тоже есть юрист, который меня в этом плане подстраховывает», — объясняет Купрейкина.

«А у юриста есть свой психолог», — смеются гости.

«Возможно, — улыбается Юлия. Она рассказывает, что регулярно актуализирует форму договора: практика растёт, обнаруживаются нюансы — психолог фиксирует это в договоре. Юридических коллизий, которые доходили бы до судов, у неё не случалось.

 

 Нужен ли психологу психолог?

Предприниматели интересуются, бывают ли в кабинете у психолога люди, которые ведут себя агрессивно, настойчиво, требуют «любой каприз за свои деньги», хотят «только так, а не иначе». Юлия рассказывает, что она заключает с клиентами договор: «в этом договоре, в том числе, есть пункт, в котором могу отказаться от работы, если запрос не к психологу, а — условно — к Богу. Мои компетенции ведь тоже имеют границы». Впрочем, Юлия добавляет, что пока случаев, когда она отказывалась работать с клиентами, у неё не случалось — хотя она и оставляет за собой такое право. «Обычно мы находим общий язык и приходим к формулировке запроса, который устраивает клиента. Отчаянных клиентов, которые упираются, мол, “сделайте мне так, как я это вижу”, у меня, слава богу, не было». 

— Мне кажется, компетенции психолога подразумевают, что он будет стараться работать с любым клиентом который к нему приходит, — Юлия объясняет, что её ответственность в том, чтобы работа состоялась и клиент получил результат. Если же тот ведёт себя агрессивно, для психолога это также знак — и поле для наблюдений и исследований.

«Неужто не бывает нестандартных ситуаций, когда токсичные клиенты всё же пробивают защиту?», — не успокаиваются мужчины. «Бывают, но защиту не пробивают, потому что я профессионал, — твёрдо отвечает Юлия. — Меня трудно обидеть, меня трудно разозлить. Поэтому — пожалуйста! — можно проявлять всё, что угодно, рядом со мной, я к этому готова. Человек даёт ценную информацию о своём поведении, о своей психике, это пригодится нам для дальнейшей работы».

 

 

— А психологи ходят к психологу? — интересуется Дмитрий Рыбин.

— Конечно ходят, да, — кивает Юлия. — Они же живые люди!

— Собственные знания о психике не мешают?

— Конечно, у специалиста есть какой-то бэкграунд, но когда ты в кресле как клиент, этот бэкграунд перестает иметь значение, — Юлия поясняет, что психолог лучше других понимает, чем ему может помочь коллега и, конечно, не пренебрегает такой помощью. — В первую очередь важно доверие к тому специалисту, к которому ты пришел, а также желание сотрудничать.

«У меня тоже есть свой психотерапевт. А с женой мы ходим к семейному психологу», — поддерживает Юлию Олег Перевалов.

 

 Про любовь и расчет

— Юлия, дадим читателям какой-нибудь совет о том, что всё-таки нужно делать, чтобы жить в счастливой семье? — просит Наталья Мацута.

— Универсальных советов, конечно, не бывает, но я попробую… — говорит Юлия. — Что нужно делать паре для того чтобы была гармония? Очень много чего нужно делать, а главное — помнить, что противоречия обязательно возникнут. И возникнут они очень скоро, как только пара начнёт сходиться на общей территории, а партнёры будут видеть друг друга чаще, чем это было в романтический период.

 

 

Юлия объясняет, что противоречия связаны с картинами мира: «они у всех нас разные. Предстоит совместить их и научиться доверять друг другу настолько, чтобы не воевать с картиной мира своего партнёра.  Пожалуй, это основной и довольно универсальный, хоть и глобальный совет: вопрос принятия другого человека с его тараканами, с его мировоззрением. Мы не всё принимаем, перенимаем, не со всем соглашаемся, но мы, по крайней мере, таким образом узнаём человека».

«То есть мы соглашаемся, что иная точка зрения имеет право на существование», — уточняют мужчины.

«Верно. Сначала мы просто обнаруживаем, что она другая. А дальше происходит, на мой взгляд, очень важный этап в жизни пары, когда формируется особенная общая картина мира», — Юлия объясняет: мы не то что бы отказываемся от своей позиции, но нам интересно то, что у другого нашего близкого человека есть другая позиция по этому вопросу. И, оказывается, она даже может быть более полезной, более эффективной. «Наблюдая за своим мужем, часто обнаруживаю, что вот так быстрее, а вот так лучше. И зачем я буду сопротивляться? Лучше подсмотрю за ним! Ведь когда есть доверие, когда я понимаю, что этот человек не против меня, он не враг и не хочет мне насолить, целесообразно, наверное, приглядеться, что-то перенять».

В результате такого совместного обмена картинами мира мы научаемся смотреть на мир глазами других людей, — и это огромное приобретение, которое невероятно обогащает и позволяет спокойнее относиться к этому миру, резюмирует Юлия.

 

 

«А правильно ли вступать в брак без любви? — спрашивает Илья Николин. Он поясняет: «без любви» — это когда «крышу не сносит», когда нет страсти, влечения, воспетого им в стихах сердечного трепета. В дополнение он просит позволения прочесть стихотворные строки: «Прикосновенье пальчиков любимой… // Рождая трепет, длань скользит по коже // И омут глаз подернут поволокой… // И губы шепчут слышно чуть: “Любимый…”»

— На этот вопрос у меня тоже есть очень короткий ответ, — поворачивается к нему Юлия. — Зачем без влечения, когда вокруг множество вариантов, когда есть это влечение? Ведь нам очень трудно не влюбиться!

«Я вообще не верю в браки по расчету и в отношения без любви!» — восклицает Виктор Шкуренко.

«Виктор, ну вот когда женщина рассуждает: “он ко мне хорошо относится,  внимательный, соглашусь за него замуж выйти, а то других вариантов нет, а старой девой жить не хочется” — это и есть по расчету», — Николин говорит, что такие браки тоже есть, «расчёт — такое согласие внутреннее». 

«Ну у нас под расчетом разное понимают. “Люблю не его, а его деньги”. “Люблю не его, а его красоту”. “Люблю не его, а то, как он себя ведет в постели”, — перечисляет Шкуренко. — Это все не любовь, по-твоему? Да это всё и есть любовь! При любом раскладе возникает симпатия, брак не может быть без минимальной симпатии, без влечения»!

— А если появляется более привлекательный человек? — спрашивают предприниматели Шкуренко.

— Меняй! Или оставайся при своём — тут каждый сам выбирает.

 

 

— Есть такая притча, — говорит Павел Кручинский. — Один человек пришел к своему гуру и спрашивает: «Что мне делать? Жена хорошая, семья, дети, но вот страсть угасла, прежних чувств к жене уже нет». А учитель ему отвечает: «Любить». «Вы что, меня не понимаете, что ли?», — начинает злиться тот. А наставник ему отвечает: «Любовь — это не чувство, это работа». Вот и я думаю, что это не только чувство, а еще и труд, некий вклад в семейную гармонию. Можно ли так сказать, Юлия?

— Многоаспектный вопрос. Олег не зря говорил, что каждый из нас понимает под любовью  что-то своё, — говорит Юлия. — Мне кажется, что любовь — это когда людям хорошо и комфортно друг с другом. И, конечно, возвращаясь к вопросу, должна ли женщина работать… Когда кто-то из партнёров испытывает дефицит в реализации потребностей (которые у каждого из нас одинаковые: и у мужчин, и у женщин), тогда могут возникать сложности. И это может отражаться на отношениях. Потому что если кому-то индивидуально плохо в его персональной жизни, то это будет отражаться на всей семейной системе. Забота же будет заключаться, в том числе, и в заботе о потребностях моего партнёра. А когда я забочусь об этих потребностях, значит, инвестирую. Если я инвестирую, значит, привязываюсь. Если привязываюсь, то начинаю доверять. Такой вот взаимообмен.

 

 «40−45, средний достаток, мысли о разводе…»

— Юлия, а можете нарисовать средний портрет пары, которая к вам обращается? — просит Владимир Волков. — Возраст, образование, достаток, сфера деятельности…

— Если говорить про типичную пару, то, скорее, это пара 40−45 лет, среднего достатка, которая находится в кризисе. Они пришли, потому что верят, что психолог — это последняя инстанция, которая спасёт их от бракоразводного процесса. Почему? Потому что всё как будто бы уже попробовали.

— А в скольких случаях вам удаётся реанимировать отношения?

— Если это люди, которые только вступили в брак и у них возникают первые конфликты, то там мы почти в 90% случаев сохраняем пару (с оговоркой, что это всё же не самоцель). Если мы говорим о сложных кризисных ситуациях, тогда этот процент не очень высокий, на мой взгляд: где-то 50−60%.

 

 

«Почему считаю этот процент невысоким? Мне досадно от того, что, с моей точки зрения, практически каждый человек может найти друг с другом взаимопонимание, — поясняет Юлия. — Иногда вижу, какой большой пройден путь, как много будет потерь, ущерба в результате разрыва отношений. Это и дети, и история, и деньги, и, в конце концов, много воспоминаний. И всё же иногда у человека критически низкий уровень доверия и желания что-либо сюда вкладывать, и нам приходится констатировать смерть отношений».

— Как паре понять, что надо идти к психологу? — спрашивает Павел Кручинский. — Когда идти к врачу, понятно: или рука-нога заболела, или наследственность тревожит, или регулярный чекап делать пора. А тут как — чтобы не запустить ситуацию?

— Нам плохо, мы часто конфликтуем, — объясняет Юлия.

«Это же все оценочное, часто, редко…» — возражают гости. «Ну да, оценочное, — кивает Юлия. — Субъективное. “Думаю, что мы часто конфликтуем”. Этого достаточно для того, чтобы задуматься о том, что это нехорошо, что можно это скорректировать, поправить. Но самым главным, наверное, показателем будет ощущение, что я этому человеку не доверяю. Мне не хочется с ним делиться, мне не хочется приходить домой и рассказывать о том, как прошёл день, я не жду от него поддержки».

«А ещё вы вдруг перестаёте шутить и смеяться», «Да! Или она тебя начинает раздражать — и словами, и молчанием, да просто тем, что рядом», — предлагают гости свои «экспресс-тесты». Они уточняют у Юлии, кто чаще выступает инициатором похода к психологу: женщина или мужчина?

«Наверное, у меня 50 на 50. Кстати, могу похвалиться, что у меня 40% клиентов мужчины, это немало», — говорит Юлия.

— А вот еще один вопрос на основе статистики. В нашей стране высок процент разводов. Вопрос к вам, как профессиональному психологу: можно ли подстраховаться от будущих «штормов» до того, как молодожены уже сели в лодку и погребли в сторону семейного счастья? — спрашивает Павел Кручинский.

— На государственном уровне — создавать «школу молодоженов», — предлагает Купрейкина. — Потому что люди не понимают куда они идут. Они начинают понимать это только примерно через год.

Юлия рассказывает, что сама практикует такое в частном порядке, молодые люди приходят «на всякий случай». Некоторых, признаётся консультант, она уже поженила. «У пары бывают сомнения, — объясняет Юлия, — но когда мы начинаем работать, люди потом мне говорят: “А мы поженились” —  такой естественный процесс, уже не страшно. А если глобально, сейчас веду курс по семейной психологии, и там даю психологам информацию, а они, надеюсь, потом будут транслировать её в массы. Впрочем, обычные люди тоже могут прийти, послушать.

 

 

Юлия признаётся:  опыт создания такого курса для неё в новинку — и это некоторый вызов, потому что в нашем обществе сейчас нет модели семьи. «Люди не понимают, как жить в семье, не понимают, зачем. И всё же на уровне подсознания, конечно, реализуют свои потребности. Если бы семья была не нужна, этот институт прекратил бы своё существование. Но мы на распутье. Из патриархата как будто бы вышли — но не совсем. По женщинам это очень заметно. С одной стороны, мы вроде бы самостоятельны, с другой, ждём от мужчин некоего мужского поведения, проявления силы, воли, решений. Тут и возникает большая путаница».

«Поэтому, мне кажется, должна быть какая-то новая модель, в которой будут выполняться цели самого брака: “живём вместе для того, чтобы нам было хорошо”». 

 

 «Мы просто дружим»

Павел Кручинский спрашивает, у многих ли клиентов Юлии есть дети.

— Практически у всех, кто ко мне обращается, — отвечает психолог и объясняет: на её взгляд, семья пока остаётся оптимальной структурой для производства счастливых людей. «Не могу себе представить другого института, где можно делать полноценных, адекватных и — в хорошем смысле — предсказуемых людей», — говорит она.

— Суммарный коэффициент рождаемости, то есть число детей в расчете на одну женщину, в России в 2023 году снизился до 1,41, — рассказывает Павел Кручинский. — А для воспроизводства населения, по оценкам Росстата, требуется не менее двух детей на одну женщину. Дети, мне кажется, цементируют отношения и учат ответственности. Но многие, даже вполне осознанные и вменяемые пары сегодня понимают, что в силу материальных особенностей они не могут завести ребенка или откладывают этот процесс «до лучших времен». Как вы думаете, Юлия, материнский капитал и другие государственные льготы как внешний регулятор могли бы стимулировать укрепление семейных отношений?

— Думаю, что экономический фактор — не основа для того, чтобы решиться завести или не завести ребёнка, — Юлия добавляет, что материнский капитал, наверное, не помешает, но в некоторых ситуациях, напротив, может сыграть злую шутку, ведь некоторые заводят детей ради материнского капитала. «Мои родители не рожали меня в идеальных материальных условиях, — вспоминает она, — но это не стало причиной отказываться иметь ребёнка. Существовала некая традиция. Сейчас всё больше и больше моих клиентов не хотят детей. Дети — это долгосрочная ответственность. Определенная инфантилизация наших молодых людей заставляет отказываться от этой ответственности, быть свободными от детей. Сегодня люди меньше занимаются сексом, кроме того, у них есть контрацепция, а это ещё один фактор, который сильно влияет на модель семьи, которую мы сейчас всем обществом изобретаем».

 

 

Пока же, по словам психолога, мы экспериментируем и ищем свой вариант среди множества уже известных: традиционный, гостевой, открытый, полиаморный, свободный от штампа, секса, детей — или вовсе «мы просто дружим».

 

 Новая модель семьи

— Вряд ли мы получим модель семьи, которая будет универсальной для всех, — предполагает Павел Кручинский. Он вспоминает: «Как-то ваш коллега, Юлия, увидев мою супругу и мою маму, заметил, что я сделал идеальный выбор, потому жена очень похожа на маму, от физических параметров до характера. Он сказал: “Тебе настолько легко, потому что для любого мальчика первая любимая женщина — это мама. И если твоя возлюбленная похожа на неё, то высока вероятность, что у тебя с ней всё будет хорошо”. А по вашему мнению, важны ли традиции и особенности родительских семей, их сходства упрощают молодым задачу — или это всё стереотипы?»

«У иудеев была такая традиция, — добавляет Олег Перевалов. — Когда молодые решали соединиться, невесту поселяли в дом будущего мужа. Она там проходила «курс молодой жены»: свекровь ей объясняла, что делает мама, чтобы её сыну было хорошо, и потом молодая жена могла это применять».

«Это как раз такие общественные институты, которые помогают жить в браке. Но сейчас, мне кажется, таких институтов нет», — говорит Юлия, а на вопрос Кручинского отвечает, что как бы ни были наши партнёры похожи на папу-маму, они всё равно будут другими. «Рано или поздно мы столкнёмся с тем, что мой партнёр видит что-то по-другому, не важно, что. И вот с этой частью, где мы не совпадаем, нам всё равно придётся договариваться. А опция договорённости включается лишь после стабильно работающей функции доверия».

Юлия рассказывает, что в первое время партнёры воюют по-настоящему, выясняя, кто будет главным, чья точка зрения более правильная. «Либо мы перестаём воевать и достигаем договорённости, потому что нам важно двигаться в одну сторону, либо мы воюем всю жизнь. И не важно, кто победит, а кто проиграет: от такой войны реального удовлетворения в паре нет ни у того, ни у другого. Ведь даже если я побеждаю близкого человека, мне все равно хочется не силой взять у него внимание, заботу и букет цветов по утрам. Мне хочется, чтобы он добровольно это дал, потому что он сам этого хотел».

 

 

«Вы высказали интересную и умную мысль, — включается в диалог Виктор Шкуренко. — Общество стоит перед вызовом: это выработка новой модели семьи. А ведь бизнес тоже реагирует на изменение ситуации! У нас 45% процентов домохозяйств в стране вне брака. А вот в Узбекистане, для сравнения, всего 2%. Увы, может кому-то не понравится то, что я скажу, но мы как бизнес вынуждены реагировать на это и даже подталкивать к этой ситуации. В своей продуктовой линии исходим из того, нас интересуют деньги, а не счастье семьи или государства. Мы стараемся ориентировать как раз на эти одинокие домохозяйства. Это касается даже продуктов питания, не говоря уже о чем-то более значимом. Весь маркет перестраивается. Понятно, что мне выгоднее произвести микроволновку и продать её каждому по отдельности, а не одну на двоих. Или газовую плиту, на которой будут готовить одиночки, а не семьи. На это работает и вся индустрия полуфабрикатов».

Шкуренко спрашивает, насколько бизнес влияет на создание будущей новой модели семьи, насколько позитивно это влияние — а также о том, формирование новой семьи всё же естественный процесс или навязанный? «Жить в патриархате, я, например, не готов сейчас...» — вслух рассуждает он.

«Да уже и не получится», — поддерживает Юлия.

За столом вновь закипает спор. «Вопрос политический!» «А как же наши дети, которые выросли в патриархальных семьях? Почему они эту модель полностью воспроизводят либо стопроцентно отрицают?» «Моя дочь будет глупее и запущеннее в патриархальной семье, чем молодая перспективная москвичка-карьеристка, так какого счастья я должен ей желать: быть «каблуком» мужа либо сделать блестящую карьеру?» «А если при этом ей самой комфортно в патриархате, допустим?»

— У меня два сына, — говорит банкир Волков. — В следующем году будет 40 лет, как мы с супругой знакомы, через две недели отметим 37-летие брака. Детей воспитывали одинаково. Они оба старше своих жён. Но у одного матриархат, у другого патриархат. И мы считаем, что каждый счастлив по-своему.

 

 

«Государство хочет вернуться к патриархальной семье, — рассуждают мужчины. — Это его цель: взять ценности прошлого, перейти из прошлого в настоящее и налепить их на новую семью».

«В патриархате быть счастливой я бы не смогла, — говорит Юлия. — Да и вообще, о счастье и гармонии отдельного человека при такой модели семьи и речи не идёт. К примеру, если я сейчас окажусь частью семьи, живущей по законам патриархата, то мне придётся готовить и делать уборку не по желанию, а по расписанию, обязательно родить ребёнка, а если не получается — стыдиться этого. В такой семье я жить не хочу и не буду».

— Это отлично, но всё же что за семья в будущем нас ждёт, как это произойдет? — не успокаивается Виктор Шкуренко. — Масс-медиа нам рассказывают одно, государство навязывает другое, сами люди вообще хотят чего-то третьего…

— Брак, конечно, претерпевает мощную трансформацию в связи с тем, что меняются условия нашего существования и сейчас мы можем выживать в одиночку, нам не нужен, по сути дела, другой человек для выживания, — говорит Юлия. — Это важный фактор. Кроме того, женщины получают образование, они могут зарабатывать, они могут чувствовать себя более свободными и независимыми. Даже если они будут жить без мужа, они, в конце концов, даже могут сходить на ЭКО и заполучить себе ребенка, не обращаясь к мужчине.

«Это всё факторы, которые обязательно влияют на то, как мы будем смотреть на модель семьи. Нужна ли она нам вообще? — Юлия говорит, что этот вопрос сейчас звучит очень остро. — Вроде как нужна, но мы только поженились, и тут понимаем, что за этим скрывается не самая весёлая история. Надо договариваться, много чего делать — а зачем? Я могу сама выжить, у меня есть квартира, у меня есть работа, у меня есть, в конце концов, Павел Дуров, который готов делиться своей спермой. Я могу решить свои важные вопросы. Нужен ли мне человек с иной точкой зрения на то, каким должен быть унитаз в нашей квартире?

«И тогда, — продолжает она, — возникает вот этот вопрос: мы будем расставаться или будем трансформировать модель нашего брака, наших отношений так, как это было бы нам удобно? Да, безусловно, сейчас рост количества разводов настораживает государство, и понятно, почему он настораживает. Но у государства пока нет инструментов, как сделать так, чтобы остановить этот процесс. Он неизбежен, пока мы вот эту новую модель не изобретем! Через патриархат уже не получится. Женщины туда точно не пойдут. Мужчинам тоже это неинтересно, потому что мужчинам сейчас нужно не то, чтобы им приготовили борщ, а чтобы с ними хорошо и интересно поговорили. Поэтому, конечно же, патриархат, даже если его будут очень популяризировать, не вернется, он не жизнеспособен. И поэтому мы изобретаем какую-то новую модель. Есть некоторые рецепты, которые мы можем, опять же, проговорить непосредственно у психолога в рамках индивидуальной консультации. Но хотелось бы, конечно, это делать в масштабах более широких, в том числе, в школе».

 

 Суп гормонов

— Мое взаимодействие с психологами довольно дискретное, — делится свои опытом Дмитрий Рыбин. Он рассказывает, что когда у него возникают сложности, он в параллели с психологом обращается также и к андрологу, который работает с гормонами. «Человек — это такой своеобразный суп гормонов, психика человека тоже связана с ними, и для меня проще менять именно этот «суп». Сдаю анализы, принимаю при необходимости препараты, снижаю уровень кортизола.

— И помогает? — любопытствуют предприниматели.

— Да. Это для меня такая «быстрая таблетка» — и быстрая помощь, проблема будто сама растворяется. Правильно или нет, не знаю, но у меня такая практика.

«А я тренируюсь каждый день», — Илья Николин делится своим способом нормализовать гормональный фон и повысить уровень тестостерона. «Да и я тоже!» — не остаётся в стороне Виктор Шкуренко. «А антидепрессанты могут заменить психолога?» — интересуется Владимир Волков.

 

 

«Думаю, что всё влияет на всё, — кивает Юлия Купрейкина. — На одной из недавних конференций весьма убедительно рассказывали о доказанной связи микробиоты и мозга. То есть кишечник влияет на то, как мы себя ведём. И, конечно, у каждого человека есть свой «рецепт счастья». Если работает укол гормонов, почему бы и нет: они, безусловно, влияют на наше самочувствие, на способность решать проблемы и на то, как к ним относиться. Это всегда выбор человека: «буду решать эту проблему или подожду, при помощи каких-то препаратов, допустим, или антидепрессантов замаскировав ситуацию».

— А если кажется, что проблема не решаемая? — шумят мужчины.

— Мы можем немного по-другому сформулировать её — и окажется, что решение есть, — улыбается Юлия. — С другой стороны, к психологу ведь не только приходят для того, чтобы решить какую-то проблему, а для того, чтобы быть более интересным самому себе, окружающим людям, чтобы чувствовать вкус к жизни. Потому что, как говорил советский психолог Алексей Леонтьев, «личность рождается дважды», а я добавлю: первый раз её формируют наши родители, а вот после этого начинается всё самое интересное. Мы можем творить себя сами. Почему бы это не делать вместе с психологом? У нас тогда появляется совсем иное восприятие жизни, себя в ней. Мы перестаём, образно говоря, насыщаться фастфудом, обнаруживаем, что жизнь предлагает нам богатейшее меню!

Юлия добавляет, что к антидепрессантам относится спокойно и адекватно, но «от них ведь зачастую счастья-то нет: просто нет и ощущения несчастья». Если можно обойтись без них, говорит Юлия, то это здорово. «Вот спорт — действительно хороший способ получить все нужные нейромедиаторы, которые «дарят» нам антидепрессанты. И любая наша удовлетворённая потребность тоже даёт нам те самые «гормоны радости». Задача психолога ведь и заключается в том, чтобы помочь организовать жизнь человека так, чтобы он в естественном режиме получал “молекулы счастья”».

 

 

Под занавес беседы гости интересуются, если ли у психолога Юлии Купрейкиной мечта? «Мечта психолога — общество, в котором нет агрессии, — Юлия добавляет, что, по её мнению, от психолога в данном случае очень многое зависит. — Неконструктивные формы проявления агрессии формируются в результате неудовлетворённых потребностей. Но если человек знает себя и свои потребности, умеет направлять свою психическую энергию в позитивное русло, придавать ей социально приемлемую форму, то, уверена, агрессии в мире станет меньше . Такова моя мечта!»

***

На открытом интервью сложилась традиция: спикер выбирает лучший вопрос и дарит тому, кто его задал, подарок. Юлия и тут удивила гостей: она не стала выбирать одного «лучшего», ей понравились все вопросы, а потому психолог подарила и подписала свои книги каждому участнику интервью.