Олег Теплоухов: «Театр – это баня для сердца. Он призван делать больно»

- Олег, конечно, хочется «из первых уст» услышать о творческом вечере в BASE…

- Трудно сформулировать, что это было… Вечер-встреча. Мы его обозначили как «посиделки». В любых посиделках всегда есть какие-то ведущие, «заводилы». Мы попробовали использовать чужой опыт, вспомнив тот же Клуб «Белый попугай», когда известные актеры садились за один стол и травили анекдоты. Здесь мы решили просто-напросто немного спуститься с некоего пьедестала, побыть рядом с людьми, лишить себя статуса «небожителей». После вечера многие подходили: «Можно вас потрогать?», «Вы настоящие, какая прелесть!». Такое отношение порой ставит нас в неловкое положение, мы ведь такие же люди, разве что, занимаемся немного непривычным делом.

1

- Спрашивать про цели подобных вечеров не принято, и, тем не менее – для вас, некая внутренняя, не озвученная вслух задача…

- Вернуться к нормальному, человеческому вербальному общению – через юмор, через шутки, через всем понятные вещи. Сцена – это сцена, некий концентрат человеческого существования, то, что на ней происходит – отражение тех явлений, что мы ежедневно встречаем в жизни. А здесь хотелось человеческого, живого, «земного» - и это в какие-то моменты уж точно удалось, потому что слушали внимательно, реагировали живо, жаждали продолжения.

- В каком составе любимые актеры Драмы вышли к гостям?

- Валерий Алексеев, Сергей Оленберг, Лариса Свиркова, замечательный музыкант, аккордеонист Геннадий Найденов, и ваш покорный слуга. Вопросы задавали потом, когда официальная часть закончилась и мы стали переходить от одного стола к другому… Нас зазывали присесть, «преломить кусок хлеба», желали угощать, вспоминали старые времена и спектакли… Безусловно, вспомнить есть что: и времена бывали разные, и люди через театр прошли совершенно разные. Выросло поколение актеров, зрителей, и не одно. Может быть, через такие посиделки мы действительно придем к нормальному человеческому общению…

- Не хватает?

- Не хватает страшно! Зайдите в любой ресторан. Люди пришли компанией, пришли вроде бы общаться, но они сели за один стол и тут же уткнулись лицами в гаджеты. Это же о чем-то говорит? Если уж муж с женой – он в комнате, она на кухне – общаются по смс… Абсурдно, но это так. Живое общение уходит из нашей жизни, а она-то гораздо богаче, чем показывают нам телефон и планшет. В частности, поэтому мы решили продолжить проект.

- Что ждет гостей BASE 29 июня?

- Такой же вечер встреч, но мы немного меняем тему. Если первая была – «Ура, конец сезона!», и мы вспоминали о гастролях, отпусках и так далее, то следующая – «И все же мы скучаем по театру». Она широкая, «сужать» ее не стали, потому что опыт показал: едва начинаешь говорить о гастролях, тут же вспоминаются и истории со сценическими розыгрышами, приколами, оговорками, конфузами… Байки – это процентов на девяносто шутки для внутреннего потребления. Зачастую в них и ненормативная лексика присутствует, и темы, которые обсуждаются лишь в очень узком, своем кругу… Театр – это семья, достаточно закрытое сообщество. Несмотря на то, что он публичен, его внутренняя жизнь скрыта, и ее не всегда надо открывать. Мне идея занавеса в театре очень нравится, потому что в театре должна присутствовать тайна… А людям, безусловно, хочется за этот занавес заглянуть. Кто на ком женат и сколько раз – личное дело каждого. А вот внутрицеховыми вещами почему бы и не поделиться… Театр – дело веселенькое, как сказал Олег Табаков.

- Можно ли предположить, что проект будет долгосрочным?

- Думаем и об этом. Пока хотелось бы нащупать свой стиль, найти «изюминку». Если тот же «Белый попугай» был придуман и создан Юрием Владимировичем Никулиным и Григорием Израилевичем Гориным, которые собирали своих «единокровников», любителей смешных историй и анекдотов, умеющих это рассказывать, то и в нашей среде нужно найти тех, кто умеет и любит рассказывать байки. Не просто, чтобы это было смешно до умопомрачения – чтобы это было красиво и вкусно. Рассказ – отдельное искусство. Так что будем искать в том числе и рассказчиков, потому что историй наберется за все эти годы не на одну книжку. Очень хочется, чтобы проект обрел свое лицо, стал неким брендом, не только ресторана BASE, но, возможно, и городским.

- Олег, байку расскажете?

- Зарубежная поездка, фестиваль в Дублине, уникальный город, великолепная страна, своя история, масса впечатлений… Байку же родило наше знание английского языка. Одни из коллег долго выяснял, как сдать ключ от гостиничного номера, чтобы его поняли. Спросил меня, я ответил: мол, просто скажи «Take it!» Он немного перепутал… Добродушный, широколицый, абсолютно славянской внешности, мягкий, добрый, он протягивает очаровательной девушке за стойкой ключик и произносит: «Take me!» Она впала в ступор. Все это было при скоплении всего нашего честного народа. Хохотали так, что было слышно на улице.

Или та же Ирландия. Русский человек за границей – это всегда поиск магазинов и шопинг разной степени тяжести. Мы нашли огромный универмаг под названием Penneys, к слову, там были действительно демократичные цены. Покупки отдавали в бумажных пакетах, маленьких, средних и больших, в зависимости от объемов твоей покупки. Шутку «родил» Женя Марчелли, тогдашний главный режиссер Драмы: «Я, - говорит, - иду, а навстречу мне Алексеев, и у него Penneys-то побольше, чем у меня!»

- Олег, а теперь поддержим байкой отечественного производителя!

- Ох, как назло снова приходят в голову не самые приличные вещи… Были на гастролях в Тюмени, центр города, шикарная погода, здание театра, цирк, торговая улочка – и некий магазин «Андрей». Мы к тому моменту уже знали, что за немногословной вывеской скрывается секс-шоп. И вот стоим неподалеку, отобедавшие, совершенно расслабленные, идет наш коллега Вячеслав Александрович Малинин, идет как всегда царственно, никуда не торопясь, поодаль от нас, и неспешно и величаво заходит в этот магазин. Мы ждем, затаив дыхание. Выходит Малинин, красный как рак, восклицает: «Зашел, …, колбаски купить!..»

Байки – штука такая, требуют компании, которая подхватит, поддержит, не даст затухнуть беседе. Мы стараемся выбирать темы, чтобы люди отвлекались, вспоминали что-то свое.

- Вы готовились к вечеру или это была чистая импровизация?

- Оговаривали тему и ход. Но специально не сидели и не вспоминали. Это был импровиз на заданную тему, иначе бы история не была бы живой и погибла, не успев начаться. Поэтому там нашлось место и песням, и музыке, и стихам. Вечер длился два часа, но они даже не пролетели – промчались. Спустя час сделали небольшой перерыв, чтобы люди успели покушать – к еде притрагивались аккуратно и осторожно, потому что хочется же общаться, слушать… Мы сидели за столом на сцене, а потом «пошли в народ» - и уже началось братание. Если со временем мы сможем прийти к созданию некоего общего стола, можно сказать, на пятьдесят процентов мы задачу выполним. Мы начнем, гости подхватят, начнется настоящее общение. Пока оно было немного робким, но это нормально, на мой взгляд.

- Что за публика пришла к вам на творческий вечер?

- В основном люди, которые очень активно ходят в театры. Как говорится, «абсолютно целевая аудитория». Пришли те, кто потом говорил: «Я помню, еще студентом смотрел спектакль…» - и произносил название, который не каждый из нас помнит. Как Елена Ивановна Псарева говорила, «с тысяча шестьсот турецкий войны». Ведь есть спектакли, которые живут на сцене два-три года и неслышно уходят в небытие, а у кого-то они остаются в памяти, в сердце…

- То, что театр эволюционировал – факт. На ваш взгляд, насколько он изменился, какая из его граней трансформировалась сильнее всего: репертуар, зритель, режиссер, сам актер?..

- Безусловно, театр изменился. Меняется скорость нашей жизни. Я уже упомянул о гаджетах, так вот они безумно повлияли и на театр. Нет, конечно, театр был, есть и будет, по одной простой причине: он сиюминутен, он жив. Заменить его нельзя, потому что он неповторим по своей сути. Сегодня идет спектакль, а завтра под этим же названием – совершенно другая постановка, потому что – другие люди в зале, другая погода, другое настроение у актеров, кто-то приболел, кто-то, наоборот, на подъеме. Это всегда непредсказуемо и неуловимо. Когда возникает эта энергетическая связь между залом и сценой, происходит энергетический обмен. Ради таких моментов мы и работаем, как бы высокопарно это ни звучало. Вроде бы ничего плохого нет, что артист приходит на репетицию и читает роль не с листа, а с телефона или с планшета. Но это тянет за собой то, что должно оставаться за дверью. Вы же не будете оперировать человека в уличной одежде – все равно облачитесь в совершенно стерильный халат. Это даже не ритуал…

- Вы сейчас говорите про некое нарушение традиций и устоев?

- Нет, я говорю не о традициях – о законах. Репетиционный процесс – это процесс закрытый, тайный. Это некая лаборатория, которая, оставляя жизнь за стеной, создает ее по-новому. Она должна возникать из нашей памяти, наших эмоций, клеточек, пор, дыхания, мыслей, чего угодно. Но тянуть за собой то, с чем ты встал с утра, нельзя.

А другая сторона гаджетов нам всем известна… «Темный провал зала» - это ведь образ, зал виден всегда. И в темном зале ты видишь светящиеся дисплейчики… Ты понимаешь, что внимание жителей еще не взято, его надо захватывать, завоевывать.

- Это вызов, раздражение или уже привычная обреченность?

- Конечно, это выбивает и раздражает.

- А звонки во время спектакля – совсем страшное дело?

- Как бы ты ни старался к этому привыкнуть, смириться с этим невозможно, и это беда. Обязательно найдется кто-то… Что такое гаджеты? Это костылек, который помогает нам жить удобно. Театр в принципе выбивает человека из зоны комфорта, он призван это делать, он призван цеплять сердце, ковыряться в душе, уме. Он призван делать больно – для того, чтобы ты остановился и немного подумал. Приходить на спектакль надо как на своего рода ритуал. Когда вы идете чиститься в баню, вы же не берете с собой телефон, вы же занимаетесь только собой, очищением своего тела. Театр – это баня для сердца, и очень важно, чтобы человек был сосредоточен на том, что он пришел смотреть. Нельзя воспринимать театр как сферу услуг. Сейчас даже в государственной программе вплоть до запятой  прописано, что это «сфера услуг», в билете написано: «наименование товара – спектакль», и так далее. И это ужасно, как и то, что мы сейчас успешность и эффективность деятельности театра измеряем количеством проданных билетов. Жизнь торопит, скорости проживания колоссальные. Ведь двадцать лет назад писали письма, не имея права на Backspace, перечитывали, бросали их в ящик… Студентам привожу в пример факты из собственного детства – вот, мол, солнышко за гаражи прячется, надо идти домой, а то потеряют, а хочется еще погулять. «Можно же позвонить!» - восклицают они, не понимая, что позвонить было нельзя.

Время изменилось, да, это нормально, но что-то мы утратили… Сегодня мы проносимся мимо, не видим друг друга, не слышим друг друга, перестали друг друга чувствовать, ощущать. Любое рукопожатие – дежурно, а вы попробуйте элементарно почувствовать кожу человека… Мы дружили с великой актрисой Еленой Ивановной Псаревой, ее нет тринадцать лет, но я помню ее руку, кисть, на уровне ощущений – мягкую, теплую, но при этом немного жилистую, возрастную… Это были родные руки, я их помню до сих пор!.. А сейчас: «Привет. – Привет. Как дела? – Нормально». И побежали. Вот наша жизнь. Нет времени не только на встречного, нет времени заглянуть в себя, повернуть глаза внутрь: где я, кто, зачем и почему. А для этого театр и существует, для этого мы и творческие встречи проводим – чтобы элементарно остановиться, задержать мгновение. Вся сегодня способствует тому, чтобы жить было комфортно, а театр этому пытается противостоять.

- И то, наверное, не каждый…

- Не каждый. Часть театров сегодня слишком озабочена вопросами собственной выживаемости, и потому работает на потребу. Очень много развелось, извините меня, шарлатанов, в том числе и среди преподавателей актерского мастерства. Но любой тренинг базируется на школе. Поэтому то, что я пытаюсь сегодня делать со студентами нашего театрального курса «во первых строках» - это читать. Первые два года мы занимаемся тем, что пытаемся заполнить культурные лакуны. Читайте то, другое, пятое, десятое… Да, тяжело, да, ускорение отучило не только думать, но и говорить, и читать «на длинные дистанции». Мы привыкли к маленьким отрезкам времени, информации, клиповость мышления – не просто слова. Мы недавно с женой перечитали дома «Анну Каренину». Читали вслух, и я ловил себя на мысли, что мне трудно произносить некоторые словесные сентенции. Это образно, метафорично, красиво, логически выстроено и переплетено, но… «Зачем же так подробно?!» - невольно спрашиваю я Льва Николаевича. И сам себе отвечаю: а затем, чтобы тебе это под кожу вошло. Читать тяжело не только Толстого, но и Чехова, и Набокова, но иногда специально идешь в противофазе со школьной программой. Так вот, в течение первого курса ребята проштудировали практически всю мировую поэзию. Задавал мальчикам одного поэта, девочкам другого. Потом они читают   вслух, обмениваются, потихоньку вчитываются и начинают выбирать своих поэтов, отличать Хармса от Бродского,  Гомера от вагантов, и так далее. Мир поэзии огромен, и ориентироваться в нем необходимо – это часть Вселенной актера. Приходится насильно напитывать… То же самое и с музыкой. За учебный год мне, надеюсь, удалось хоть немного, но заполнить эти культурные проплешины.

Институт не дает профессию, он дает азы. Профессию обретаешь на практике. Когда мы пришли в театр, нам маститые артисты сказали: «Дай бог, лет через десять актерами станете». Это было обидно, но сейчас мы понимаем, что они имели в виду. А сейчас, боюсь, срок этот вырос.

- Какое будущее все-таки ждет театр?

- Я не провидец, но место классике и добротной режиссуре останется всегда. Давайте посмотрим на театральную карту города. В городе восемь театров, они разные, плюс большое количество антреприз, местных и привозных. Помимо этого есть еще островочки, где собираются люди, которым не все равно, которые чего-то хотят, ищут, не успокаиваются. Они собираются и на свой страх, риск и деньги что-то там сочиняют, ставят, играют. Иногда получается лучше, иногда хуже, нормальный творческий процесс. У меня такой островочек есть: это ОДЭ-театр, Омский драматический экспериментальный театр, который открыл мой старый друг Руслан Шапорин. Буквально вчера мы сыграли премьеру на камерной сцене Театра драмы: «Сезон бабочек» по рассказу Мицуко Такахаси. В рамках нашего эксперимента, в частности, пытались сломать, разрушить линейный театр: в спектакле нет сюжета как такового, есть метания одинокой женщины, писательницы, мучающейся, сочиняющей, страдающей. Но речь не только о муках творчества, речь и о человеке сегодняшнего дня, замкнутом в собственном коконе, боящегося искреннего общения – но жаждущего, ищущего его. И рядом такие же коконы… Я не помню такой тишины в зале на протяжении полутора часов.

- Кто исполнил роль героини?

- Прекрасная и потрясающая Марина Бабошина. Также на сцене зритель увидел Николая Суркова и меня. Всякий раз на новый проект мы приглашаем наших друзей, единомышленников. Это не статичная труппа, не штат, это живой организм. И подобные оазисы в городе есть. Театры опытные, «взрослые» в любом случае связаны – госзаказами, финансовыми планами и прочими вещами, которые необходимо учитывать. А тут риски сводятся к минимуму: самое главное – заполняемость. И чтобы зрителю понравилось.

К слову о нашем театре Драмы. Когда сезон открывается двумя спектаклями с совершенно не кассовыми названиями – «Искупление» на большой сцене и «Жизнь» на малой, Толстой и Горенштейн, тут безумству храбрых поем мы песню. Это риск, но риск оправданный, потому что спектакли качественные, хотя, вероятно, для кого-то спорные. И это замечательно, что появляются новые постановки. Спектакли – они ведь как люди, рождаются, стареют, умирают…

- Олег, как вы отдыхаете и восстанавливаетесь после таких сложных для себя спектаклей?

- Тихо, дома, с женой, за ужином… Почитаем, что-то посмотрим, поедим… Кулинария – наше негласное хобби. Готовим, экспериментируем, удивляем себя, угощаем друзей.

- Что вы, к примеру, готовили вчера?

- Все очень банально - макароны, но когда тушишь к ним в придачу нарезанный кубиками кабачок и стручковую фасоль, туда кучу всяких специй и еще плавленый сыр, получается очень вкусно. Сальтисончик делаем свой. Практически каждый раз у нас что-то новенькое из выпечки, и сладкое, и сытное, покупать ее давно перестали. Печем хлеб в духовке. Интернет нам в помощь: выискиваем разные рецепты. Вот давеча освоили рецепт десертной выпечки авторства испанских евреев. У нее довольно сложное название – альмойшавена, но при этом несложный способ приготовления. Невероятно вкусная лепешка, которая сверху посыпается сахаром и корицей. Все делается очень просто, очень быстро – и улетает мгновенно!