«Не коммерсант, и предприятий никаких у меня нет, кроме моих рук и моих умений»: нос к носу с Вадимом Лобановым

Пожалуй, одно из самых весёлых, эмоциональных и при этом информативных Открытых интервью, на котором омские предприниматели обсудили с хирургом Вадимом Лобановым женскую внешность, синтезирующее мышление и способы выживания в 90-е. Один интервьюер с этим едва ли справился бы, но восемь справились на ура! Из интервью читатель узнает про «спицальный» — при помощи вязальной спицы — тест из студенческого прошлого доктора Лобанова, а также о том, почему он отказался от зарплаты, в пять раз превышающей его собственную, и о том, как формировал «хирургическую начуянность».

 

Что такое «открытое интервью»?

Мы приглашаем на роль интервьюеров разных людей, чтобы разговор получился многогранным, а герои показали себя с разных сторон. Вопрос может задать каждый, кто присутствует на встрече.

 

Кто в кадре?

Спикер:

 

 

Вадим Лобанов, хирург высшей категории, доктор медицинских наук. Хирург с 40-летним стажем, один из основателей омской школы ринопластики, руководитель Центра ринопластики при Центральной клинической больнице Омска, главный внештатный пластический хирург Омской области.

 

 

 

Интервьюеры:

 

Виктор Шкуренко, бизнесмен, руководитель «Торгового дома «Шкуренко»;

 

 

 

 

Павел Кручинский, председатель совета директоров ООО «Миард», президент «Омской коллегии оценщиков»;

 

 

 

Дмитрий Рыбин, основатель НПО «Завод металлоконструкций»;

 

 

 

 

Юлия Купрейкина, психолог-консультант, основательница и руководитель центра «Мой психолог в Омске», преподаватель ОмГУ им. Ф.М. Достоевского; супруга Вадима Лобанова.

 

 

 

 

Оксана Шевалье, основательница и владелица брендов Ohana Market и Ohana Kids;

 

 

 

 

Сергей Мирошкин, директор компании по обращению с отходами «Регион 55»;

 

 

 

 

Яна Пашкина, руководитель цветочного сервиса MARMELAD;

 

 

 

 

Наталья Мацута, главный редактор информационного агентства «ВОмске».

 

 

 

 

Что за кадром?

Накал страстей, буря эмоций, разнообразие вопросов и шуточных реплик. Сделать двухчасовой разговор о медицине и хирургии запоминающимся помогла уютная атмосфера дореволюционного купеческого дома, воссозданная омским предпринимателем Юрием Чащиным в стенах ресторана «Осип Терлеев», где гостеприимный хозяин накрыл для предпринимателей и журналистов чайный стол с десертами.

 

 

Почему Вадим Лобанов?

Потому что он успешный врач, известный хирург и интересный рассказчик. Мы знаем, что в своё время доктор Вадим Лобанов как хирург общей практики впервые в Омске выполнил ряд высокотехнологичных операций, которые стали «золотым стандартом» хирургии. Он также стоял у истоков пластической хирургии в Омске, а сегодня открыл в городе центр ринопластики. Его «визитная карточка» — это нос. В свое время один из учителей нашего спикера, Александр Михайлович Кочетов, сказал ему: «Видел, как бодибилдеры ходят в зал и упорно делают одно и то же упражнение изо дня в день? Делай так же: выбери что-то одно — и вкладывай в это. Пройдут годы, и ты в этом станешь лучшим». Вадим Лобанов стал «бодибилдером» в самом сложном «упражнении» в пластической хирургии — и ни разу не пожалел об этом, а в своё дело влюблён, как и много лет назад. Как ему всё это удаётся? Спрашиваем.

 

Особое условие:

Можно задать вопрос любому участнику открытого интервью: вдруг у вас накипело?

 

«Мировой уровень»

— Вадим Геннадьевич, у вас огромный опыт и связи, обширный круг общения с российскими и зарубежными коллегами. Как вы оцениваете уровень медицины в Омске? — Наталья Мацута задаёт первый, но сразу весьма серьёзный вопрос.

— Обо всей медицине не возьмусь судить, потому что экспертом себя считаю только в хирургии, — и что касается этой сферы, у нас все хорошо, — отвечает доктор Лобанов. — Могу вспомнить больницу на Водниках, где занимаются хирургией печени, в том числе и пересадкой органа — и это, на мой взгляд, мировой уровень. В МСЧ №10 отлично развита торакальная хирургия — это хирургия органов грудной клетки. В БСМП занимаются хирургией поджелудочной железы, а это сложнейшая тема. Владимир Юрьевич Шутов, Илья Николаевич Зятьков, Александр Робертович Пропп — вот фамилии, которые сразу приходят на ум. Руки у этих врачей замечательные, золотые! Им бы (точнее, больницам, где они трудятся) вот только помочь бы немного финансово, ради того, чтобы и оборудование у них было достойно этих рук.

— А если говорить про вашу область, про пластическую хирургию? — интересуются наперебой сразу несколько гостей интервью. — За пластикой люди едут в Израиль, в Германию, в Турцию… Есть ли в этом смысл?

 

 

— Учился во многих местах и считаю, что пластическая хирургия в Омске находится на достойном уровне, — Вадим Лобанов уточняет: ринопластика-то уж точно на уровне мировых стандартов! — Не знаю, зачем ехать в другую страну, если можно получить очень хорошую помощь в Омске и восстанавливаться тоже дома, а не в съемном жилье, в поездах и самолетах.

— Значит, дело в маркетинге? — вслух размышляет Виктор Шкуренко.

— Согласен, да. Даже частным клиникам не хватает рекламы, чтобы убедить пациента остаться в Омске, не ехать в Москву или дальше, — кивает Вадим Лобанов.

— А почему её нет? — включается в разговор Оксана Шевалье.

— Делаем, стараемся. Но за счет личного бюджета это не всегда возможно, а за счет клиники… — хирург делает паузу и объясняет, что тут, скорее, нужно менять общее позиционирование и налаживать систему.

 

«МРТ диагноз не поставит»

— В экономической науке есть понятие кластеризации, — говорит Виктор Шкуренко. — Если в Израиле есть кластер, значит, там должна быть не одна, а десять клиник, должен быть вуз со специализацией, должно быть множество профессионалов на рынке труда. Каждое звено дополняет и взаимодержит цепочку всей этой системы, делает её крепкой. Одному специалисту из Омска, даже гению, такие масштабы не подвластны! Слишком дорогим будет маркетинг для брендирования Омска как столицы пластической хирургии.

— Виктор, вы гениально мыслите! — восклицает Вадим Лобанов. («Да я просто учебники по экономике читаю», — смеётся тот). — Пациенты есть всегда, но их могло бы быть и больше. Они могли бы чаще приезжать из других городов. Но для этого нужны условия. Ведь пациента после операции нужно наблюдать минимум десять дней, чтобы отпустить его домой с легкой душой — значит, нужны дневные стационары. Должен быть младший персонал, который говорит с врачами на одном языке и уважительно относится к пациентам. Должно быть качественное оборудование. И так далее — желательно, как вы, Виктор, говорите, не в одной клинике, а в нескольких.

 

 

Наталья Мацута просит Вадима Геннадьевича рассказать о центре ринопластики, который три месяца назад он открыл в Омске.

— Начать нужно немного загодя, — врач поясняет, что пластической хирургией занимается больше 30 лет. Он пробовал себя в разных областях, потом специально учился ринопластике, в которую по-настоящему влюбился. «Это творчество, где каждый пациент индивидуален, и одного приема для того, чтобы сделать нос красивым, не существует», — Лобанов объясняет, что для этого нужно обладать массой навыков.

Когда он уже достиг высокого уровня мастерства, то всё чаще начал ловить себя на мысли, что нужно создавать некий центр, куда стекались бы все пациенты, которых волнует их нос. «Мы готовы были бы решать все их задачи — от эстетики и формы до проблем с дыхательной функцией — в одном месте. И делать это хорошо! — говорит Лобанов. — Не секрет, что некоторые врачи до сих пор исправляют нос дедовским методом: долотом и рашпилем, без оглядки на современные инструменты и технологии. Потом такие пациенты приходят ко мне, мы делаем “работу над ошибками”. Лучше бы делать сразу начисто, набело, с первого раза — и в центре, который хорошо оборудован, где есть отличные врачи и дневной стационар».

Вадим Лобанов рассказывает, что именно такой центр они и начали создавать при Центральной клинической больнице. «Только начали, — подчеркивает он. — Но через время, думаю, готов буду поделиться с вами результатами!»

— Получается, у вас были пациенты, которые приходили после неудачных операций в России или за границей? — уточняет Наталья Мацута.

— Были, конечно. Это же хирургия! Я не обобщаю: «в таком вот городе плохо, а в таком хорошо». Делать это неправильно, — объясняет Вадим Лобанов. — Но у любого хирурга будут какие-то неудачи. Медицина, особенно хирургия, — это не аппараты. Это всегда человек, который этими аппаратами пользуется. Приходят же не к бор-машине и не к скальпелю. А МРТ диагноз не поставит!

 

«Переделайте мне нос, мне не нравится!»

— Иногда пациент недоволен результатом, и это очень субъективно, — Дмитрий Рыбин спрашивает, что хирург делает в таких случаях. 

— Всегда по-разному, — отвечает Вадим Лобанов. — Если пациент недоволен, а я вижу, что результат хороший, пытаюсь его убедить. Но бывают пациенты, которые так и уходят недовольными. И что я тут могу сделать? Разве что направить к психологу, — врач улыбается своей жене Юлии Купрейкиной. — Но иногда берусь за повторную операцию.

 

 

— А если пришел пациент, у него всё прекрасно, но он настойчиво просит: «Переделайте мне нос, мне не нравится!» — как тогда поступаете? — Оксана Шевалье спрашивает, будет ли доктор отговаривать человека в таком случае. «В такой дилемме есть ведь и коммерческая составляющая, и этическая», — добавляет Оксана.

— Иными словами, борются алчность и совесть, — смеются мужчины.

— В каждом конкретном случае нужно разбираться. И когда все хорошо, то так и говорю, — врач объясняет, что призывает подумать и даёт на это время «месяца три тишины». Но если кто-то возвращается и продолжает настаивать, делает — «что ж теперь».

— Вы ощущаете потребительский терроризм? — Яна Пашкина говорит, что сама она чувствует тенденцию к его росту.

— Конечно! — отвечает Лобанов, а остальные шумят: «О да, он везде есть! На любом уровне!» «Во всем мире набирает обороты идея о правах потребителя. Это новая реальность, мы не можем эту парадигму сломать!» — шумит Виктор Шкуренко.

— Если раньше мы оказывали пациентам помощь, то теперь оказываем услуги, — разводит руками Вадим Геннадьевич.

— Мне кажется, что и к учителям, и к врачам сегодня в обществе отношение потребительское, — говорит Юлия Купрейкина. — И это очень существенно влияет на их эмоциональное состояние, на выгорание. Специалист уже не ждёт благодарности, он рад и тому, когда нет жалобы или уголовной угрозы.

 

 

— Сложнее сегодня стало работать врачом, который вынужден принимать сложные решения? — спрашивает Яна Пашкина. 

— Гораздо! Но я работаю, как работал, — отвечает Вадим Лобанов.

 

«Космос» импортозамещения

Хирург уже обмолвился, что вчера девять часов провел за операционным столом, и его расспрашивают о нюансах.

Вадим Геннадьевич рассказывает, что к нему обратилась женщина, которая хотела улучшить форму груди и живота, получить красивый рельеф тела. «После того, как закончил с грудью, сделал липосакцию, убрал с живота лишнее, повыше пересадил пупок…», — хирург объясняет, что такая операция «в двух частях с прологом и эпилогом» быстро не делается, «половину времени оперируешь, половину — ушиваешь кожу». «Эпилог» — это грамотное восстановление под присмотром врача. В роли «пролога» всегда разметка, один из самых важных этапов работы перед операцией. Все разрезы врач уже делает по разметке, это «лекало» пластического хирурга.

— Грудные импланты, кстати, немецкие. Ну вот не могут в России сделать кусочек силикона! А ведь их несложно делать, —  сетует доктор. Эту мысль тут же подхватывает Сергей Мирошкин:

— Вы пользуетесь многим заграничным! Как раз хотел узнать, есть ли какая-то динамика в поставках оборудования и расходных материалов. Да и вообще — есть ли будущее у российского медицинского оборудования? — предприниматель признаётся, что у него есть и свой интерес: он всегда мечтал заниматься подобным производством. Даже проанализировал рынок зубных протезов: «дико сложно, хоть и интересно».

—  Так и не могу понять, почему мы летаем в космос, но не можем создать протезы! — разводит руками он.

 

 

— Сергей, ну это специализация страны! — восклицает Виктор Шкуренко. — Невозможно, чтобы наша страна все замещала! Изначально идея всеобщего импортозамещения — это политическая утопия. Должна быть ориентация на экспорт. А мы решили импорт заменить. Глупо! Бананы как заменить? Морковкой? Вадим, какие страны сегодня лидируют как производители на вашем рынке? — спрашивает Шкуренко.

— США, Германия и Франция. Все серьезные аппараты у нас пока европейские. Например, пользуюсь пьезоаппаратом для работы с костной тканью. Это ультразвуковой нож, который не травмирует ткани, даёт врачу бескровность и точность, а пациенту — быстрое восстановление. Без инструментов такого высочайшего качества сложную ринопластику не проведёшь. Многие научные открытия в этой области были совершены нашими учеными, но запатентовали пьезотом в итоге на Западе. И так случается очень часто: идеи наши, а воплощение в технику — нет. 

— Подвижничество это хорошо! Но по-торгашески скажу: невыгодно! — Виктор Шкуренко объясняет, что один в этом поле точно не воин. — Вот диетические корма для животных невозможно в России произвести. Есть один завод на весь мир, потому что их мало продается. 

«То же самое с имплантами, —  говорит он. —  Российские будут кратно дороже, потому что производительность труда гораздо выше, сырье нужно найти, оборудование… — Шкуренко тут же добавляет, что есть экономические законы, которые не позволяют делать это с выгодой. — Сделал пять имплантов, а зарплату нужно платить полгода. Убытки сплошные! И предприниматель, вот Сергей Мирошкин, например, помучился и думает: да ну их, эти импланты, лучше печенюшками буду торговать!»

 

«Небожители» 

— Если уж мы заговорили о будущем, то давайте вспомним: у нас было прекрасное высшее образование. А сегодня нет такого образования, которое было бы привлекательно для всех стран мира, — продолжает Виктор Шкуренко. — Вот куда нужно было вкладывать ещё четверть века назад!

— Дочь моей знакомой, золотая медалистка, умница, прошла все круги ада, чтобы поступить в медакадемию, — перебивает его Сергей Мирошкин. — Конкурс сумасшедший! На эконом проще поступить, чем в мед! Да, есть целевые места, но потом нужно три года как минимум отработать.

 

 

— Медиков при этом тотально не хватает, — Павел Кручинский говорит о разбалансировке кадровой воронки. — По  идее, тогда в вузы нужно набирать больше, потому что все равно есть селекция: поступили, не добежали до финишной прямой, отсеялись. Ведь на финише выпускников сегодня недостаточно, чтобы закрыть кадровые прорехи, да что там — дыры в решете! Набирайте больше! Ведь иногда стобалльник-ботаник может не вытянуть это образование, а троечник стать великолепным хирургом, как говорится, от бога!

— Раньше для всех существовала практика трехлетней отработки после медицинского вуза, — Наталья Мацута спрашивает Вадима Лобанова, как тот относится к такой традиции.

— Если ты решил стать хирургом, то должен учиться не в идеальных условиях стерильной киники, а в полевых условиях! — доктор Лобанов рассказывает, как сам он по распределению попал в районную больницу  Исилькуля. Там в 1986 году и началось его становление как практикующего врача. Опыта набрался отличного, узнал, как лечить детей, ожоговых больных, сложные травмы. — Уже получив этот опыт, ты можешь идти туда, куда хочешь, специализироваться, развиваться, оттачивать мастерство. После Исилькуля прошёл ординатуру в областной больнице, и меня сразу взяли в отделение хирургии ординатором. Сразу стал дежурить по неотложной помощи, так как после Исилькуля умел выполнять многие операции.

— Для меня врач, особенно хирург, — это небожитель, — Сергей Мирошкин рассуждает, что можно разобрать двигатель и понять, как он устроен, но как можно знать и понимать, что там внутри нас, для него загадка. — Мне после школы было сложно понять, куда идти учиться. А как вы, Вадим Геннадьевич, поняли свое призвание? Это ведь не вопрос обучения трёх лет в училище. Это на всю жизнь — по сути, выбор пути на десятилетия.

 

 

— Честно говоря, не помню, — Вадим Лобанов рассказывает, что всё, что хранит его память — это желание стать хирургом с самого детства. Он вспоминает, как читал книги, где хирурги были для него такими же небожителями: всё умели и всё могли. — Моя тётя еще в мои десять лет говорила всем, что я хирург. Потому что я и сам всем об этом говорил! 

Доктор рассказывает, как хотел после школы поступить в военно-медицинскую академию в Петербурге, но потом решил, что лучше останется учиться дома. Он стал студентом омского медицинского института, который окончил с отличием. А когда поступал, спросил в приемной комиссии: «Где у вас берут на хирурга?» Тогда в приёмной комиссии посмеялись и отправили его на лечфак.

 

«Взял себя в руки, пошёл и сделал» 

Впрочем, амбиции его никуда не делись: на первом курсе ходил на пять кружков, на втором к ним добавилась нейрохирургия, на третьем стал старостой кружка госпитальной хирургии, начал работать медбратом.

 — А на четвертом нас, студентов, начали брать в операционные. Помню операцию на головном мозге: был страшно удивлён, когда своими глазами увидел ничем не примечательную с виду материю, которая прячет в себе все наши мысли, чувства, стремления! — рассказывает хирург.

Он вспоминает, как Николай Федорович Тихонов, заведующий отделением гастрохирургии областной больницы, спросил перспективного студента: «Ну, куда тебя распределили?» — «В Исилькуль», — грустно пожал плечами Лобанов. «Исключительно повезло! — воскликнул Тихонов — Ты там научишься всему!» Так что в Исилькуль он поехал гордый.

«Тихонов — хороший маркетолог!» — смеются собравшиеся.

 

 

После райбольницы Вадима Лобанова ждала учеба в ординатуре и работа хирургом в областной больнице: дежурства, операции, нервы. Он всегда интересовался наукой и защитил кандидатскую диссертацию по лапароскопической хирургии, которая в 90-е годы едва начинала внедряться как новаторский метод. Учил студентов, работал на кафедре хирургии ОмГМУ в должности профессора. Занимался гастрохирургией, торакальной хирургией, проводил операции на печени и на пищеводе. Одним из первых он с командой в 1994 году провел в Омске эндоскопическую операцию: лапароскопическое удаление желчного пузыря, хотя сегодня такой «закрытый» способ — «золотой стандарт» хирургии.

Как-то на учёбе в Москве он случайно зашел в соседнюю операционную. Там выдающийся хирург, академик Александр Федорович Черноусов делал пластику пищевода из желудка. Сложно, необычно: никто в Омске этого не делал. Пищевод, поврежденный из-за опухоли, травмы, ожога, «строили» из толстой кишки. У молодого врача загорелись глаза — «ведь и я так могу!» Вскоре в Омске в его отделение попал пациент, которому после ожога кислотой была показана реконструкция пищевода. «Давайте сделаем из желудка», — предложил он заведующему кафедрой.

Инициатива наказуема —  Лобанову сказали: «Иди и делай!»

«Взял себя в руки, пошел и сделал, хотя сердце моё, помню, билось очень сильно! Когда начал выделять пищевод почти вслепую — а ведь рядом сердце, аорта, полые вены, жизненно важные органы, — то испытал настоящий страх. Получилось хорошо, но до сих пор помню пациента и даже его фамилию»,  — со временем, рассказывает хирург, он успешно прооперировал множество пациентов с этим диагнозом на базе областной больницы, а также защитил докторскую по пластике пищевода.

— То есть к началу нулевых в общей хирургии вы, похоже, умели всё, — резюмируют интервьюеры. «Без лишнего хвастовства, пожалуй, это так.  Разве что кардио- и нейрохирургией не занимался», — кивает врач.

Искушения 90-х 

— Вы ведь долгое время работали преподавателем, — Виктор Шкуренко интересуется, высока ли привлекательность медицинского вуза среди молодежи, менялась ли она с годами. «Менялась», — кивает Вадим Лобанов. Он говорит о том, что в СССР преподаватель был уважаемым человеком и получал зарплату в два раза выше, чем представители многих других специальностей. Но перестройка уравняла всех в заработной плате.

 

 

«Уже тогда убавилось стремление идти в преподаватели», — Вадим Лобанов признаётся, что и сам не горел таким желанием, но когда защитил кандидатскую диссертацию по эндоскопической хирургии, завкафедрой позвал его преподавать, пообещав, что это не помешает оперировать: «Да ты вылезать из операционной не будешь! Просто веди ещё и студентов».  

— Вот я и взялся, — улыбается Вадим Геннадьевич. — Потом стал ассистентом кафедры, потом профессором кафедры. А потом ушёл! А почему? Потому что мне были важны студенты, но начались новые веяния, и брать их в операционную стало нельзя. А нас учили не так! Оперирует наш преподаватель — берет всех с собой и обучает. Но с этим было покончено. И что мне оставалось делать? Бросать студентов и оперировать? Или теоретизировать со студентами? В конце концов, мне сказали — выбирай! И я выбрал оперировать. Потому что в первую очередь я все же хирург.

— А вот скажите, молодых людей привлекает красивая обёртка, которую часто демонстрирует частная медицина —  в отличие от райбольниц? — спрашивает Виктор Шкуренко. Он гордится частной медициной, в том числе, и в Омске («просто чудо какое-то!») и интересуется, даёт ли частный бизнес молодёжи импульс для того, чтобы повысить престиж профессии врача.

— Конечно, лучше, когда есть и то, и другое, — кивает Лобанов. — Сейчас есть все возможности развиваться в однажды выбранном деле. Да, это долго, сложно, но она есть.

Он вспоминает, как во времена перестройки практически все его коллеги пытались чем-то торговать. У кого-то получалось, у кого-то не очень. «Даже я пытался торговать какими-то там конфетами, сахаром, дрожжами, — врач рассказывает, как ездил за ними в другой город. — Потом понял: у меня ничего не получается! Я не продажник, не коммерсант. Виктора еще не было, но были другие, у кого была к этому склонность. А мое дело — стабильность, совершенствование в своем деле, рост. Ведь хирургия мне не переставала нравиться никогда!»

 

 

В Омск, вспоминает он, приезжали люди из заграничных фирм, которые набирали персонал. К примеру, американцы, которые производят сшивающие аппараты. Они пригласили омского хирурга работать своим торговым представителем. Первоначальная зарплата — две тысячи долларов: «Неплохо для врача, который получал в пять раз меньше».

 — Но я не пошел. Для этого нужно было бросить основную работу,  — заканчивает рассказ Вадим Геннадьевич. Он вновь повторяет, что он «не коммерсант, и предприятий никаких у него нет, кроме его рук и его умений».

— У вас крепкая душа! — восклицает Виктор Шкуренко. — А ведь многие врачи как раз в то время стали предпринимателями. Повезло пациентам, что вы не ушли торговым представителем!

 

Поднять престиж профессии

— Вспоминаю, как моего товарища, который в 90-е выучился на стоматолога, братки пригласили в бригаду, — перехватывает нить беседы Павел Кручинский. — Пришел он ко мне за советом, мол, «Паша, там в пять раз больше можно заработать». «А гарантии, что через год ты останешься живым, чтобы эти деньги тратить, у тебя есть? — спрашиваю его. — А вот профессия твоя тебе даст и заработать, и жить спокойно».

Прошло лет пятнадцать, встречаемся. Он: «Помнишь наш разговор?»  — и признался, что без пяти минут согласился, уж очень были нужны деньги. А потом всё же отказался. А в итоге и живёт хорошо, счастлив, уже и дети его продолжили врачебную династию.

— Сегодня в машине по радио слушал эксперта, — продолжает Павел Кручинский. — Он говорил о проблеме с медициной в Германии: чтобы сделать МРТ, нужно записаться за пару недель. Огромный дефицит кадров, всё дорого. А в Москве ты можешь сделать такое обследование в худшем случае за час, хотя можно и за 15 минут.

Он говорит, что мы жалуемся на нашу государственную медицину, но частная очень сильно вытягивает ситуацию. И задаёт вопрос: что нужно сделать, чтобы поднять престиж профессии врача и учителя на региональном, а быть может, и на федеральном уровне? Ведь представители этих двух профессий, на его взгляд, и закладывают будущее страны. Этот вопрос Павел Кручинский адресует не только основному спикеру, но и всем собравшимся сегодня за столом.

— Платить больше! — кричит Шкуренко. — Будут зарплаты выше — будет престиж! А про германскую медицину иногда мифы создают. У меня много знакомых, у которых никогда не возникало проблем ни в США, ни в Англии, ни в Германии. И если мы сейчас поедем в Усть-Ишим, где тоже российская медицина, мы получим абсолютно иную картину, нежели покажет нам «российская медицина» в Москве! А иногда омичи летят к врачу в Москву после двух месяцев ожидания, потому что считают, что там лучше. А я так не считаю! И что, мне это на немецком радио рассказать?

— Учительство и медицина очень тесно связаны, — говорит Вадим Лобанов. — Нужны педагоги. Нас в свое время учили хорошо — и хорошие учителя! И в школе, и в институте. Вспоминаю оперативную хирургию, например. Преподаватель говорил: сейчас приложу спицу к любому месту, а ты расскажи, какие слои она здесь бы прошла: мышцу, орган, сосуд, кость — от и до. Так и поднимается престиж: надо хорошо учиться…

 

 

— Стоп! Как можно хорошо учиться, если Вадим Геннадьевич, как и многие другие, ушел с кафедры? — уточняет Юлия Купрейкина у своего мужа. — Как — если хорошие специалисты не учат? И твой уход — это точно не частный случай!

— Да, хорошие учителя уходят, стареют, умирают. Их остаются единицы. Но они есть, — Вадим Лобанов уверен, что тот, кто заинтересован в учителе, обязательно его найдёт в любые времена. 

 

Дорогое образование 

— А вот качество студентов меняется? — спрашивает Сергей Мирошкин. — Мы привыкли думать, что медицина должна быть не про деньги, а про призвание, идею, миссию, служение. По заветам Медведева, в общем. Готовы ли сегодня молодые люди к десятилетней вот такой вот «инвестиции в себя», в своё будущее? Потому что первые десять лет врача, как мне кажется, точно не про миллионы на счете, а про общаги, лапшу быстрого приготовления, ночные дежурства и так далее. Готовы люди идти дальше за идею?

— Сергей, в общем да, изменения есть. И они в сторону «как бы мне заработать побольше». И все же люди разные, — убеждён Вадим Лобанов. — И те, кто хочет получать большую зарплату, те внимают, стараются разобраться, задают вопросы, стать хорошим специалистом. Потому что в нашем деле невозможно получать хорошую зарплату, будучи плохим специалистом.

Вадим Геннадьевич рассказывает, что он, пообщавшись с человеком какое-то время, может сказать, будет тот хорошим хирургом или нет. «И обычно угадываю. Какие-то черты характера об этом сообщают», — добавляет он.

«А говорите, что не предприниматель!» — делают ему комплимент бизнесмены.

 

 

— Медицина — одна из редких сегодня профессий, где ты можешь быть последовательным, и когда ты будешь совершать определенные действия при прочих таланте и усилиях, ты получишь достойный результат, — рассуждает Яна Пашкина, в семье которой тоже есть врачи. — У меня много знакомых, моих ровесников 25-35 лет, которые пошли по пути медицины. И они вкладывают в себя, в обучение, я вижу, как параллельно растет и их прайс, и их «листы ожидания». Стопроцентно спасибо за это частной практике!

— Мне кажется, к медицинскому образованию изначально нужно подходить  как к очень дорогому образованию — и по времени, и по затратам, причем не только финансовым. Оно требует труда, усилий от молодого человека, — добавляет Юлия Купрейкина. — И этот труд не заканчивается с моментом, когда ты получаешь диплом. Впереди долгий путь, неотъемлемо — и я бы рассматривала первые годы работы как обязательную, часто бесплатную стажировку. Как психолог, говорю то же самое своим студентам: вам придется стажироваться бесплатно, то есть за символическую оплату. Но это необходимо, чтобы сформировать клиническое мышление, набить руку, получить насмотренность и «начуянность».

— А с другой стороны есть доктор Лобанов, успешный пластический хирург, который зарабатывает, который востребован, к которому очереди — и это тоже пример! — восклицает Шкуренко. Но соглашается, что эта картинка невозможна без описанного Юлией пути. Она же вновь просит слова:

— Вчерашняя операция длилась девять часов, а это долго даже для меня. Все думала, когда она закончится и я увижу мужа! Всегда сопереживаю, волнуюсь и за пациентов, и за мужа. Так вот сейчас возник вопрос: тебе, Вадим, тяжелее эмоционально или физически выстоять на ногах девять часов, фактически не отходя от операционного стола?

— Бывают операции, которые длятся и дольше девяти часов. Физически я все это выдерживаю. На самой операции действую на автомате, — говорит врач. — Сложно до и после операции, когда сначала продумываешь, что будешь делать, и ощущаешь некую неизвестность. Ведь каждый пациент уникален, что-то может случиться не в стандарте, не в рамках, и ты должен к этому быть готов. Или после операции начинаются сомнения, все ли сделал, как нужно, а может быть, стоило вот так?.. Поэтому больше тут эмоциональной нагрузки.

 

 

— Другой частый вопрос врачу: как вы восстанавливаетесь после таких нагрузок, где черпаете энергию? — интересуется Наталья Мацута.

— Да самым прозаическим образом. Поспал, поел, поговорил с женой — вот и отдохнул, — хирург признаётся, что особых хобби у него нет, а восстановиться помогают рутинные дела.

 

«Немного средневековые методы»

Павел Кручинский предлагает сравнить современную медицину и её  восточную «сестру» с её традиционными практиками: иглоукалыванием, акупунктурой, особыми массажами, дыхательными медитациями и так далее. «Можете ли вы, Вадим Геннадьевич, с высоты своего жизненного и профессионального опыта сказать, что хорошего в восточной медицине и что из этого применимо в нашей?» — предприниматель подчёркивает, что эти направления часто конфликтуют.

— Павел, я много лет занимался восточной медициной: иглы, меридианы и прочее. Может быть, они этим и лечат, но я в этом разочаровался. Теперь я сторонник традиционной медицины, — ответ Вадима Лобанова за столом встречают аплодисментами и криками «Браво!» — Из плюсов восточной медицины могу отметить то, что врач очень внимательно относится к пациенту. Одних только видов пульса эти врачи различают несколько десятков. Все остальное — это немного средневековые методы. Не работают они! Или работают по принципу плацебо.

 

 

— Сталкивался с остеопатией. Ересь! Ничего у меня не получилось: выходил помолодевший, отдохнувший, но проблему не решил, пока не пошел и мне не сделали растяжку в фитнес-клубе! — эмоционально реагирует Виктор Шкуренко. — Спорт! Вот и всё! Поглаживание по голове, магниты — всё это бредятина! Ничего не помогает, только зарядка, бег, лыжи! Об этом и на интервью с Юлией мы говорили: если есть диплом, практика, результаты, то это правдивая история. А если вчера я был парикмахером, а сегодня ни с того ни с сего стал психологом, получается черт знает что и уголовные дела. С чего мы должны верить Аязу? Инфоцыганщина! Я и сам тогу ментора боюсь надевать, мне кажется, это очень опасно! Это огромная ответственность, нужно педагогическое образование как минимум.

 

Синтезирующий ум

Павел Кручинский рассуждает о том, что есть две профессии, которым требуется синтезирующий ум — тип мышления, который объединяет разрозненную информацию. По словам предпринимателя, это историки, которые при наличии малой информации моделируют ситуации, а также хирурги, которые в экстремальных условиях и при «работающем двигателе» должны принимать решения здесь и сейчас. «Почувствовали ли вы, уже защитив диссертацию, что это качество у вас появилось — и как это повлияло на вашу повседневную жизнь?» — спрашивает риэлтор врача.

— Я знал выдающегося доктора, обладающего клиническим мышлением, — тут же вспоминает Вадим Лобанов одного из своих старших коллег, хирурга Альберта Ивановича Добровольского. — Он мгновенно понимал, что происходит с пациентом. Приходил и спрашивал: «А вот этому пациенту УЗИ сделали?» А когда слышал, что незачем, что у того «совсем другое», просил: сделайте! Диагноз будто уже был в его голове. Он просекал всё загодя!

Это умение, по словам Лобанова, приходит с опытом. Сразу, одновременно с дипломом врача, его не получить.

 

 

 

Он вспоминает характерный случай времен своей работы в райбольнице. С железнодорожной станции привезли молодую пациентку, которую сбил поезд. Рана на бедре затмевала все множественные невидимые глазу повреждения. Конечно, как полагается, сделали рентген. «Прихожу к заведующему, рассказываю всё об этой ране, а он просит показать снимок — и указывает на то, чего я не увидел: позвонки у девушки ровнёхоньки, но последний на несколько миллиметров смещен в сторону, — говорит Лобанов. — Если не умеешь смотреть снимки, никогда этого не заметишь. Если бы тогда опытный врач не обратил на это моё внимание, потому что знал, куда смотреть, это могло бы обернуться для пациентки серьезными проблемами».

— Врачи восхищают меня скоростью принятия решений, — Яна Пашкина говорит, что предприниматели могут обдумывать задачу часами, а у врачей иногда есть лишь секунды на принятие жизненно важных решений. — Мне интересно, как вы справляетесь с этим стрессом — или это навык?

 — Стресс — это всегда наркотик! — улыбается Вадим Лобанов. «О, мы на одном сидим», — шутят гости интервью.

Юлия Купрейкина добавляет, что синтезирующий ум, клиническое мышление, четкая логика и умение выстроить эффективную последовательность действий пронизывают и другие сферы жизни её мужа. Но сам он лишь скромно пожимает плечами: «Просто у каждого из нас своя работа. И отец мне всегда говорил: делаешь работу — значит, делай её, пожалуйста, хорошо. Наплевательское отношение развращает».

 

Шутки в сторону 

— Есть ли у вас какая-то профессиональная деформация, когда в обычной жизни вы общаетесь с человеком? — Дмитрий Рыбин спрашивает,  видит ли доктор Лобанов в людях пациентов, которым хорошо бы «нос поправить», «грудь приподнять», «осанку выправить». — Или вот стейк в ресторане, например, заказываете, берёте нож…

Продолжение фразы тонет в дружном смехе.

 

 

— Стараюсь этого не показывать, — тактичный ответ Вадима Лобанова встречают новым взрывом смеха. «А вот, допустим, на моем примере!» — поворачивается в фас и в профиль Дмитрий Рыбин к Вадиму Лобанову под непрекращающийся хохот.

— Дима, волосы хорошие у тебя, цвет кожи интересный! — ставят предпринимателю «диагнозы» его коллеги по бизнесу. «Да ну вас! Дайте профессионалу слово!» — не отступает Рыбин.

— Бессознательно что-то подобное есть. Вижу человека — и возникает образ, как можно было бы чуть приподнять кончик носа, где-то убрать горбинку, — кивает хирург.

— Боксеры, наверное, вас раздражают! — шутит Шкуренко. «Как Овечкин — мечта любого стоматолога!» — шумят остальные. «Боксеры меня радуют, — смеется в ответ доктор Лобанов, — это же какой сразу простор для творчества!»

— А вот согласно новой этике можно вопрос задать? Насчет увеличения члена что скажете? — Шкуренко заявляет, что нужно уделить внимание не только женщинам, но и мужчинам. «Витя, ты в личных целях интересуешься?» — не оставляют без внимания его реплику окончательно развеселившиеся коллеги. «Я за гендерный баланс!» — смеётся Виктор. А пока свой вопрос задаёт Павел Кручинский:

— Есть мнение, что иногда к пластическому хирургу приходят люди ленивые, которые не хотят заниматься спортом. Бегай, ходи, придерживайся диеты — и всё у тебя будет нормально. Когда вы видите, что можно обойтись без хирургического вмешательства, нужно лишь собрать волю в кулак и попотеть в тренажерном зале, вы даете такие рекомендации? — спрашивает предприниматель. 

— Да, конечно, но это редкость для тех, кто ко мне приходит, — хирург объясняет, что не всё можно убрать спортом. — Если после родов живот начинает обвисать, качая пресс, его не уберешь. Жир можно сжечь, но кожа будет висеть, она не будет сокращаться. Кроме того, у женщин есть хитрые «ловушки жира», такие как живот, поясница, внешняя сторона бёдер. Жир там убрать очень сложно, особенно если это связано с конституцией. Тогда пластическая медицина приходит на помощь.

 

 

— Иногда, правда, увлеченность пластической хирургией доходит до смешного, — качает головой Павел Кручинский. — Перед тобой не девочка, а уточка с огромными губами, выпирающим бюстом… Как вы считаете, Вадим Геннадьевич, это мода? Она пройдет? 

— Пройдет! Согласен с тем, что это мода, — отвечает Вадим Лобанов. — Потому после визита некоторых пациентов советуюсь со своей женой — как с опытным психологом.

— А у меня вопрос с прицелом, — продолжает Павел Кручинский. —  Младшему сыну исполнилось 19 лет, а в детстве ему в нос заехали мячом, и он с тех пор постоянно мучается с носом: то насморк, то дыхание затруднено. Доктора еще тогда говорили об искривлении перегородки и нехватке кислорода, и рекомендовали, когда подрастет, обратиться к врачу. Это мой незавершенный гештальт.

— Пусть ко мне приходит! Работаю с пациентами с 18 лет. Теми, кто младше, занимается детская хирургия, а вашего сына буду ждать, — хирург и предприниматель обмениваются контактами.

 

*** 

 

В конце этого насыщенного разговора Вадим Лобанов говорит, что ему очень понравился вопрос Сергея Мирошкина: «Вы все тут очень хорошие специалисты, но мои мечты — чтобы наше российское производство развивалось». Именно Сергей получает от хирурга в подарок за лучший вопрос книгу «Слепой часовщик» Ричарда Докинза — научно-популярное исследование английского биолога о том, как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной.  «И хоть и говорили мы тут, что такое производство практически невозможно, но как человек творческий, я этого хочу, — восклицает Лобанов. — Хочу, чтобы импланты не завозились, а были наши, чтобы пьезотом не был французским, а был нашим, чтобы сшивающие аппараты не привозили из Америки. Чтобы это всё было нашим!»