Геннадий Фридман: «Нахальный я был...»

Их университеты

— Геннадий Шмерельевич, у Вас очень яркая биография, в Вашей жизни происходило много событий, но давайте начнем с самого начала. Вы родились в Германии, Ваш отец был военным?

— Да, волею судеб. Так получилось, что его в апреле 1941 года взяли на трехмесячные курсы переподготовки, которые заканчивались 30 июня. Как он говорил: «Все волновались: то ли добровольцем пойти, то ли бронь дадут. А мы уже здесь, погрузили нас в теплушки и отправили под Старую Руссу». Мой отец не был профессиональным военным до войны, он работал заместителем начальника цеха на заводе, а до Германии он дошёл во время войны, да и остался служить на шесть лет. Там я и родился.

1

— Вы хорошо помните свою историческую родину?

— Смотря что считать исторической родиной. Мои корни в Белоруссии: мой папа, мой дед жили в Гомельской области. В Германии я провел свое раннее детство, прожил там до пяти с половиной лет, потом сменил более пяти школ. Сейчас уже от Германии у меня осталось мало воспоминаний. Но точно есть одно: когда мы с папой были в Фюрстенвальде (это городишко, около которого тогда стояла часть), мне тогда было пять лет, а отец был старшим лейтенантом. Мне запомнилось, что все, увидев моего отца, срывали шапки и говорили: «Гутен таг, гер официр». В детстве свободно говорил по-немецки. А сейчас подзабыл, но могу сказать «Их бин Гена». (Смеется.)

— Вы, наверное, меня не помните, но я был Вашим студентом. Я учился на экономическом факультете в Омском государственном университете, и Вы преподавали мне математику на втором курсе в 1990 году.

— О! Очень рад! Это дополнительный повод для гордости – видеть, что мой студент смог многого добиться. Тот курс, что я преподавал, назывался «Математическое программирование». Я заведовал тогда кафедрой на математическом факультете. На этом курсе можно было философствовать. Это, думаю, пригодилось нам всем в нашей дальнейшей жизни и, в особенности, в бизнесе.

— Я очень хорошо запомнил Вас и Ваши лекции. Вы были строгим преподавателем. Строже Вас был только Виктор Израилевич Брин.

— Кто ж не помнит Брина! Я помню, на экономфаке даже ходила присказка: «Если Фридману и Брину сдал, то можно жениться». Кстати, мне сдавали в конце концов все. Пусть на первом экзамене завалов было сравнительно много, но это означало всего лишь то, что люди просто не учились. А на пересдаче был единственный случай, когда человек не мог сдать. За него очень просили, но у нас это как-то не принято было, его отчислили и взяли в армию, откуда тоже потом его отпустили со справкой. Вообще не понимаю, как только он поступил и смог доучиться до второго курса. Это был один такой случай. А в остальном ребята-экономисты были хорошие, и на пересдаче сдавали все. Коллектив всегда был очень сплоченный, студенты помогали друг другу. Даже на «пятерку» пересдавали. Не было у меня такого принципа, что если сначала не сдал, то потом оценка будет на балл ниже. Я считаю, что это неправильно совсем. Правильно: что заработал, то и получил!

А Виктор Израилевич – выдающийся специалист. Он проработал много лет в области сотовой связи в «Теле2 Россия». Для тех, кто не в курсе: омская компания Теле2 – это самая эффективная региональная компания сотовой связи в России. Виктор Израилевич (мы с ним практически сразу начали вместе работать) отвечал за продукт. И мы всегда знали про наших конкурентов больше, чем они сами про себя могли знать. (Улыбается.)

Главный вклад в мировую науку

— Кроме того, что Вы были преподавателем, Вы были еще и политиком некоторое время, депутатом Городского Совета. Бабурин, Казанник, Носовец, Корб, Богдановский... Для меня это время было одним из лучших. Я тогда был юным, страна менялась, появилась рыночная экономика, благодаря которой я стал предпринимателем. А как Вы сейчас оцениваете это время?

— Замечательное время было! Я мечтаю написать книгу. К великому моему сожалению, умер Александр Лейфер. Первую задуманную мной книжку он написал с моей подачи, и она совершенно замечательная получилась, я бы даже сказал, выдающаяся. Она называется «Разгадать замысел Бога» с подзаголовком «Из жизни российского учёного-энциклопедиста Александра Николаевича Горбаня». Сначала я хотел сам написать, но потом понял, что никак не могу собраться. Александра Горбаня я принимал в физико-математическую школу при НГУ. Я считаю, что это один из главных моих вкладов в науку, ибо я уговорил его маму отпустить его в Академгородок. (Улыбается.) И не зря. Он стал великим ученым, планетарным. Саша не был уверен, что настало время писать про него книгу. А я ему объяснил, что книга про наш Академгородок, про наш слой выходцев из него. Но для того, чтобы книгу читали, нужна интересная история, должен быть детектив. А его жизнь как раз и была таким детективом с лихо закрученным сюжетом. В 1967 году Саша учился на первом курсе НГУ. А в 1965-1966 годах было Дело писателей, в следующем году - дело тех, кто их защищал. Горбань с товарищами написали на нескольких стенах в Академгородке лозунги в защиту гонимых, а ведро с краской принесли в общежитие. Тут их и взяли. Кончилось тем, что Горбань взял всю вину на себя, ему было 15 лет тогда, поэтому судить его было нельзя. Но из университета его выгнали, из комсомола исключили. История получилась громкая, Андропов изложил её в записке в Политбюро ЦК КПСС, в которой и имя Горбаня упоминается. А Горбань вернулся в Омск, закончил ПТУ, где к нему все хорошо относились. И Арзамасцев, директор этого ПТУ, став позже секретарем горкома ВЛКСМ, добился того, что Горбаня опять приняли в комсомол, а затем и в пединститут. А Саша в то время уже публиковал свои научные работы! Он получил диплом Омского педагогического института, поэтому пединститут может претендовать на рейтинги, так как великий ученый имеет именно их диплом. Кстати, КГБ за ним приглядывал, но не атаковал. А вот энтузиастов, мерзавцев всегда много... Мы его устроили в университет младшим научным сотрудником, он выдающуюся работу в это время сделал, с которой уже тогда должен был войти в историю науки. Но нашёлся человек, который пришёл к ректору и сказал, что КГБ требует его увольнения. А я как раз в то время стал секретарём партбюро математического факультета. И при случае я спросил куратора из КГБ: «Зачем вы к парню-то пристаете?!» Он мне ответил, что к увольнению Горбаня КГБ отношения не имеет, это внутриуниверситетская интрига. Но это тогда. А сейчас у Александра Николаевича школы в разных областях науки.

— Давайте вернёмся к перестройке. Для Вас это время было временем надежд и перспектив?

— Да, я даже хотел написать книжку под названием «Весело жить во времена перемен».

— Тогда политику делали как раз учёные и преподаватели такие, как Собчак, Сахаров. Для меня, например, в Омске кумиром был Минжуренко. Вы с ним общались тогда, а для меня это был полубог.

— Ну, конечно же, мы вместе в университете работали. Это весёлое время такое было, когда в первые годы после создания ОмГУ решался принципиальный вопрос: или университет станет коррумпированным местечковым заведением, или он останется всё-таки приличным университетом. Омский университет в 1974 году с нуля создавали, не на базе чего-то, как во многих регионах, а с нуля. Историки приехали из Томска во главе с Владимиром Ивановичем Матющенко, крупным археологом. А математики почти все приехали прямо из Академгородка, закончили только аспирантуру. Вот мы и поучаствовали в решении этого вопроса – всё-таки ОмГУ неплохой университет. А историки нам сочувствовали.

— Вот для меня, когда я учился в школе, Академгородок был брендом, а сейчас, как думаете? Вы сейчас общаетесь с преподавателями? Его влияние не уменьшилось?

— Ну как же, конечно, общаюсь! Я там даже куда-то вхожу. (Улыбается.) Вот на стене моего кабинета портрет Алексея Андреевича Ляпунова, он великий учёный – это мой учитель. Это такой мировой «пионер» компьютеров и ещё много чего. Кстати говоря, я учредил стипендию имени Ляпунова.

— В Новосибирске?

— Да, «За ранний вход в науку». Это его кредо было, он нас, пацанов, в науку вывел. У меня первая статья вышла в докладах Академии наук на первом курсе. Эту статью представил академик Михаил Алексеевич Лаврентьев.

— Были первокурсники, которые публиковались в Докладах Академии Наук?

— Да, в 1965 году была опубликована статья первокурсников НГУ Карева, Трескова, Фридмана. Нас тогда называли «Три мушкетёра». Да, сейчас я отвечу на Ваш предыдущий вопрос. Академгородок – это такая удивительная вещь, с неё и надо было начинать, это как раз дитя хрущёвской оттепели. Великий Лаврентьев, великие Ляпунов, Будкер и другие. Сейчас есть улицы и институты их имени. Там создалась совершенно особая атмосфера свободы. Трудно поверить, но это была полная свобода. Такая вот разная: и в науке свобода, и во всём, заниматься можно чем угодно, учёные разных специальностей как-то так крутились вместе. Например, у Ляпунова был общий кибернетический семинар, на который ходили все: и математики, и биологи, и историки. Мне повезло прожить там какую-то часть жизни. А потом, в 1968 году, после ввода войск в Чехословакию, в Советском Союзе началась реакция. И сразу все свободы стали рубить, и Академгородок стали рубить.

Кто разрушил Советский Союз

— Конечно, я тоже изучал эти события. Я поражаюсь той дискуссии, которая была в Чехословакии в то время. Ведь они очень смело собирались строить иной социализм. Это могло закончиться выходом из-под опеки СССР.

— Никуда они не собирались уходить!

— Но у них была, скажем так, своя платформа внутри союза компартий Восточного блока, идеи были достаточно революционные по тем временам.

— Социализм с человеческим лицом? В конце концов, с громадным опозданием и мы к этому подходили. И когда говорят, что то ли Горбачёв разрушил Советский Союз, то ли Ельцин разрушил Советский Союз, – люди просто мало знают.

— Вы имеете в виду, что Советский Союз разрушил Брежнев?

— Конечно! Потому что эта банда прекратила реформы Хрущёва. А он много чем славен, при всех своих эксцентрических штучках типа выступления в ООН с башмаком. Он привёз кукурузу в сельское хозяйство. Да-да, «кукурузник» его звали. Если какой-то идиот её на Северном полюсе стал сажать, ну, так идиот и есть идиот. А вообще это до сих пор – наша основная кормовая культура. А хрущёвки!.. Наша семья благодаря им из барака выехала. До появления хрущёвок люди жили чёрт знает где, удобства, извините, на улице. Когда я был во втором классе, мне папа сделал коромысло, и я бидонами носил воду. И когда мы переехали в Нефтяники, в двухкомнатную квартиру вчетвером – у меня же сестра ещё, – знаете, это было большое счастье: холодная, горячая вода, ванная…

— Заслуга Хрущёва и в том, что он стране открыто объяснил, что творилось до него.

— Да, хотя он и сам в этом участвовал.

— Вы знаете, я не возражаю против того, когда человек меняет свое мнение даже к тому, что сам делал, в чем участвовал. Я спокойно к этому отношусь. Тот же Горбачёв нашёл мужество в себе выйти из системы и её разрушить. Я Горбачёва воспринимаю не как разрушителя Советского Союза, а как созидателя новой России.

— Хрущёв начал экономическую реформу – совнархозы, отделение обкомов от руководства экономикой, – но тут его и скинули. Как говорится, обидел он много кого… Свергли Хрущёва. А я Вам должен сказать, что на тот момент, в 65-м году, мы были одной из двух ведущих компьютерных держав в мире. Это сейчас про нас в этом смысле никто уже и не помнит, а тогда были – Америка и Советский Союз.

— Но кибернетика уже в Америке родилась?

— Кибернетика родилась там, но один из столпов кибернетики – Алексей Андреевич Ляпунов. То есть он подхватил, он встречался с её основоположником Норбертом Винером. Винер приезжал в Москву к Ляпунову. И Ляпунову, в конечном счёте, посмертно была присуждена медаль Computer Pioneer («Пионер компьютеров»). Первый в мире язык программирования создал Алексей Андреевич, не американцы. До всяких там Фортранов и всего прочего. Причём язык высокого уровня. И первые трансляторы под названием «программирующая программа». Это под его руководством коллектив в Москве тоже создал первый транслятор. Опять-таки это не американцы.

— Это результат хрущёвской оттепели?

— Это ещё без хрущёвской оттепели. Это всё-таки, как говорится, вояки, они кибернетику сохранили, прикрыли. Ляпунов в 1952 году организовал специальность «математическая кибернетика» в МГУ. Это в то время, когда шли статьи, что эта наука – служанка империализма и всё такое. Секретная была специальность, секрет состоял в том, что кибернетические группы есть – в то время, когда во всех философских журналах всё это дело поносится.

— По-моему, в 60-х годах уже факультет кибернетики появился в МГУ?

— Стоп-стоп, Вы не путайте 1952-ой и 62-ой. Как говорится, там «хрущёвские времена», факультет вычислительной математики и кибернетики – это уже ученики Ляпунова. Я просто к тому, что было время, когда по производительности наши компьютеры большие, которые назывались ЭВМ, не уступали американским. Но у американцев их было больше, потому что они их в экономику ещё внедряли.

— Как дополнительный драйвер развития кибернетики была экономика?

— Да, а у нас в экономике ЭВМ не было, но зато были в науке и в обороне. Вот Хрущёва уже свергли, и как-то мы так сидим в комнате, Ляпунов приходит и говорит: «Мальчики, вы знаете, у нас закрыли разработку собственных вычислительных машин, сняли финансирование». А у нас были вот эти БЭСМ-6, «Эльбрус», уже полупроводниковые, до этого ламповые были, я хорошо знаю, просто я во всём этом был. И стали всем соцлагерем копировать снятые американцами с производства ЭВМ. Может, вы слышали, вот ЕС ЭВМ серия, у нас в университете стояла 1020, затем и 1060. Последняя более-менее приличная была, а это содранная IBM 360/370, американская, которую они снимали с производства, но не закрывали, то есть давали украсть. И мы тогда сделали ЕС-овскую серию, что-то делали болгары, что-то немцы делали, ну вот кооперация такая.

— То есть американцы сняли у себя их с производства и продавали?

— Не продавали они их нам, они дали украсть технологию.

— Значит, тогда это было всё секретно?

— В принципе, да, но дело в том, что мы свернули собственные разработки. Нефти было много, она была дорогая, и за нее все купить можно – зачем, мол, кувыркаться? Это сделали Брежнев и его банда, когда они пришли. Даже в Омске были не только венгерские куры, были французские куры, ну и барахло, эти костюмчики... Всё покупали, перестали свое производить. И росло благосостояние советских людей, пока…

— Пока нефть не упала в цене?

— Было кое-что еще, о чем почти никто не знает. После смерти Ляпунова (он скоропостижно умер в 73 году), я перешёл в Институт экономики и организации промышленного производства Академии наук, это аганбегяновский институт.

— О! Аганбегян – тоже перестроечный персонаж, помню, в народе ходило: «Самый умный из армян – это наш Аганбегян».

— Абел Гезевич, да, он большой умница. Так вот, там работал так называемый нулевой семинар. Я, наверное, только пришёл туда, и вдруг мне приходит открытка: «Уважаемый имярек, Вы приглашаетесь на семинар ведущих научных сотрудников нашего института». Это и был нулевой семинар. И на этом семинаре разные вопросы обсуждались. В частности, в 1974 году была подготовлена Докладная записка в ЦК КПСС, такая большая, там 10 томов было – чуть ли не весь институт на это работал, – называлась «Прогноз социально-экономического развития СССР в 1975-1985 годы». Я не участвовал в её разработке, я в математическом отделе работал, но почитывал в библиотеке Института. Так вот, из всех экономических прогнозов, о которых я знаю, это единственный, который реализовался на 100%. На 1985 год был спрогнозирован коллапс экономики.

— В то время они осмелились это написать?!

— Слова, конечно, другие были, но смысл такой.

— То есть они предусмотрели, что сырьевой цикл у нас все же закончится?

— Сырьевой цикл, между прочим, держался на Самотлоре – легко добываемая, дешевая для нас нефть. И в том прогнозе учитывалось, что Самотлор, понятное дело, закончится. А в СССР тогда даже приостановили уже разведку и обустройство новых нефтяных месторождений.

— Я вспоминаю, какие тогда могли быть приоритеты у государства? Нефть качали – это понятная схема, накачали нефть, а привезли французские костюмы. Ну а какие-то же ещё приоритеты были? Космос?

— На космос тратили, ядерное оружие было.

— Ну и кормили, наверное, весь социалистический лагерь?

— А что такое «социалистический лагерь»? Они лучше нас жили. И немцы, и венгры и все прочие. Поддерживали такие страны, как Куба, Эфиопия. Даже где-то в американском журнале была карикатура: бежит по пляжу Хрущёв в рваных трусах и кричит: «Кому ещё помочь?». Так вот, предложения, которые содержались все в том же прогнозе: во-первых, прекратить закупать ширпотреб и жратву за рубежом, ну, какую-то еще нужно было покупать, то же мясо. А вот уже кур-то – не надо. У нас обкомы понастроили птицефабрик за счёт оборонщиков и курятиной могли всех обеспечить. Короче говоря, нужно было прекратить много чего закупать. А что значит прекратить? Понизить жизненный уровень советских людей. И второе, начать развивать индустрию высоких технологий. В общем, Аганбегян и ещё там пару человек получили премию Совета министров за этот труд. Но на него наложили гриф «Секретно» и изъяли из библиотеки.

— Аганбегян получил же премию Совета министров, почему же нельзя было воспользоваться его рекомендациями?

— Вы вообще помните эти рожи?!

— (Смеется.) Помню, конечно.

— Это же было геронтологическое политбюро! Они просто просчитали, что к тому времени, когда случится коллапс, они передóхнут! А те предложения включали в себя понижение уровня жизни людей, значит, эти люди начнут бухтеть, будут какие-то проблемы, – ну а зачем это им? И они все правильно просчитали: с 80-го года как раз пошла ППП – пятилетка пышных похорон. И всех их, как говорится, свезли на погост. Потом пришёл Андропов к власти и увидел, что там происходит. И, насколько я знаю, было дано задание воссоздавать концлагеря – а что делать-то?! Вот-вот грядёт карточная система, начнутся нехорошие времена. Понятно, что теперь уже народ не так боится, будет бухтеть. Поэтому я считаю преступниками Брежнева и К.

— Повезло ещё, что Андропов не так долго главенствовал.

— Да, недолго ему было отпущено. А потом пришёл Горбачёв, увидел то же самое, но пошёл другим путём. Не в концлагеря… Вы вообще знаете, кто страну спас от голода?

— Челноки?

— Челноки, конечно! А их кто пустил? – Горбачев!

— Занятость какую он обеспечил этим самым! И, главное, тогда воспитывалось в молодежи то, что сейчас гробится, – чувство предпринимательства. Потому что каждый второй мог им стать. Наше поколение попробовало себя в чем-то, хоть в маленьких, но сделках, и кто-то потом воспользовался опытом и стал предпринимателем. Нынешнему молодому поколению заняться чем-то труднее, чтобы войти в это предпринимательское сословие.

— Ну, смотря где. У этого поколения шансов, конечно, поменьше. Но где? В Омской области и меньше!

— Повторюсь, я считаю, что Горбачев – это величайший руководитель страны, наверное, за последнее время. Я не могу говорить о Сталине – просто не могу оценивать руководителей, которые уничтожают других людей.

— И не надо. К Сталину у меня совершенно определенное отношение. Это один из величайших преступников в истории человечества. И ничего другого.

— Жаль, что страна пока до сих пор по этому поводу не покаялась...

— Вы редкий человек, который произносит эти слова. Я тоже их пытаюсь говорить. Пока не было покаяния, мы все вот с этим делом живем. И я вообще-то еще за то, чтобы покаяние сопровождалось люстрацией. Как, например, прошло покаяние в Германии после фашизма? Всем мерзавцам, членам фашистской партии было запрещено занимать государственные должности навеки. Все. Пожалуйста, где-то там работай, а вот к государству – нет. Говорят: «А как же!? А дети!?» Ну и дети будут знать, что он там в Освенциме убивал. Дети говорят: «Да, наш отец был такой, но мы искупим эту вину». А у нас те же самые палачи нормально и с почетом продолжали работать…

О национальном вопросе

— Для меня это очень близкие ценности. Даже сейчас я сторонник определенной политической линии, и я открыто говорю, что буду голосовать против Путина, хоть я и предприниматель и у меня 6000 человек работает в совокупности. Я все время подчеркиваю, что это мое личное мнение, а не мнение моих сотрудников или моей компании. А если к Горбачеву возвращаться, я считаю, что это величайший руководитель, которому хватило смелости начать реформировать страну, а потом еще и от власти отказаться. И за его время вообще жертв было всего три человека. Ну помните эти известные события в Москве в 91-м году?

— Да-да. На мосту?.. Хотя жертвы не только там были, конечно. Были еще Вильнюс и Азербайджан. Это был результат прошлых руководителей, машинка была заложена. Понимаете, если брежневская банда заложила развал экономики, то это же и есть развал страны. Потому что если экономика разваливается, вылезают местные элиты. А наследство, ну наследство оттуда еще, да? Национальная политика Ленина, Сталина. В Российской империи не было никаких специальных национальных образований. Туркестан был, но он такой, глобальный.

— У Ленина была работа «О национальном вопросе», помните, да? Вот там он говорил, что в связи с тем, что Российская империя угнетала народы, то мы, новое государство, должны отдать им больше, в социальном и экономическом плане, компенсировав за прошлое. Ну, в принципе верно ведь?

— Да, отнесемся уважительно! В СССР что сделали: Узбекская ССР, Таджикская ССР, Киргизская ССР... Не было в Российской империи никогда национальных губерний. Сделали республики, это была почти шутка. Реальных ведь границ не было, всё управлялось из Москвы. Все помнят, как Крым подарили, да? Тот же самый Никита Сергеевич, нами упомянутый. А что он половину Омской области подарил Казахстану, это Вы в курсе? Петропавловск, Павлодар – это же была Омская область. Это случилось ровно в том же 1954 году.

— Меня, кстати, недавно удивил один момент. Слушаю я казахское радио. Первая новость – Назарбаев встретился с немецким предпринимателем, договорились они – ну такое точечное привлечение инвестиций. Вторая новость – о Собчак. Я думаю: вам-то зачем Собчак? Вот, мол, Собчак вчера заявила, что в Крыму нужно провести новое голосование…То есть подспудно они где-то боятся повторения ситуации, аналогичной с Крымом. Это их тоже не то, что нервирует, но они перед собой тоже некоторые вопросы ставят?

— Думаю, уже не ставят. Ситуация необратима. Дело в том, что после развала Союза и после возникновения независимых государств, с приходом к власти в них национальных элит из этих бывших союзных республик стали выдавливать русских и иные нацменьшинства. Поэтому в Омске в девяностые создали Агентство по делам беженцев. Принимали, обустраивали, Полежаев этим занимался в те времена. Омская область вообще в этом смысле оказалась выдающейся. Потому что когда поперли оттуда же и с Поволжья немцев, то опять же в Омске организовали немецкий национальный район – Азовский. Я это хорошо помню. И все приехали, кому было плохо. То есть Омская область проявила большую толерантность. И, слава Богу, у нас вообще никаких эксцессов национальных нет. Хотя я знаю другие места, где они есть. Еще мой папа мне когда-то говорил: «Гена, я не понимаю, как у вас там в Академии, а у нас, говорит, никаких проблем: или ты даешь план, или не даешь план. Если ты даешь план, значит, ты молодец, не даешь план – уходи. И не важно, какая там у тебя фамилия. Портрет моего папы висел на Аллее славы завода им. К. Маркса (теперь «Сатурн»). И вот Омск хорошо бы сохранить таким, какой он есть.

Первый бизнес-проект

— Давайте, к экономике вернемся. Геннадий Шмерельевич, Вы когда себя почувствовали предпринимателем, когда Вам захотелось этим заниматься?

— Первый мой проект, причем выдающийся, был реализован после первого курса Новосибирского университета. Я проезжал по воле судеб через Москву, побывал в Московском университете и случайно увидел, что там раскладывают задания заочной математической школы – гельфандовской ЗМШ. Я понял, что это потрясающе! «Обычная» физматшкола у нас была, я сам ее закончил в первом выпуске в Новосибирске, а тут заочная математическая школа! Я решил, что мы в Академгородке тоже сделаем такую, но физико-математическую. Приехал, как раз летняя ФМШ шла. Я сообщил своим друзьям-студентам: «Ребята, мы делаем заочную физматшколу». Школьникам, которые не остались интернате ФМШ, мы объявили, что все они поступили в заочную ФМШ, ещё не представляя себе, как мы всё это сделаем. Собрали у них адреса. И первое задание вышло уже в октябре. Это был большой бизнес-проект. Мы выпустили задания на месяц позже москвичей, но зато и математику, и физику сразу, учащиеся были сразу и студенты-физики, и студенты-математики. Я руководил проектом. И, как потом выяснилось, всю жизнь, исповедовал такой бизнес-принцип: делегировал полномочия. У меня всегда было мало прямых контактёров. То есть я назначаю ответственных – с ними и общаюсь. Я хотел, чтобы «физической» частью занимался мой товарищ Витя Буднев, рано ушедший замечательный физик, но он подсунул мне девушку Оксану Кашубу, на которой, впрочем, он потом женился. Она, в свою очередь, привлекла еще несколько замечательных первокурсников. С математикой быстро разобрался: мой однокашник Юра Михеев стал ответственным за составление заданий и методических указаний (позже за учебники для физматшкол стал в коллективе лауреатом и премии президента, и премии правительства РФ). я и сам иногда участвовал и в составлении заданий, и в контрольных перепроверках, но как член команды. Затем собрали ребят-первокурсников, кого-то, кто потолковее, назначили бригадирами (в частности, Георгия Кукина, будущего декана матфака ОмГУ), остальных – проверять задания. У нас там почти 600 человек училось.

— Я правильно понимаю, что Вы запустили проект, который существует до сих пор?

— Мы уже отметили 50 лет заочной физматшколы (теперь это Заочная школа СУНЦ НГУ), а в то время я еще успел филиал в Узбекистане открыть, договорился там с заместителем министра образования.

— С материальной точки зрения как все было организовано?

— Этот вопрос возник, когда мы 45 лет праздновали. (Смеется.) «А как же это было? Как мы это все сделали без денег, без ничего практически?». Я на праздновании и сам спросил: «Ребята, а как у нас с конвертами — то было? Денег-то не было, а 600 конвертов по 5 копеек – выходит 30 рублей! Где мы их брали-то?» «Гена, ты же сам это придумал! – мне отвечают. – Когда мы первый раз отправляли письма ученикам (помогла канцелярия НГУ), то написали им – вместе со своим решением пришлите два конверта». То есть «и для того парня»! Так потом у нас даже много таких конвертов было! (Улыбается).

— Какое Вам вознаграждение было в итоге?

— Получил грамоту ЦК ВЛКСМ. (Улыбается.) А в остальном проект был волонтёрский. Поэтому мой сын Илья его бизнесом признавать отказывается, считая, что без денег бизнеса не бывает. Впрочем, это был замечательный опыт создания нового дела, управления коллективом.

— В комсомольской карьере Вам бы это что-то дало?

— В Советском Союзе любое хорошее молодёжное дело должен был возглавить комсомольский функционер. А в Академгородке даже по тем временам все было наоборот. Поэтому, когда я начал заниматься заочной школой, летними школами, то меня кооптировали в комитет комсомола НГУ. Вот и возглавил. Комсомол — хорошее дело!

— Преподавателем Вы были очень жестким. Всегда пресекали, если болтовня шла. Но учебное пространство организовывали хорошо, у Вас порядок был.

— Процесс есть процесс. Но я, если Вы помните, никогда не отмечал присутствие, «был/не был». Мне какая разница, кто не был – я сам не ходил на лекции. Пришел, на пять баллов сдал – мне ставили пять баллов. И никто не смотрел, ходил я на лекции или нет. Кто ходил все время и отвечает на два балла, получает два балла, кто не ходил и отвечает на пять баллов, получает пять баллов, у меня так.

Но давайте я все-таки завершу историю со школами, потому что там красиво завершается. Короче, я там много чем командовал. Ну как командовал, организовал систему подготовки. Лучших выпускников ФМШ начинали привлекать к проверке работ, на первом курсе они уже становились штатными проверяющими, на втором курсе они уже были бригадирами, а из них брали преподавателей в летнюю ФМШ. И у нас образовался непрерывный поток подготовки кадров. И однажды я даже одного молодого доктора наук снял с лекции в летней школе и сказал, чтобы больше он не приходил! (Улыбается.) А снял я его, потому что он не умел читать лекции школьникам. Он говорит: «Мне плевать, что непонятно, я настоящую науку рассказываю». Но я говорю: «Ведь они не понимают. Они не аспиранты, аспирант – да, не понимает – пусть сидит». У него хватило ума не идти жаловаться на меня, потому что было бы очень смешно – студент доктора наук послал гулять. (Смеется.) Причем он член-корреспондент Академии наук теперь, настоящий большой ученый. Ну да, нахальный я был. Ляпунов «развратил» нас – общался с нами на равных. А кончилось это вот чем. Когда началась реакция, Ляпунова из ФМШ убрали, так как он «неадаптируемый» русский интеллигент.

— Как говорится, с корнями?

— Княжеская фамилия! Настоящая русская интеллигенция, и я по-прежнему поддерживаю отношения с его семьей, все-таки люди несгибаемые. А за ним и «ляпуновичей» тоже стали удалять. Я уже в физматшколе преподавал, там у меня тоже ученики были замечательные. Но вдруг вышел замечательный такой приказ: «За развал заочной физико-математической школы уволить Шапиева, Фридмана и Трескова» – это вот «ляпуновичи». И вот, когда мы праздновали 50-летие заочной ФМШ, ректор НГУ сказал, что по поводу Фридмана издавалось два приказа: один – за развал ЗФМШ уволить, и второй, который он подписал в день юбилея ЗФМШ – «За создание и развитие заочной физико-математической школы наградить Фридмана высшей наградой Новосибирского университета – медалью «За заслуги». А до этого неизвестно было, кто создал. Кто развалил – это, конечно, было известно: приказ есть!

Но жизнь продолжалась. Я по-прежнему отпуска свои всё равно проводил в летних физматшколах. Сначала на Алтае, а когда перебрался в Омск, почти сразу возникла летняя физматшкола и здесь, а затем летние школы НОУ.

Как новосибирские математики спасли Омский университет

— А как вы в партию вступили? Вы же были членом КПСС?

— Я в самом начале нашего разговора упоминал, что были проблемы, когда Омский университет создался. Например, математики, «придурки», не хотели понимать всякие глупости. Скажем, вот если на приеме экзамена промокашки лежат в тетрадке – значит, это 5 баллов. Что делают эти «придурки»? Вынимают промокашки, проверяют, может, кому-то есть 5 баллов, а кому-то – нет. Ну, и началась война по полному изгнанию этих «академгородских». Я приехал чуть позже, уже в самый разгар «сражений». Но при этом был чуть посолиднее, чем те, кто уже работал в Омске.

Да, я был членом КПСС. И это очень интересный вопрос, как я попал в партию. Был такой профессор Асан Дабсович Тайманов, замечательный человек, фронтовик. Он вступил в КПСС в хрущевскую оттепель и в это время был секретарём партбюро матфака НГУ. Он начал меня уговаривать: «Давайте, Гена, вступайте в партию». Я отказался, а он мне сказал, что коммунистическая партия – это не партия, а система управления, где, конечно, очень много мерзавцев. Но если мы начнем туда привлекать хороших людей, то постепенно мы поменяем эту систему. За год он меня убедил, и в конце 1967 года, в декабре, я туда вступил. Но в 68-м году – ввод войск в Чехословакию, наступила реакция и профессор сам ушел из секретарей партбюро, очень порядочный был человек. Но я уже был там.

— 1968 год был годом переворота. Вы знаете, что Яромир Ягр даже взял 68-й номер из-за тех самых событий в Чехословакии? А Вы на себе это как-то прочувствовали?

— Я в диссидентских движениях не участвовал, но теми событиями был шокирован и, конечно, никогда не одобрял таких действий властей…

Но вернёмся к истории с «промокашками». Тогда решили увольнять всех новосибирских математиков из университета. Один известный мерзавец, заместитель секретаря университетской парторганизации, когда я пришел в партком первый раз после избрания секретарём партбюро матфака (по рекомендации парткома!), встретил меня словами: «Поздравляю Вас, партайгеноссе!». Для меня с учетом того, что я родился в группе советских оккупационных войск в Германии, слово «партайгеноссе» могло звучать только из уст фашиста. Он же преследовал и Леонида Мартынова в свое время, в общем, такой известный человек. Сейчас, кстати, его барельеф на здании пединститута. И этот товарищ меня сразу предупредил: «Имей в виду, сейчас будем всех выгонять, займи правильную позицию, иначе ты первый». Вариантов мне не оставили.

И стал ректор издавать приказы, а я проводить заседания партбюро матфака, после которых эти приказы отменялись. Например, издаёт ректор приказ об увольнении доцента Гуца (давно уже доктор наук, профессор, зав. кафедрой, декан) за то, что он якобы сорвал кучу лекций. Я ловлю заведующую кафедрой (жену ректора) и говорю – что, мол, за безобразие происходит, какой-то «мерзавец Гуц» срывает лекции, а куда смотрит завкафедрой? На что она отвечает: «Ну как же так? Он в больнице лежит, за него лекции читают Иванов, Петров, Сидоров, и ни одной лекции не сорвано». Велю написать объяснительную в партбюро. Провёл заседание партбюро, признали приказ ректора ошибочным. Пришлось его отменить. Было ещё несколько подобных эпизодов. Тогда мафия не придумала ничего лучшего, как расформировать парторганизацию факультета. Впервые в Советском Союзе! Это в 1978 году было. И тогда мы с Георгием Петровичем Кукиным, которого тогда уже сняли с должности декана, написали письмо, но не куда-нибудь, а члену Политбюро ЦК КПСС, председателю Контрольной партийной комиссии ЦК КПСС Арвиду Яновичу Пельше. Мы отправили письмо одному моему товарищу в Москву, а он уже занес на Старую площадь, потому что так-то, почтой, такие письма не могли дойти. И к нам приехал ревизор, главный по Омской и Тюменской областям, на самом деле квалифицированнейший специалист. С ним, конечно, свита, органы всякие. Вошёл утром в приёмную, представился – Виталий Петрович Солдатов. Спрашивает: «А где ректор?» Ему отвечают, что сегодня в Москву улетел. Он ровным голосом, в пространство: «Чтобы завтра был». Приходим на следующее утро, а ректор в приёмной сидит. Службы работали! Нашли и доставили.

Вот и разобрался Виталий Петрович. И написал справку, что много кого нужно гнать, но не математиков. А с нами потом отечески поговорил, да и написал в справке: «Кукина и Фридмана не преследовать – они написали правду». Нам потом знающие люди говорили, что эта фраза чуть ли не жизнь нам спасла.

— Как Вам удалось такую реакцию вызвать?

— А мы письмо умное написали. Мы убрали вообще все про взятки и т.д., оставили только одно – шестую статью Конституции, которая, напомню, гласила: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза». А у нас на математическом факультете ни руководящей, ни направляющей… (Смеется.) Ее ректор и К расформировали, как я уже говорил, чтобы с непокорными математиками удобнее было расправиться. Ну и после этого много чего было. Весь ректорат выгнали, партком сменили на 100%. А нас восстановили, меня даже секретарем назад посадили. Этим, считаю, мы и спасли Омский университет.

Про «странного» Казанника

— А что вообще Вы скажете про политику того времени?

— То, что добивало Советский Союз уже окончательно, – это война в Афганистане. 1979 год, многие из нас понимают, что означает преступный ввод войск в Афганистан, но помалкивают. Но один «странный» человек вдруг выступает с двумя публичными лекциями на эту тему с правильными с сегодняшней точки зрения оценками: это Алексей Иванович Казанник, доцент ОмГУ. Его повязали, приволокли на расширенный партком к нам, а новый партком… его взял на поруки!

И когда в 1989 году я вдруг узнал, что Казанника начинают выдвигать в народные депутаты СССР, я с присущей мне скромностью пришел к нему и сказал: «Алексей Иванович, слышал, что Вас выдвигают, – давайте я Вам помогу, поруковожу». Надо было искупать грех молчания. И Казанника удивительным образом избрали (почти никто, кроме меня, некоторых ключевых подробностей до сих пор не знает), он внес свой вклад в историю страны, сохранил Ельцина в политике... Я в конце 1989 года в Вильнюсе представлял Казанника на съезде Межрегиональной Ассоциации Демократических Организаций (МАДО). Ходил там с табличкой «Организация: «Казанник», так на меня кидались там, обнимали, не сразу понимали ситуацию. Любили его, в общем. И Ельцин хотел отблагодарить Казанника, предложил было ему возглавить Палату в будущем Верховном Совете РСФСР. Но мерзавцы, которым Ельцин поручил передать это Казаннику, пришли к Алексею Ивановичу на следующий день после того, как завершилось выдвижение кандидатов в депутаты. То есть он просто не успел выдвинуться, а так-то его сразу бы избрали! Казанник опять вернулся «в никуда». Потом была эпопея с Казанником – Генеральным прокурором. И опять «в никуда». Но Полежаев сделал его вице-губернатором и квартиру дал. В общем, поступил благородно.

Почему омичи так бедно живут

— Как Вы к современной политической ситуации в стране и в нашем регионе относитесь?

— Здесь опять надо заходить со стороны экономики. Потому что именно она на политику влияет. А с экономикой у нас довольно хреново по понятным причинам. Вот в те времена, когда я был студентом, Омская область была богатая, а Новосибирская была бедной. И продукты питания здесь были, и вообще все хорошо, я приезжал на каникулы в Омск, а из Омска вез мясо, колбасу и все, чего в Новосибирске не было. У нас в Академгородке был стол заказов, положено было на семью десяток яиц на неделю, два килограмма мяса, или там курицу. А в Омске все было на прилавках. Когда я переехал в Омск, сын во втором классе учился. Все тогда было замечательно, потому что здесь была нефтехимия и оборонка, и, кстати, ничего в этом смысле не изменилось. Нефтезавод очень продуктивно работает, нефтехимия есть, оборонка заказы имеет.

— Отчего же мы стали беднее?

— У нас бюджетная система теперь такая: где зарегистрировался, туда и основные налоги. Вот если я сейчас зарегистрируюсь на Камчатке, ну, значит, и налоги будут идти на Камчатку. Да нет такого нигде, основные налоги предприятия платят по месту нахождения. Ну и всё, после этого что, собственно, говорить-то? Меня спрашивали: «А что Вы думаете про мэра нашего?» А что тут думать: безбюджетный город, да и регион, мало что без ресурсов можно сделать. Сейчас новые руководители и в области, и в городе. Надо им деятельно сочувствовать и, по возможности, не мешать. Кстати, по-моему, еще в конце 90-х – начале 2000-х все основные предприятия здесь были налогоплательщиками. Они себя уже, конечно, хуже чувствовали, госзаказ сильно упал в оборонке, например, но они были здесь. Сейчас они себя чувствуют намного лучше, но платят не у нас.

Письмо Путину

— Как Вы оцениваете сегодняшнюю ситуацию в стране?

— На бизнес-форуме 4-го декабря 2014 года я сделал доклад. Замечательный доклад, там все сказано. Вот я как-то его пару месяцев назад пересмотрел и понял: и сейчас сказал бы практически то же.

Если коротко: мы в последнее время пережили несколько кризисов – дефолт 1998 года, мировой финансовый кризис, который нас зацепил, ну, и потом собственно кризис 2014 года. Вот говорят люди: «Кризис». На самом-то деле что обычно происходит? Падение, потом стагнация, затем медленный рост. Как по ступенькам лестницы: упало, потом стало как-то расти, а потом раз – и опять упало, и вот новая ступенька. И мы на этой ступеньке – в 2014 году. Сейчас мы уже на плато, но нет ресурсов для интенсивного роста, да и санкции… Санкции на три дня, три месяца ничего не значат, а вот на такой долгой перспективе они значат многое. Хай-тек, например, нам засанкционировали, сами мы создать не успели. Здорово, конечно, что поставлена задача создать свою современную элементную базу для микроэлектроники. Ну, это свой «Интел» надо создавать, что займет лет десять, если есть ресурсы. Покупаем сейчас в Малайзии – они-то сделали у себя – не самые последние, может быть, технологии. Ну, а кто же нам самые последние-то даст?! Малайзия, кстати, — потрясающая страна. Это люди, которые тридцать лет назад жили в лодочках, гадили в реку, а теперь на нас смотрят, как на обезьян: так у вас же ничего нет, вы же ничего не умеете. Нет, конечно, есть истребители и т.д., а такого, что для мирной жизни, – маловато, не сделали, поэтому нужно зажаться и продержаться как-то десятилетие.

Было время нулевых, жирные годы, когда надо было создавать индустрию высоких технологий. Я тогда президенту Путину даже письмо передал, и это имело последствия. Насколько я знаю, он прочитал, дал поручения, законы даже приняли какие надо, создали кое-что. Но письмо длинное было, на четыре страницы: две про то, что надо делать, а две – про то, как сделать, чтобы не украли. Так вот эти последние две страницы «потерялись» по дороге, между министерствами, ведомствами, к чертовой матери. Поэтому я понял в итоге, что зря это затеял. А письмо называлось: «О схеме создания национальной индустрии высоких технологий». Индустрии нет.

Сейчас вроде и настрой у власти правильный, но ресурсов нет. Да, этот период, конечно, все равно закончится, вот только когда?

— Как Вы относитесь к тому, что Путин снова пойдет на выборы?

— А Вы посмотрите на политический ландшафт: кто-нибудь придумал кого-нибудь другого вот сейчас? Я не говорю, что этих людей вообще нет, но я никого не знаю. Путин сам по себе разумный человек, у него и опыт колоссальный. Вопрос главный: кто рядом с ним?

— В общем, проблема в окружении?

— Как обычно. Взять опять ту же историю с Казанником. Ельцин сказал своим помощникам: Казаннику передать – и была бы хоть неделя, мы бы зарегистрировали Казанника, и он точно выиграл бы. Но они ведь не случайно «опоздали».

— А Вы считаете, Путин пытается реформировать систему управления? Как оцениваете посадки всяких высокопоставленных товарищей?

— К сожалению, это похоже на игры-междусобойчики. Помните, дело «Трех китов»? Спецслужбы между собой воевали. Одна служба украла на сколько-то миллиардов мебели, другая служба крышевала подмосковные казино, тогда эти стали сажать тех, а те – этих. Такие истории, конечно, не вдохновляют. Спецслужбы должны заниматься своим делом. 

Впрочем, стоит обратить внимание на то, что кое-что происходит - уходят некоторые персоны: Якунин, Дмитриев, приходят молодые. Будем надеяться.

Повторюсь, под программы реформирования нужны ресурсы, а если их нет? На нас никто не нападет – это уже хорошо. Но у нас, например, всё медицинское оборудование импортное, на самолетах летаем, в основном, импортных, танки, да, свои, но нам куда на танках ездить? Любая серьезная реформа требует ресурсов, и делать ее там, где ресурсов нет, значит вести страну к революции или, что еще хуже, войне. Поэтому в ближайшее десятилетие главное – уберечь страну от смуты и крови. И тут важно, чтобы кормчий крепко держал весло и имел поддержку народа.

Вот отдали бы, к примеру, Омской области собственные налоги, было бы совсем другое дело. Унизительно же жить только на подачки от центра, на трансфертах. Для Омска плохо очень, что молодежь уезжает. В Санкт-Петербург, в Москву, Екатеринбург, в Новосибирск, Тюмень. Вот это проблема. Мы видим эту проблему, потому что уже и медики потянулись – низкий платежеспособный спрос.

В Тюмени есть ресурсы, там Собянин в свое время добился, чтобы округа отчисляли в область. Это, по-видимому, самая серьезная угроза для нашей области – отток человеков, потому что человеки – это тоже ресурс.

— То есть проблему можно только на федеральном уровне решить?

— Бюджетный кодекс надо менять. Сейчас у нас фактически прошла национализация, до этого была приватизация, а теперь национализация. А это, прямо скажем, не самая эффективная экономическая стратегия. Вот я наблюдаю: сотовая связь – замечательная штука, одна из самых эффективных отраслей экономики, и я считал, что сотовые компании неубиваемы. По крайней мере, те, которые уже есть. Но по прошлому году Tele2 впервые показала убыток! Как это могло произойти? Я знаю, как: это шведов погнали, у них выкупили Tele2, теперь это государственная компания. «Ростелекомцы» пришли, эффективные менеджеры. А бизнес – это тоже наука, там тоже нужно головой думать, соображать. А тут эти эффективные менеджеры пришли, они учились где-то, знают, что такое KPI. А вы знаете, за что получают бонус сотрудники департамента кадров? Например, за увеличение дохода на одного работника. Так что делают в некоторых госструктурах – передают что-то на аутсорсинг втридорога, сокращают работников. Для компании это невыгодно, но КРI у менеджеров растет. Компания теряет, а чиновник получает бонус, потому что доход на одного работника увеличивается. Вот так и теряют доходы госкомпании. А в частной компании все совсем по-другому. Помню, когда я руководил Tele2 в Омске, мне один такой иностранный эффективный управленец пытался предложить некую схему с откатом. Но он не учел, что я был еще и совладельцем, поэтому послал я его по известному в России адресу...

Продолжение следует.