Если лётчики поют, значит, это кому-нибудь нужно

Он родился в победном 1945-м на омской окраине в семье украинца Ивана Поддубного, практически тёзки знаменитого русского атлета, и капризной польской панночки. Термоядерная смесь…

От отца унаследовал пламенную любовь к музыке и русской песне, от матери – прямую спину и гордый дух «кичливых ляхов».

Виктор Поддубный имел самые что ни на есть рабочие корни и жизненную перспективу сделаться потомственным слесарем. Или мастером. Как отец. Детство и молодость Ивана Никитовича прошли в Феодосии. Война застала его в Кишинёве. Потом была эвакуация в Петропавловск-Казахстанский, а оттуда — в Омск, на секретный завод имени Баранова.

«На «Баранова» работали мои родители, сестра, её муж, — рассказывает Виктор Иванович, — и я пятнадцатилетним пацаном пришёл сюда. Мы все вышли из «Баранова». Если сложить наш семейный трудовой стаж, то получится больше двухсот лет! И как поётся в одной замечательной песне, «мне ни за что не променять ту заводскую проходную, что в люди вывела меня».

В семье Поддубных никто не думал о музыке как о профессии. Просто без музыки, без душевного пения под баян — так, чтоб сердце стискивало двумя руками, чтоб до жгучих слёз, — они не представляли своё существование. Музыка была их спасением. В прямом и переносном смысле.

«В лихие 90-е годы моя семья выжила благодаря тому, что я играл на баяне, — признаётся певец. – Представляете, «обслуживал» и бандитов и милицию! За мной приезжали на машине, увозили в какой-нибудь шалман, а я играл. Лишь бы заплатили. Потому что на заводе нам с женой зарплату не выдавали по полгода. А у меня два сына, и за квартиру платить надо, и жить вообще как-то надо. Ночь-полночь, драгоценная моя супруга Валентина Фёдоровна у окна стоит, ждёт-пождёт.

Я отдавал ей все заработанные деньги. А утром она шла в магазин: покупала хлеб, молоко, пряники… Так что баян и песни меня выручили».

Старший лейтенант запаса, слесарь-инструментальщик 6-го разряда, выпускник вокального отделения Омского музыкального училища имени Шебалина, тенор Виктор Иванович Поддубный в свои 72 года находится в прекрасной творческой форме.

Красиво войдя в «осень патриарха», он по-прежнему носит в голове «планов громадьё» и полон идей. Сейчас серьёзно готовится к майскому выступлению в госпитале для ветеранов войн…

«И вот я выхожу на сцену, — с улыбкой вспоминает он один из своих первых концертов, — небольшого роста, худенький, лысый. По залу гул, смешки. Разве скажешь, что я — лётчик, потомок польских дворян?! Но когда звучит песня, все вопросы отпадают сами собой. Потому что у меня такая установка – петь душой».

Русский тенор с украинской фамилией Поддубный на дух не выносит страстного и картинного исполнения народных песен. И величает всё это «непотребство» не иначе как «итальянщиной». Говорит, петь душой так, как это делают русские, не может никто в мире. Даже голосистые потомки Ромула и Рема. У русских, если хотите, другое звукоизвлечение, другая внутренняя вибрация, другой посыл.

Вот и теноры-кумиры Поддубного тоже не «импортные» – наши, родные: Леонид Собинов, Сергей Лемешев, Иван Козловский. Благодаря им, Виктор Иванович открыл для себя удивительный и неисчерпаемый источник вдохновения – народную песню с её невероятной амплитудой переживаний: от буйного, безудержного веселья до могильной, стирающей до кровавых мозолей сердце тоски. «Я люблю русские народные песни, — говорит он, — а романсы – это вообще мой конёк».

Так и идёт Поддубный с песней да с романсом по жизни.

А ещё раньше в его судьбе случился учебный авиационный центр «Подгорная-1». Работал, говорит, себе слесарем, работал, а тут старший товарищ возьми да и расскажи про лётчиков, про полёты, прыжки с парашютом. Да с таким восторгом и воодушевлением!

Судьба Поддубного была решена в одночасье: «Мне было восемнадцать лет, и я загорелся стать пилотом. Прошёл сначала медицинскую комиссию, следом мандатную. Польские родственники по материнской линии насторожили, но не испугали. Социалистическая Польша была членом Варшавского договора, поэтому мне дали «добро» и красный свет.

Два года я самоотверженно учился летать на «Як-18». Нас готовили к войне самым серьезным образом. Очень хотел пересесть за штурвал реактивного самолёта, но врачи забраковали: рентген показал смещение носовой перегородки. Мне популярно объяснили: а вдруг кислорода не хватит, потеряешь сознание, машину угробишь…

«Друзья-однополчане», кто прошёл медкомиссию, дослужились до полковников, есть один генерал. Их тогда на десять месяцев в Кострому забрали, а мне велели ждать: сказали, будешь летать на «Ан-2».

Я ждал разнарядку из военкомата целых четыре года, но так и не дождался. Стал авиационным техником».

И вот тут, на самом интересном месте, история, которая уверенно двигалась в сторону военных аэродромов и новых звёздочек на погонах, вдруг оживилась и зашелестела страницами.

«Давным-давно, в солнечном Джанкое мой папа играл на мандолине, — рассказывает Поддубный, — потом освоил баян. Любовь к музыке передалась и мне: я тоже с детства любил баян. Отец переделал для меня инструмент из трофейного немецкого аккордеона. Посещал музыкальный кружок при заводском Дворце Культуры: мой педагог Леонид Харитонович Марштупа был музыкантом от Бога. Я пел в заводской самодеятельности. А потом решил штурмовать «Шебалинку».

Первый штурм вышел комом. Поддубный привык играть на баяне и петь сидя, а на экзамене нужно было всё это делать, как положено, стоя. Да ещё и под фортепиано! В общем, абитуриент растерялся и «не показал себя». Чтобы парень не пал духом, педагоги предложили ему позаниматься в вокальном кружке при ДК имени Дзержинского, где как раз учили петь под аккомпанемент фортепиано.

Поддубный репетировал целый год: разучивал «Ах, ты душечка, красна девица», «Степь, да степь кругом», но прикипел душой к неаполитанской песне. Ах, какая дивная была песня: «Скажите, девушки, подружке вашей, / Что я не сплю ночей, о ней мечтаю,/ Что всех красавиц она милей и краше,/ Я сам хотел признаться ей, / Но слов я не нашёл»! Её исполняли Сергей Лемешев, Эдди Фишер, Эл Мартино, Пласидо Доминго, Хосе Каррерас, Лучано Паваротти, Марио Ланца. Не мудрено, что и Поддубный не устоял перед «иностранщиной»… На другой год он легко поступил в училище в класс к преподавателю Ольге Георгиевне Ляликовой.

1

…А однажды Поддубному предложили «спасти» театр имени Вахтангова.

Знаменитая труппа во главе с художественным руководителем, народным артистом СССР Рубеном Симоновым привезла в Омск спектакль «Фронт», где играли Василий Лановой и Михаил Ульянов. Но так случилось, что оперного тенора, исполнявшего по ходу постановки русскую народную песню «Ах ты, ноченька, ночка тёмная, ночь осенняя» после двух сыгранных спектаклей отозвали по месту работы в Москву. Срочно стали искать замену: бросились в театр музыкальной комедии – труппа на гастролях, обратились в филармонию — все теноры дают концерты по районам области. Пришли в музыкальное училище. Там, конечно же, сразу вспомнили про своего талантливого выпускника.

«Мы тогда жили в частном доме на 1-й Промышленной, — вспоминает Поддубный, — перекладывали с отцом печку. Тут прибегает гонец от директора музыкального училища. Беги, кричит, в «теремок» на прослушивание, в театре Вахтангова петь надо. А у меня руки по локоть в саже»… Поддубный исполнил на «ура» русскую народную песню, спас три представления москвичей и получил за свой самоотверженный сценический труд целых пять рублей!

На мой вопрос, почему не продолжил образование в консерватории, Виктор Иванович грустно махнул рукой: «Поздно было. В 1977-м, когда окончил музыкальное училище, мне уже 32 года стукнуло». Работал директором музыкальной школы в Тевризе, методистом в Омском отделении Всероссийского Хорового общества, учителем пения. Ну и разруливал, как мог, сложные отношения между родителями…

«Война калечила жизни людей без разбору. Так получилось, что отец обманул маму, — тяжело вздыхает Поддубный. — У него в Крыму в оккупации под немцами осталась жена с маленькой дочкой. После войны всё это вскрылось, его чуть не посадили за многожёнство. Но поскольку в семье росло двое малолетних детей: я с младшей сестрой, — отца оставили в покое. Но сам он до конца жизни мучился: жил на две семьи, разрывался: то в Крыму поживёт, то с нами.

В доме царила тягостная атмосфера. Мать так и не простила его. До самой смерти обиду держала гордая полячка…

Я всю жизнь прожил бок о бок с двумя женщинами: мамой — чистокровной полькой, и русской женой. И хочу сказать, как невыносимо было находиться с моей матерью — эта национальная неистребимая спесь, гонор! — и как мне до сих пор легко живётся с моей любимой супругой. Мы с ней, как в сказке Пушкина, уже «ровно тридцать лет и три года». Валентина Фёдоровна — выпускница Омского авиационного техникума. Работала вместе со мной на заводе. Не поёт. В сердцах иной раз может крикнуть: «Витя, у меня от твоего пения болит голова!» А я поддерживаю себя в форме: репетирую каждый день».

Сыновья Виктора Ивановича не пошли по его певческим стопам, хотя младший, Иван, названный в честь деда, окончил музыкальную школу по классу баяна. «Отыграл свои гаммы, арпеджио, академические концерты, — с улыбкой вспоминает Поддубный, — положил инструмент в чехол и благополучно про него забыл. А я настаивать не стал. Любовь силой не привьёшь».

Поддубный – счастливый дед: у него четверо внуков. Музыкой, правда, пока никто не занимается. Но это только пока. Вот отремонтирует Виктор Иванович маленький баян, на котором ещё Ваня играл, и подарит его пятилетнему Фёдору Ивановичу. И пойдут они вместе с дедом, крепко взявшись за руки, на подготовительное отделение в музыкальную школу…

«Я уже там был, — по секрету сообщил Поддубный, — всё узнал. Пусть парнишка приобщается к музыке. Фёдор Иванович у нас так славно поёт. Особенно вот эту: «Тик-так ходики, пробегают годики, жизнь – не сахар и не мёд, никто замуж не берёт!» Пора подбирать репертуар посерьёзнее».