Виктор Скуратов: «Машины у меня нет. Открою 50-ю кофейню — куплю Tesla»

Из беседы двух ярких представителей разных бизнес-поколений любознательный читатель «ВОмске» узнает о том, как основатель сети кофеен «Скуратов» помог президенту группы компаний «Ф-Консалтинг» совершить вояж в прошлое.

Фридман: «Никогда прежде не бывал в вашей кофейне»

— Должен сказать, что не бывал в «Скуратове», — сразу признался легендарный омский предприниматель Виктору Скуратову, расположившись за столиком в кофейне на Валиханова. — Да, видел вывеску на Ленина, накануне нашей с Вами встречи зашел туда. Специально ничего не читал про Вас в Интернете, хотя заголовков много, лишь посмотрел Ваш год рождения…

И вот захожу в «Скуратов». Думал, я один кофе пью по утрам — ан нет! Знаете, довольно забавно жизнь развивается, конечно. В последнее время стал получать приветы из прошлого, спустя сорок с лишним лет. Зашел в кофейню, тут же понял — я это видел. Примерно в 80-м году.

Виктор Скуратов: В России?

Геннадий Фридман: Нет, конечно. Много лет я изучал географию двумя способами. Первый — это школьные математические олимпиады, которые проводились то в Тбилиси, то в Ленинграде, и так далее. Второй способ — научные конференции. Так вот, однажды мы с супругой были на конференции в городишке Вильянди в Эстонии. Город небольшой, 17 тысяч человек.

1

В Омске в то время был ужасный ресторан «Маяк» с многометровыми потолками. В него выстраивались очереди, хотя есть предлагалось алюминиевыми вилками. Ничего не было — ни у нас, ни в столицах. А здесь, в маленьком эстонском городишке — двухэтажный ресторан и официанты во фраках! Вот такой образ жизни. Увидели, подивились… А на следующий день моя жена совершила диверсию: увела всех женщин с конференции. Софий Ковалевских среди них не было — так что не страшно. Куда они ушли? Вера обнаружила маленькую кафешку. И пока мы сражались с теоремами, дамы засели в этом кафе. Туда каждый день приходили женщины — просто пообщаться, поболтать да попить кофе, наслаждаясь жизнью и никуда не торопясь. Не ради еды и не «по таймеру», как было принято у нас. Это стало настоящим потрясением: человеку, жившему, в Советском Союзе, где мало было точек общепита и они были организованы по принципу «поел — пошёл», невозможно было такое представить.

Виктор, как Вам пришла идея кофейни такого формата?

ВС: Это было для меня очень эволюционным решением. Не могу сказать, что в определенный момент я внезапно решил открыть кофейню такой, какая она есть. Я открыл свою компанию в 21 год и лишь в 25 понял, что хочу заниматься именно кофейнями. Изначально, лет с 14-15, начал задумываться о предпринимательстве, о том, что мне нравится сама эта идея. Впрочем, до 20 лет хотел стать писателем, читал много беллетристики и научной фантастики. Предпринимательство мне нравилось идеалистически: ты можешь что-то изменить, внести вклад... В определенный момент я подумал, что даже будучи рядовым предпринимателем, ты можешь сделать для истории больше, нежели рядовым писателем.

После школы поступил в СибАДИ, начал учиться на инженера-строителя. Думал, что буду строить красивые дома: те, что у нас в городе, мне не нравились. Но выяснилось, что для того, чтобы что-то построить, нужны деньги. А денег у меня не было. Нужно было начинать с чего-то малого. Тогда я ничего не знал об инвестициях и очень слабо разбирался в экономике. Решил оттолкнулся от кофе: стал самостоятельно возить его из Москвы, продавать в ресторанах. Это был супер-маленький бизнес, но уже тогда меня поразило, как мало мы знаем об этом перспективном продукте.

ГФ: Где Вы открыли первую кофейню?

ВС: На Лермонтова, напротив кинотеатра «Вавилон», в 2013 году. Мы не ожидали такого успеха. Достаточно депрессивное время, как все говорили, признаваясь, что ничего не получается делать с нуля. Нам показалось странным, что у нас все получилось и достаточно лихо завертелось.

ГФ: Откуда взялся именно такой формат?

ВС: Формат родился из моих увлечений историями успешных компаний, — от «Старбакса» до более поздних, — как они появились, как развиваются. Изучал их, и мне казалось, что, наверное, это может пойти и в Омске. В Москве на тот момент существовало подобное заведение: там не было еды, продавали в основном кофе. Мы первыми открывались вне Москвы — и без еды.

ГФ: Возвращаясь к истории про Эстонию: зайдя в «Скуратов», я испытал дежавю. Сидит девочка-красавица с ноутбуком. Рядом парень читает учебник истории. Заходят студентки, щебечут, садятся поболтать за кофе. Да, интересно ненадолго погрузиться в этот мир, посмотреть через стекло, как работает обжарочная машина. Хотя я сразу понял, что это не мой формат и мне там делать нечего. У меня есть для общения кабинет, для гостей — чай и кофе. А тут — студенты, молодежь. Про это еще Хэмингуэй писал, помните его «Праздник, который всегда с тобой» о жизни в Париже 20-х годов? Есть и замечательные мемуары писателя и журналиста Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь», который был вынужден уехать из России в Париж, свел знакомство и дружбу со всей творческой французской интеллигенцией. После Февральской революции он вернулся на Родину, а после уехал в Италию. Ему повезло — его не расстреляли, хотя вращался в кругах, где казнили почти всех. Так вот, он много писал о людях. А где он работал, где он писал свои репортажи, заметки, наброски для книг? Сидя в кафе! И Модильяни сидел в кафе, на подставках для пива рисовал свои картинки, которые после его смерти вдруг стали очень дорого стоить...

Сначала я читал обо всем этом, потом сорок лет назад лицезрел это в Эстонии, и вот сейчас — опа! — вижу это в Омске. И всё время заходят люди. Кто-то сидит долго, кто-то берет заказ и уходит. Париж!.. Париж, в котором приятно бывать каждый раз.

…Поделился с домашними, а Илья, мой сын, мне говорит: «Так Сима туда всё время ходит!» Сима — моя внучка, ей 17 лет, заканчивает школу и часто бывает в Ваших заведениях с подружками. Так что стало мне интересно.

Что было после того, как Вы открыли первую кофейню?

ВС: Открыли первую, получили и финансовое, и эмоциональное удовлетворение — поняли, что это занятие приносит и деньги, и удовольствие. Люди благодарили, стало очевидно, что подобного места им не хватало. Мы начали довольно часто слышать, что Омску в целом не хватало бизнеса, про который жители могли бы говорить с гордостью, обозначая, в том числе, и географическое положение. Для нас это звучало очень странно, неожиданно.

ГФ: Перекликается. Я тоже говорил, что есть что-то, чем омичи могут гордиться. Это не так просто, наше пространство сложное, депрессивное, часто не поддается позитиву. Забрали «нефтяные» деньги — город начал погружаться в уныние. Тем не менее, в Омске много чего есть. У нас был один из лучших в Советском Союзе театров — я бы в те годы поставил его в первую пятерку… Крупнейший в Союзе нефтекомбинат, ПО «Полёт», высокотехнологичная оборонка. Стартовала первая в России цифровая сотовая сеть DAMPS — на три месяца раньше, чем в Москве.

ВС: Поэты были здесь хорошие… Кутилов, например.

ГФ: Да, только вот обходились с ними плохо. Мартынова просто забили мерзавцы. Но ему повезло — его не расстреляли. А того, кто его гнобил, недавно удостоили барельефа на стене Пединститута. У нас часто жертвы и палачи выходят в одну плоскость…

ВС: Когда мы начинали заниматься бизнесом, понимали, что среда в городе, наверное, не такая дружелюбная, как могла бы быть. Мы поначалу работали в секторе b2b: продавали кофе в рестораны, офисы. Когда начали работать с потребителем, удивились количеству людей, которые хотят здесь жить и никуда не собираются уезжать. Им лишь не хватает неких «точек притяжения». А сами люди очень интересные. Это фантастика!

Буквально через девять месяцев после старта мы открыли вторую кофейню. Одновременно поняли, что с нашими идеями и форматом нам нужно двигаться за пределы Омска.

ГФ: Сразу же после открытия второй кофейни?

ВС: Да. Мы решили сразу же идти в Москву. Отчасти, наверное, это было моей ошибкой — ведь там достаточно конкурентная среда. Но мне хотелось попасть в эпицентр этого вихря, чтобы понять, насколько наш формат живуч.

ГФ: Кстати, я не видел подобного формата в Москве. Видел «Шоколадницу», «Старбакс», но там не сидят с компьютерами и книгами…

ВС: Мы исходили примерно из тех же соображений, думали, что мы откроемся в Москве и быстро всех там победим. (Улыбается.) Открылись в Калашном переулке, недалеко от Арбатской площади, практически в сердце Москвы, напротив посольства Эстонии. Очень быстро поняли: то, как мы работаем и освещаем нашу деятельность в Омске, не действует в Москве. Здесь, на родине, про нас может мгновенно узнать весь город, а там совсем другая история. Там такое количество регулярных открытий, рынок настолько быстро обновляется и меняется, что будь ты хоть Аркадием Новиковым, сразу же заявить о себе широкой публике практически нереально. Поэтому мы потихоньку-помаленьку начали зарабатывать там свой авторитет, наращивать клиентскую базу за счет качества и сервиса. Это длилось полтора-два года. Сделали все, что хотели, выдержав формат, выйдя на запланированный финансовый уровень.

ГФ: Там аренда подороже…

ВС: Конечно, значительно. Это, наверное, самый большой минус именно московского рынка. В Москве катастрофически высокая аренда, хотя всегда можно находить интересные предложения.

Одновременно с московской в Омске мы открыли четвертую кофейню. Решили, что надо пытаться строить сеть, потому что у нас получается хорошо ею управлять, несмотря на масштабирование. В этот же момент начали искать инвесторов. Я встречался с людьми, много общался и в Москве, и в Омске…

ГФ: Роуд-шоу, иным словом.

ВС: Точно! Практически все говорили «да», но выдвигали свои условия. Мы вели переговоры с тремя инвесторами одновременно, а в итоге довольно быстро договорились с омским предпринимателем Виктором Шкуренко. Сказалось, в том числе, и то, что у нас похожие представления о хорошем и плохом — и в бизнесе, и в политике. Схожие представления и о будущем России, и об общечеловеческих ценностях… Уже прошло больше года с момента начала нашего сотрудничества, надеюсь, что Виктор доволен так же, как и мы.

Скуратов: «Думал, что очень умный, выяснилось, что ошибаюсь»

ГФ: Виктор, что сегодня представляет собой Ваша сеть?

ВС: Сейчас у нас общей сложности открыто 13 кофеен. Шесть работает в Омске, четыре в Москве, две в Казани и одна в Санкт-Петербурге. Больше всего мы боялись выходить не в Москву, а именно в Питер, потому что там большое количество кофеен, да и в целом Северная столица — один из лидеров по числу разнообразных атмосферных мест. Но оказалось, что у страха глаза велики, и на самом деле в Петербурге наша кофейня оказалась даже более востребована, чем мы могли предполагать. У нас хорошее место рядом с Казанским собором, на Малой Конюшенной, за достаточно адекватные деньги. Место, как водится, решило многие задачи.

ГФ: Мне кажется, что Вашим местом могут быть и студенческие городки, к примеру, родной мне новосибирский Академгородок. Я прожил в Новосибирске 14 лет…

ВС: Безусловно, нам тоже так казалось. Однажды мне сказали, мол, у вас в кофейнях одни школьники и студенты. Я немного расстроился, потому что мы хотели воздействовать и на взрослую аудиторию. Начали исследовать, кто к нам ходит, чтобы понимать, как лучше взаимодействовать с гостями — и внезапно выяснили, что в основном нас посещают люди от 30 и старше. Дело в том, что студенты и школьники проводят гораздо больше времени в самих кофейнях, как Вы правильно подметили, кто с книгой, кто с планшетом. А взрослые берут свой заказ и уходят.

У нас есть кофейня «в очень странном месте», как многие считают, в СКК им. Блинова, с отдельным входом. Она очень прибыльна несмотря на отсутствие пешеходного потока, потому что это редкое место в центре города, где есть неограниченная свободная парковка.

ГФ: И что же, люди просто приезжают попить кофе?

ВС: Да. В той кофейне практически не встретишь людей моложе 25 лет. Ей уже больше трех лет. Сейчас мы строим седьмое заведение в Нефтяниках, как раз между СибАДИ, где я учился, и Медицинской академией. Надеюсь, будем угощать кофе тот самый студенческий городок: и студентов, и преподавателей. Вы любите кофе, Геннадий Шмерельевич?

ГФ: Люблю. Варю его сам, единственным способом — в джезве. Сам кофе покупаю в Омске, иногда привожу из путешествий. Критерий у меня один, как и в случае с винами — вкусно! Это, знаете, как отношение к женщинам — оно разное бывает. Кому-то нужна умная, кому-то заботливая. А вот великий физик Ландау говорил: «Я убежденный красивист!» И в этом я его последователь. Кто-то хочет знать все подробности, а кому-то важны чувства. Во французском языке есть два слова — гурман и гурмэ. Гурман — человек, который любит вкусно поесть. Гурмэ — тот, кто разбирается во вкусах, нюансах, тонкостях, кулинарный эксперт.

Так вот я, пожалуй, гурман. А Вы, Виктор?

ВС: Я, наверное, тоже гурман. Стараюсь в первую очередь оценивать, «вкусно» — «не вкусно», потому что в нашей отрасли тоже есть понятие моды, «размывающее» потребительские запросы. То в моде темная обжарка в американском стиле, перенятом «Старбаксом» у итальянцев, то светло-обжаренный кофе по-скандинавски, с ярко-выраженной фруктовой кислинкой. Сейчас оспаривают и то, и другое, ищут среднее — и какое-то время «модным и правильным» будет такой концепт… За модой не угонишься, да и нужно ли?

ГФ: Правильно: мало ли, что было вчера? Формата, подобного Вашему, почти нигде нет. Я тоже занимался тем, чего ни у кого не было — речь о сотовой компании, которой я руководил. Все в России в этом стандарте начинали с аналога — проще, дешевле. Но мы понимали, что устаревшие технологии ведут к неизбежному поражению. В жёстких спорах с нашими шведскими инвесторами своего добились и стали первыми в России с цифрой. А после нас цифра сразу пошла по России. Да и «Евромед» стал одним из первых в России частных медцентров, где появились, например, экспертного класса томографы. (подробнее о становлении бизнеса Геннадия Фридмана, об истории бренда Тele2 и медицинского центра «Евромед» — в интервью Геннадия Фридмана Виктору Шкуренко — прим. «ВОмске»). Так что Вы правильно идете вперед.

ВС: Мы сами внутренне пытаемся бороться с этой «расхолаживаемостью»: пока что сильных конкурентов у нас нет. Они появляются, но «сдуваются» — я сейчас даже не про Омск, а про другие города. У нашего рынка есть особенность: работая на рынке сотовой связи, ты не можешь со ста тысячами долларов в кармане вдруг начать конкурировать с «Билайном», МТС и с «Мегафоном». А с нами может конкурировать кто угодно. Мы к этому нормально относимся.

ГФ: То есть у Вас положительный денежный поток?

ВС: Да. До того, как мы начали работать со Шкуренко, мы неправильно считали деньги. Я думал, что очень умный, а выяснилось, что ошибаюсь: неверно считаю прибыльность, рентабельность, окупаемость. Все это вело в итоге к тому, что я принимал неправильные решения. Мы работали, росли, но когда стали разбираться, сколько теряем денег в определенный момент там, там, там… Меня это не могло не расстроить.

ГФ: Не надо расстраиваться — надо учиться.

ВС: Мы были сильны в другом — в построении команды, в лояльности и мотивации. Умели сделать так, чтобы люди не увольнялись, поскольку это влияет на весь процесс. Акцент делали именно на этом, признаю сейчас: было ошибкой меньше внимания уделять другим вопросам. Хотя вроде всегда хорошо считал и даже побеждал в олимпиадах по физике, но выяснилось, что очень слаб в точных науках. Для меня это было шоком.

ГФ: Любое правильное образование дает правильное ощущение — как примерно должно быть… После этого можно привлечь специалистов, которые проведут детальные расчёты. Но сначала — надо уметь правильно прикидывать.

Фридман: «Галицкий говорит про бройлеров, потому что другого MBA не знает»

ВС: Геннадий Шмерельевич, можно ли, по Вашему мнению, в институте или университете, даже очень хорошем, научиться бизнесу?

ГФ: Любое образование — это ликбез. В детском саду ликбез, в школе — ликбез. Это некий ограниченный набор знаний и инструментов. Студенты слушают одновременно, а на финише получают по-разному. Один вышел с тем же, с чем и зашел, а другой стал творцом... Вкалывать надо! Но ещё и внутренняя склонность имеет значение.

Обратите внимание: книг о том, как стать миллионером, много, но пишут их не очень богатые люди. Я Вам скажу: никто никогда не напишет всю правду. Хотя бы потому, что каждая ситуация специфическая и сложная. Ты сразу даешь упрощенную модель и уже в ее рамках объясняешь читателю суть. Даже сам автор книги, посмотрев на описанную им ситуацию, но в других условиях, адаптировал бы ее тут же.

У нас было совместное предприятие с Tele2, и мне присылали финансовых директоров — экспатов. Мы были «пионерами», но очень креативными и эффективными, с маржой 65 процентов. А они — американцы, шведы — не знали, как этого добиться. И мы делали многое из того, что не умели ведущие зарубежные менеджеры с наличием дипломов MBA. Основатель бренда Ян Стейнбек научил их, как выходить на рынок, это они делали блестяще. Например, в Лондоне есть башня British Telecom. Ее в свое время осветили лазером, и на башне появилась надпись Tele2. Скандал, пресса, суд, штрафы — не было ни одного издания в Британии, которое бы не опубликовало эту историю. Но мы удерживали 55 процентов рынка — и они не понимали, как.

ВС: От MBA вообще есть толк?

ГФ: Это вопрос вообще о том, есть ли толк от образования. Для начала я Вам объясню, откуда вообще взялся MBA. Корпорации посылали учиться своих менеджеров среднего звена. MBA был создан для руководителей, уже имеющих опыт работы. Платили за это сами корпорации. В итоге получившие дополнительные знания специалисты еще больше ценились работодателями.

Что произошло после? Массовое поветрие: все университеты подряд, по крайней мере, западные, начали открывать MBA. И принимать туда сразу после университета. Сейчас есть и интернет-курсы: плати деньги, получай некую информацию и диплом. Это, может быть, и не совсем бесполезно — но точно не финиш. Все же бизнес-образование надо сеять на уже подготовленную почву. Вы, Виктор, задумываетесь об MBA?

ВС: Да, задумываюсь, возможно, в следующем году окончательно дозрею… Для меня, как и для многих молодых бизнесменов России, остро стоит вопрос правильности и неправильности образования. Ведь у нас, по большому счету, бизнес-образование отсутствует. Когда появилась Московская школа управления «Сколково», которую курирует Шаронов, все сказали — вот! Появилось что-то более-менее интересное. Но при этом небезызвестный Сергей Галицкий, основатель «Магнита», говорит, что MBA выращивает бройлерных куриц: «все они начинают одинаково мыслить».

ГФ: О том и речь! Потому что Галицкий другого MBA, кроме нынешнего, не знает. Это я в силу своего возраста знаю историю… «Сколково» в этом направлении кооперируется с Высшей школой экономики, наверное, лучшим университетом в России, они берут людей с опытом. Там учились мои внуки, преподавали мои товарищи. Мой внук Марк, кстати, потом учился в Гренобле на Master of Science — хочу сказать, что наша «Вышка» сильнее. Здесь надо было упираться с утра до ночи, по 12 часов. А там — неспешная международная история, хотя, конечно, кто-то вкалывал и там.

ВС: У нас в вузе был очень хороший преподаватель Михаил Степанович Цицикашвили, вел ценообразование на нашем факультете ПГС. У него был огромный практический опыт. Он запомнился совершенно гениальной вещью. Приходил на лекцию и всегда задавал вопрос: зачем пришли? Мы не могли понять, что он имел в виду. Лишь потом осознали: у него столько знаний, что он спрашивал, чем именно он может быть нам полезен.

ГФ: Вспомнил сейчас, что впервые узнал про MBA, перейдя в математический отдел новосибирского Института экономики. Академик Абел Гезевич Аганбегян однажды рассказал нам про лекцию в ведущей американской бизнес-школе. В аудиторию приглашают вице-президента большого банка, отвечающего за инвестиционные направления. Материалы к заданию были розданы заранее. Профессор формулирует условие инвестиционной задачи. Начинается мозговой штурм. Профессор мечется по аудитории, сортируя предложения, иногда студенты обращаются за консультацией к банкиру. Наконец через два часа студенты выдают решение. «Сделка на самом деле состоялась месяц назад», — объясняет гость-банкир. Оказалось, что в этом штурме студенты выбрали вариант на 10 процентов более эффективный! Вот это MBA в первородном состоянии. Как нынче принято говорить, разбор бизнес-кейсов. У Марка на последнем курсе бакалавриата в «Вышке» были другие задачи, например, от Сургутнефтегаза…

Скуратов: «Мне постоянно задают вопрос — как меня изменили деньги»

ВС: Когда я учился в вузе, бизнес в определенный момент стал немодным. Мое поколение пыталось идти в органы власти и силовые структуры. Мне скоро тридцать. Почему мы настолько меньше идем этим заниматься, нежели поколение того же Виктора Шкуренко, Дмитрия Шадрина, Дениса Кошеля?

ГФ: Тогда все лишь открылось, будто зажегся зеленый свет, поле было пусто — Tabula Rasa. Им повезло придти в бизнес молодыми. Я пришел в бизнес в 46 лет, хотя, по сути, занимался им много лет и до этого, но без денег. Ту же заочную физматшколу создал в Академгородке, которая работает более 50 лет — что это, если не бизнес? Только за него не платили. А механизмы те же самые…

ВС: Мне всегда казалось, что возраст ни при чем. Это перекликается с моими мыслями о том, что бизнес не настолько тесно связан с деньгами, как думается. По крайней мере, бизнес — это не только деньги. Просто хочется что-то делать, создавать, предпринимать… Мне постоянно задают вопрос — как меня изменили деньги. У меня денег больших нет, мне сложно ответить на этот вопрос. Денег для меня достаточно, если я могу улететь куда угодно, снять чистую гостиницу в любом городе мира и в этом городе нормально поесть. Больше не нужно. Не могу сказать, что сегодня я этого достиг. В любом случае, стал задумываться, что к деньгам отношусь как к ресурсу, к инструменту, а не к тому, что можешь потратить.

Мне кажется, я сверхскромен в быту. Мечтаю каждый день надевать одно и то же и не ломать голову над тем, что выбрать из гардероба. У меня нет машины. Она была, но когда встал вопрос о покупке новой, я задумался и понял, что она мне не очень нужна. Абсолютно равнодушен к автомобилям, показывать свой статус мне не надо, а машину надо постоянно чинить, заправлять — я не понимаю, зачем тратить на это время, если его можно потратить на что-то созидательное. Или просто сходить в бассейн. Одно время много играл в регбол, даже был капитаном команды, десять лет профессионально занимался греко-римской борьбой. Сейчас исключительно плаваю, ищу еще какой-нибудь спорт, чтобы им увлечься. А единственная машина, которую я хочу — это «Тесла». Как открою пятидесятую кофейню, так ее и куплю! (Улыбается.)

ГФ: Понимаю, Виктор. Возьмите любого нормального предпринимателя и спросите его: какого рожна миллиардер утром приходит на работу и торчит там до ночи? Тот же Баффет, которому под 90 лет. А дело в том, что в потреблении один миллиард от двух не особо отличается. Ну делал ты на завтрак яичницу из одного яйца, пусть, из двух. Но когда у тебя стало два миллиарда, вряд ли начал делать глазунью из пяти яиц, верно? Ничего не меняется. Любую машину купить можно, любой самолет… Это объяснение того, зачем римляне дошли аж до Палестины, желая расширить империю. Денег даже особо не брали с покоренных народов. Нет, просто шли. Чтобы поставить флаг «Здесь был Вася!». Глория! Сейчас говорят — амбиции. А мы же просто мужики. Нормальные. Которым требуется сказать: «Мы сделали это!»

ВС: Согласен. Я даже не думаю, например, о том, куда поставить условный флаг. Не задумываюсь о финальной точке пути. Мне важен сам процесс. Нравится, что мы выходим в новые города. Меня спрашивают: «В какой момент вы скажете, мол, всё, ура!» — а я не понимаю, зачем мне вообще это говорить, если я чувствую себя счастливым в самом процессе? Мне очень комфортно. А что я буду делать дома, если не буду работать? У меня ощущение, что это никогда не закончится. Мыслей заняться чем-то иным у меня пока нет. Правда, мне интересен гостиничный бизнес, так как там еще острее стоит вопрос сервиса, и я мог бы пригодиться там со своими знаниями. Все же хочется изменить облик наших городов: выглядят они у нас ужасно…

Предпринимательство — как зуд. Есть удивительная история Мельникова, основателя «Глории Джинс»… Я не мог понять, что им двигало, ведь и деньги не настолько велики, и риск огромный. Он несколько раз сидел за решеткой, но его это не меняло.

ГФ: Я познакомился с Владимиром Мельниковым в самом конце 90-х в Ростове благодаря моему товарищу. Кстати, Мельников обманул… Говорил, что посылает своих ребят учиться за границу, уже взял экспатов, и когда оборот достигнет определенного уровня — цифру сейчас не припомню — он из бизнеса уйдет. Не ушел! Может, и сам подучился. А скорее всего, причина та же: предприниматель — это призвание. Руки чешутся, несмотря на риски. Иначе за что нас женщины любить будут? Они об этом не говорят обычно, но точно думают. Что касается поколений и устремлений, хомо сапиенс так быстро не меняется. И если сравнивать наши с Вами поколения, внутри — одно и то же. Лишь разные формы выражения преодоления собственных рубежей и покорения личных высот.