Рада Маевская – Галине Чербе: «Помоги найти другого – найдешь себя»

Когда не нужно «молчать лишнего»

- Рада, когда мне пришлось перенимать эстафету и занимать позицию интервьюера в проекте «Интервью по цепочке», у меня не было сомнений, с кем хочу пообщаться. Когда я узнала, что ты занялась «Лиза Алерт», не удивилась, потому что знаю тебя давно и мне знакома твоя потребность жить не только для себя, но и «наружу», для людей. Расскажи, кто такой инфорг и почему ты ночью сидишь на телефоне вместо того, чтобы спать?

- Инфорг – это информационный координатор поиска. Ни один поиск невозможно запустить без предварительного сбора информации. Морально это очень тяжело, потому что именно ты общаешься с родственниками, родителями пропавшего. Это ты опрашиваешь тех, кто видел человека, контактировал с ним, с теми, у кого может быть какая-то информация. Ты должен продумать, с кем поговорить. Весь предварительный этап поиска – на инфорге.

1

- То есть ты и психолог, и детектив, а еще ты – железная… Что происходит после сбора информации?

- Если ты провел предварительный этап и понимаешь, что нужны активные действия с участием поисковиков – они не просто приезжают и делают то, что считают нужным. Это тщательно спланированная поисково-спасательная операция. Информация о ней собирается инфоргами и передается на анализ координаторам, которые уже ставят задачи людям.

- Сколько существует «Лиза Алерт»?

- С 2010 года. И так получается, что поисков всегда будет больше, чем поисковиков.

- Я знаю, какой ты человек, как ты устроена… Скажи, кто ездит искать? Если поиск не в самом городе, то это же лес, грязь, трущобы, кто туда едет?

-  Омский отряд – в своем роде уникальный. Он относительно молодой, ему полгода. Большая часть людей в отряде каким-то образом связана с IT-отраслью. Мало того, что программисты, так еще и бывшие профессиональные туристы. Для них собрать себе громадный рюкзак, найти десять палаток, а еще и друзей своих позвать – не вопрос, несмотря на то, что может предстоять масштабная операция, занимающая несколько дней. Людей, которые готовы выезжать на каждый поиск и искать ночами – около пятнадцати человек. Это костяк, актив отряда. Мы в Омске лишь с февраля, пятнадцать обученных по всем правилам человек за этот период – это хороший результат. У нас вообще все достаточно легко пошло…

2

- С чего всё началось здесь, в нашем городе?

- В прошлом году, примерно в это время, у меня очередной раз начался нестерпимый зуд на тему того, кому бы нанести добро и причинить пользу. (Улыбается.) Я слушала ночью передачу Дмитрия Львовича Быкова, и он затронул ту же тему: мол, если у человека существует подобная потребность, есть масса способов её реализовать. Посмотрите, друзья, хотя был на поисковиков «Лиза Алерт». И я – оп! – точно! Слышала что-то – дай-ка разузнаю подробнее. Начала читать, и меня это так вдохновило, что я позвонила им и сказала: «Хочу в отряд!» Мне говорят: «Но в Омске его нет, никогда не было и, может быть, и не будет!»

- Мне кажется, это тебя лишь подстегнуло, ведь где вызов – там ты! Тебя нет там, где не нужно работать со сверхусилиями. Ты как Мэри Поппинс, которая «прилетает» и начинает работать в большом проблемном поле…

- Мне сказали: «Если хотите, можете быть инфоргом – ваше местоположение при этом может быть любым. Был бы компьютер, телефон, голова и немного времени». Начали обучать. Это все не очень быстрая история… Обучение идет сперва дистанционно, а потом тебя присоединяют к межрегиональной группе инфоргов, которая может работать в любом регионе: там, где нет своего отряда, или же в Московской области, где всегда много заявок. Пришла осень, сентябрь 2017 года ознаменовался безумным количеством лесных заявок в разных регионах. Их было так много, что мы понимали: число активных выездов будет 1:10, с остальными придется что-то делать дистанционно. И это была очень хорошая школа, потому что при всем количестве нельзя потерять в качестве, ведь за каждой заявкой стоит жизнь человека. И отступать некуда.

- Скажи, но ведь это ситуация, когда ты выйти, по большому счету, уже не можешь? К примеру, что происходит с волонтерами хосписов? Они устают. Люди продолжают умирать. Поток не кончается. Это будет всегда. А выйти ты не можешь, потому что на твое место некому прийти. И здесь то же… Ведь часть людей не находится. Я понимаю, когда ты ищешь-ищешь, находишь – и вот она, ни с чем не сравнимая эйфория. В момент встречи все горе от разлуки обнуляется, а усилия вознаграждаются душевным  подъемом. А когда ты ищешь, не спишь ночами, но не находишь – что ты делаешь?

- Ты знаешь, у меня есть ощущение, что на некоторое количество лет меня хватит. Потом, если у меня не будет времени или не будет внутренних резервов, чтобы этим заниматься - посмотрим… Когда ты не находишь, ты каждый раз понимаешь: были здесь изначально шансы или нет. Не будем кривить душой, не всегда есть возможность отыскать человека. Это связано, в первую очередь, со сроком, через который к нам обращаются. В Омске, к сожалению, пока что заявки поступают слишком поздно, порой спустя неделю или больше. Зона поиска в этом случае выходит за пределы города, шансы уменьшаются.

- Я неоднократно сталкивалась с тем, что люди не хотят рассказывать о своей благотворительной деятельности. Так и говорят: «Мы не хотим». И тут начинается – скромность или гордыня, все эти рассуждения со стороны... А я думаю, что это просто часть нашей культуры, потому что в Советском Союзе не было принято ни на что жаловаться. Нам не нужны были волонтеры – а зачем? Страна и так со всем справляется! Поэтому не сформировалась позиция: «я занимаюсь этим, давайте, об этом расскажу, кто-то заинтересуется и тоже будет это делать». Люди смотрят сериалы и думают, что милиция принимает только на третий день… Наш культурный код: «справлюсь сам». Люди скрывают беды. Это осложняет поиск?

- Скрывают не только беды. Пытаются даже в критической ситуации не сказать ничего лишнего. Особенно это касается родителей детей и подростков, когда в попытках скрыть ссору или особенности поведения ребенка, так сказать, «удержать лицо», они сознательно (или не очень) готовы пожертвовать самим поиском – лишь бы никто не подумал плохого, не осудил. И это самое страшное! Нормальная защитная реакция человека – думать, что все идет как обычно. Что никто не потерялся. Молчит телефон? – Села батарея. Молчит три дня? – Наверное, потерял. Ты в этот момент пытаешься объяснить человеку, при этом не напугав его, что уже нужно подключаться, что дело может быть не в батарейке. Но порой проходит слишком много времени, прежде чем родители это осознают и начинают разговаривать. Ответственность и мастерство инфорга в том, чтобы свести этот «бессловесный» промежуток к минимуму, потому что если ты не найдешь контакта с родными, сами шансы на нормальный поиск сведены к минимуму.

3

- Я недавно в сети услышала фразу: «Ничего себе он сдетонировал!» Когда – удар в больную точку и мощная реакция. Мне кажется, ваша деятельность вскрывает все «больные» моменты в нашей культуре, потому что мир уже изменился, а мы не знаем, что с этим делать. Скрываем плохое, скрываем хорошее, продолжаем думать, «что будет говорить княгиня Марья Алексеевна». Классическая коллективистская культура стыда. Что же делать?

- Показывать, почему это важно. Постепенно тренировать. Изменить что-то можно, только начав с себя, поэтому я этим и занимаюсь. Профилактика – отдельное направление нашей деятельности. Мы ездим в школы, садики, объясняем, как нужно заботиться о близких, чтобы не происходило беды. С первого сентября наш специально обученный человек будет минимум два раза в неделю ездить по школам, садам, вести собрания с детьми и родителями. Огромное количество поисков можно свести на нет, лишь просвещая родителей. Есть элементарные правила: никогда, ни при каких условиях не оставлять ребенка на улице одного, если ему меньше семи лет. Ни-ког-да! Это уберегло бы десятки детей в каждом городе. Чем больше людей мы научим этим правилам, тем лучше.

- Есть ли рекомендации для родителей детей старше семи лет? Если 7-летнего ребенка просто не оставляем одного, то что делать в семь с половиной?

- Знать, куда и сколько ему идти. Например, школа во дворе, мы понимаем, что идти 10 минут. Если через 20 минут его все еще нет, и он не выходит на связь – надо искать. Мы никогда не обидимся, если вы подадите заявку, и через пять минут её снимете. С большинством заявок, к счастью, так и происходит. Звонок, пять минут - и вот он бежит.

- Никто ругаться не будет?

- Наоборот, мы за то, чтобы к нам приходили как можно раньше. Мы тогда эффективнее с этим справимся. Еще есть куча средств: часы с GPS-треккером и тому подобное. Нужно знать, где гуляет ребенок. В этом году было несколько поисков, когда дети погибали – где-то яма не закрыта, канализационный колодец, школьный туалет на улице с выгребной ямой... Но самое главное – быть ребенку другом. Чтобы он не чувствовал, что ты его контролируешь, и ему хотелось с тобой делиться.

- Это же общая семейная история. Родители же не объясняют ребенку, куда они пошли и как долго задержатся. Я всегда говорю, что приду в 10.15 – 10.30, например. У нас это нормально, никто не говорит, «не твое дело, куда мать пошла». А потом есть еще штука. Ребенок вам звонит, а вы ему: «Немедленно домой!» Он просто не будет звонить потом. Нужно же просто сказать: погуляй еще и будь на связи, а я тебя жду. Это уловка или не уловка, но работает. И ребенок будет вам доверять.

- Да. Еще про телефоны. Родители часто в попытке сделать лучше, покупают ребенку кнопочный телефон, чтобы в игры не играл. Очень часто дети 8-10 лет стесняются такого телефона и «забывают» его дома, а потом теряются. И в такой момент родители понимают, что не были правы. Тут каждый родитель решает сам, но мне кажется, что педагогика не должна негативно влиять на безопасность. То же самое и с соцсетями. У нас есть лекции для родителей, где мы все это рассказываем. Про то, что вы должны иметь доступ к аккаунту ребенка, знать, кто у него в друзьях. У него не должно быть в друзьях взрослых людей, если это не родственники. Все сообщения он должен получать только от друзей. Тогда никто посторонний не сможет ему написать. А запрещать соцсети нельзя. Это то же самое, что забирать телефон – будет только хуже. Я знаю только одного ребенка, у которого нет соцсетей. Большинство родителей, чьих детей мы ищем, говорят, что запретили ребенку соцсети. 100-процентов они у ребенка есть, но родители этого не знают. Дети легко обходят этот запрет. Но тогда вы никогда не узнаете, что там происходит. Запрещать – это путь к беде.

4

«Найден. Жив»

- Рада, бывают ведь поиски, которые длятся годами…

- Есть детские поиски – это особая категория, по которой нет срока давности. Например, активные поиски, если это связано с возможным похищением ребенка. В роддоме Дедовска в Московской области женщина зашла в отделение и забрала новорожденного. Поиск продолжался два с половиной года. Закончился успешно. Тогда штаб был развернут в течение месяца с лишним, люди там сменялись круглосуточно. Зона поиска постоянно расширялась. Через некоторое время жители одной из квартир поняли, что малыш из квартиры за стенкой – не ребенок соседей… Если ребенок не найден в первую неделю, говоря о природной среде, штаб будет работать минимум месяц, мы сделаем все возможное… Понятно, что на взрослых таких ресурсов нет, но для детей – по умолчанию. Бывают так называемые инфопоиски, они длятся месяцами. Вернее так: мы никогда не закрываем поиск, пока нет какого-нибудь результата.

- Это же самые счастливые два слова «Лизы Алерт»: «Найден. Жив».

- До тех пор, пока человек не найден в любом виде, поиск официально не завершен. Даже если человек пропал больше года назад, мы будем проводить мероприятия, но разовые. Будем уточнять, держать в голове, но в приоритете будут те, кто пропал недавно. Мы все-таки отряд оперативного реагирования. Чем меньше времени с пропажи, тем больше ресурсов мы можем задействовать.

- У вас очень мощная логистика, я имею в виду, что у вас целый ряд правил…

- У нас огромный набор методов и регламентов, и за каждым пунктом – череда реальных историй. Я рада, что в последнее время государственные ведомства перестали считать унизительным принимать участие в наших учениях. Обычно, чем выше руководство, тем меньше у них понимания и тем больше они пытаются сохранить лицо, мол, «мы сами справляемся, не путайтесь под ногами». Мы нормально к этому относимся, не обижаемся. Мы понимаем, что и в этом регионе со временем ситуация изменится. В Омске у нас великолепные отношения с МЧС и Следственным комитетом. В каждом регионе мы проводим совместное обучение с ведомствами, где отрабатываем поиски в городской среде, на природе, передаем свои методики. Есть среди них по-настоящему уникальные. Есть замечательная группа «Лес на связи» - люди, которые обучены по телефону вывести человека из леса или примерно определить его местоположение, чтобы навести на него авиацию. Для меня это совершенная магия. Они должны не только понять, где ты находишься сейчас, но и объяснить тебе, как выбраться, даже если у тебя сядет телефон. Это уникальное подразделение, ни в каких ведомствах такого нет. У нас в городе таких людей пока нет, поскольку этому учатся не один год, - но их охотно привлекают к поискам из других регионов. На прошлой неделе был случай, когда две женщины заблудились в лесу. С нами связались дружественные спасатели: «вы позвоните им, а мы пока поедем на место». Когда те доехали до леса, наш прозвонщик вывел бабушек прямо на них.

- И сам он в это время был в Москве?

- Да. Он контактировал с нашими службами здесь. Он учитывает, к примеру, как идут облака, где сейчас находится солнце и видно ли его. Говорит людям повернуться так, чтобы солнце светило в левый глаз, идти, никуда не сворачивая два часа. Или – «посмотрите, в какую сторону летят самолеты». Или – «слышите ли вы звук поезда, и с какой стороны?» У него есть карты, информация от служб, информация от «потеряшек». Его задача – придумать, как вывести людей.

У нас есть люди с ограниченными возможностями. Они не могут выйти из дома, но творят эту магию! Есть те, кто печатают ориентировки. Те, кто помогает составить эти ориентировки. У каждого есть силы для маленького шажка, который определит весь будущий поиск. Из этих шажков и состоит поиск. У нас нет иерархии. Если ты ходишь в лес, ты не круче тех, кто сидит на телефоне. Есть штабные связисты. Мы как-то ездили на поиск туда, где не было сотовой связи. И задачей штабного связиста было построить связь так, что все могли работать.

Отдельное направление - воздушный поисковый отряд. В Омске каким-то удивительным образом сложилось так, что есть шесть бортов малой авиации, которые готовы вылететь и искать людей с воздуха. Для региона это небывалая цифра.

- Все говорят об этом: и чужие, и свои – в Омске какие-то «специальные» люди… Душевные, отзывчивые. Не в обиду никому…

- Да, отзывчивые, легче готовы помогать. Те же пилоты, несмотря на то, что Омск не является скоплением богатых людей, делают это за свой счет. Два часа работы самолета – это 50 тысяч рублей. Это непредставимо для многих регионов. Многих стариков с болезнью Альцгеймера или деменцией находят прохожие: видят дезориентированного человека и помогают ему.

- Я вчера подхожу к женщине, она стоит, смотрит по сторонам. Спрашиваю: вы потерялись? Она: нет еще – и смеется. А просто, оказывается, жарко было, она зашла под одно крыльцо, потом встала под другое…

- От нас не убудет, если мы будем знать, что не надо проходить мимо человека, у которого растерянность написана на лице. Мы заметили: чем моложе люди, тем они отзывчивее. Нынешнее поколение до 30 гораздо более отзывчиво, чем люди более взрослые. Это вселяет надежду… Недавно был эксперимент: в одном московском парке повесили ориентировку на ребенка, а он сам лег на лавочку спать. Несколько часов люди ходили мимо. Взрослые практически не реагировали, реагировали как раз 20-25-летние.

- Сколько в Омске инфоргов?

- Пока только я. Есть два человека, которые стоят в очереди на обучение. Надеюсь, что к концу лета процесс пойдет. Наверное, я пугаю людей этой мерой ответственности, но это на самом деле сложно. Из всего, что есть отряде, - это самое сложное. Большая ответственность и у координатора, который несет ответственность и за потеряху, и за всех, кто участвует, и за репутацию отряда. Но в локальном поиске инфорг несет ответственность за все, что происходит, он на передовой, это очень тяжело. Там большой отсев, и я специально запугиваю людей для того, чтобы они понимали, что их ждет.

- Ты не запугиваешь, скорее, не приукрашиваешь картину. Ты не тот человек, который преувеличивает. И это честно с твоей стороны. Помню, как вы выезжали в Подмосковье. Это же ужас был!.. Очень тяжело пришлось?

- Очень Я человек, неприспособленный для десятичасовой работы в лесу. Был ноябрь, снег, дождь, буреломы в два этажа. В Томске тоже «весело» было: жара, комары…

О коротких прозвонах, наваристом борще и дополнительном смысле жизни

- Рада, у меня счастливый жребий: я практически сама могу выбрать свой круг общения. Если мне кто-то нахамил, я могу принять во внимание чужое состояние, развернуться и уйти. А ты-то не можешь… Мало кто говорит: «Ой, спасибо, что начали нас искать!» Вас же посылают, помимо всего прочего?

- Посылают. Более того, периодически нас обвиняют в том, что мы пиаримся. Даже какие-то поисковики, когда приходит заявка и они понимают, что у них нет ресурса, чтобы качественно ее выполнить, обращаются к нам с просьбой поучаствовать, но – «лишь бы не было вашего имени – вы ведь все время пиаритесь!» Мы с этим сталкиваемся каждый раз в новых регионах. Да, мы рассказываем о некоторых – далеко не обо всех – поисках, чтобы привлекать большее количество людей. У нас еще очень жесткие требования к конфиденциальности. Важно понимать, что вся информация по нашим поискам закрыта. Если мы рассказываем о поиске, значит, речь об активном поиске, и мы можем показать, что мы делаем, с согласия родственников пропавшего. Постоянные конфликты с журналистами происходят потому, что они задают вопросы, на которые мы не можем дать ответа. «Значит, вы не хотите помочь? Утаиваете информацию?» - слышим мы в ответ. Я могу рассказать, что нужно сделать, что мы уже сделали, что собираемся сделать, для чего нам нужны люди (при условии, что это не навредит следственным мероприятиям, так как поиски всегда ведутся совместно с правоохранительными органами). Но никак не уточнить детали того, что случилось в семье, из которой ушел человек, раскрыть подробности конфликта и так далее. Я могу рассказать только про свои действия. «Жареные» факты – это не ко мне.

Для чего нам пиар? Мы некоммерческая организация. Не принимаем пожертвований. Не участвуем в грантовых программах. У нас нет расчетных счетов. Все, что принято считать пиаром – публикуемые нами статьи, где мы рассказываем о том, как уберечь от пропаж детей и чему их учить для их безопасности, как происходят поиски, даем видео с некоторых этапов поиска, показываем, как и что делаем – все ради привлечения людей к этой деятельности. Другого способа привлечь людей в отряд у нас нет – только показать, что и как. Показать момент встречи с близким пропавшего человека, который уже десять раз попрощался с жизнью, или родителя, который уже сто раз мысленно похоронил ребенка. С их согласия. Но это то, что дает людям мотивацию – встать ночью и идти тратить силы и внутренние ресурсы. Нет другого способа. А без поисковиков мы не сможем спасать пропавших.

- Я вот слушаю тебя и параллельно думаю: ты не замерзла? Все-таки раннее утро… Тебе удобно? Мне кажется, в поисковом отряде я бы могла только борщ варить…

- Этим занимается специальное подразделение отряда, у них даже есть свой позывной – «Табор». Это люди, которые готовят, пока все остальные отрабатывают задачи в лесу.

- Серьезно? Круто! Потому что я, признаюсь, очень болею от переживаний. Для меня «сгореть со стыда» - не фигура речи. Я температурю и ничего не могу с собой сделать. Но вот борщ бы могла, да.

- Это очень важный момент. Многие люди, которые потом так или иначе оказываются на поисках, переживают, что если один раз придут, то будут потом до конца жизни обязаны… Или такой вариант: девушка может быть инфоргом по складу ума и характеру, но боится, что это отберет у нее все свободное время. На самом деле, когда мы говорим, что помочь может каждый, мы не преувеличиваем. Каждый делает то, что ему по силам.

Приведу пример. У меня недавно произошли некоторые изменения в жизни, стало чуть меньше времени на то, чтобы полноценно заниматься поисками. Соответственно, сказала об этом ребятам, расставила приоритеты по типам поисков, сказала, что на остальных мне нужна их помощь. Я не обязана этим заниматься в ущерб работе, личной жизни, семье, детям и так далее.

- Когда человек с головой уходит в свою неосновную деятельность, это ведь дорога в никуда…

- Совершенно верно. Я как руководитель омского отряда отслеживаю, чтобы этого не было. И если вижу, что человек сломя голову бросается в эту деятельность, притормаживаю его и искусственно ограничиваю ему количество задач, потому что мне не нужно, чтобы он очень быстро «перегорел». Любой поиск состоит из множества задач. Какие-то из них очень тяжелые, а какие-то просто требуют механических действий: например, при городском поиске заклеить ориентировками некую площадь. Человек может помочь даже репостами в соцсетях. Когда мы понимаем, что зона поиска – весь город, нам нужны люди, которые будут сидеть за компьютером, помогут распространять информацию в сети, отслеживать комментарии и передавать информацию нам. Ты можешь не выходить из дома и помогать нам. Например, так называемая «группа коротких прозвонов». Это люди, которые звонят по больницам. В Омске это менее востребовано, потому что информирование в наших больницах поставлено хорошо, к тому же, у нас не так много больниц, куда забирают по «скорой». И больницы, и Бюро регистрации несчастных случаев в Омске коммуницируют достаточно хорошо, в отличие от Москвы. У меня лично был случай, когда я искала девушку с особыми приметами: рост 190, изумрудные волосы ниже лопаток, половина тела в татуировках, то есть она вся – «особая примета». Мы звонили в больницу четыре раза, в то время когда она лежала там в реанимации, и каждый раз нам говорили, что такой у них нет. Это нормальная ситуация для Москвы и, к счастью, нетипичная для Омска. Так вот, благодаря группе коротких прозвонов в Москве каждый месяц находятся десятки людей. Туда может пойти человек из любого региона, этим занимаются и женщины в декретном отпуске, у которых есть пара часов в день, – они обзванивают больницы по текущему заданию координатора. В ряде случаев они находят пропавших людей и операция сворачивается. Это очень круто, потому что ты можешь помочь, не выходя из дома. Или же можешь варить борщи, если у нас три дня в лесу идет поиск. Кто-то же должен готовить... Или можешь просто привезти людей на поиск. Нас так в Тару возили, когда люди и оборудование не входили в машину. Я кинула клич в соцсетях, нашлись люди, которые согласились отвезти и привезти нас бесплатно. Это тоже отличная помощь.

- Дружба в отряде завязывается?

- В каждом отряде есть история про романтическую встречу. И в Омске, конечно, тоже. Люди с похожими  взглядами на жизнь и одинаковыми ценностями находят друг друга. Есть отрядные свадьбы и даже отрядные дети. Кстати, у многих поисковиков есть дети. Те бы рады поехать в лес на поиски, но не с кем оставить детей – поэтому есть и отрядные няни, которые не могут ехать, но очень любят детей. Они присматривают за малышами, пока мамы-папы ищут по лесу. Это тоже очень важно, без этого поисковики не смогли бы работать. Повторю: помочь может каждый.

- Мы в детстве хотели стать космонавтами, врачами, спасать людей… А тут ты реально причастен к спасению жизни, просто варя еду или приклеивая скотч…

- Меня многие спрашивают, почему я этим занимаюсь. А для меня это дополнительный смысл жизни. Даже когда ты делаешь какую-то маленькую штуку ради большого дела, ты находишь дополнительный смысл.

- Да, мы же живем в эпоху, когда люди часто говорят, что не знают в чем смысл жизни, говорят, что они потерялись...

- Помоги найти другого – найдешь себя. Жизнь сразу играет другими красками. Это своего рода эгоизм, но ты легко можешь сделать так, чтобы твоя жизнь стала чуть ярче и осмысленнее.