Про предательство

1. Предатель лжёт?

Прежде всего, предателем (или изменником) называют того, кто втайне действует вопреки заявленным принципам.

1

Например, говорит супруге или супругу: «Я тебя люблю!» – но тишком ходит налево. Или на всех углах кричит о вегетарианстве, а дома, задёрнув на кухне шторы, с наслаждением уплетает котлеты и шницели.

Если человек десять лет назад был вегетарианцем и сегодня по-прежнему им остаётся, его не очень логично будет обвинять в измене на том единственном основании, что лично вы десять лет назад относились к вегетарианству спокойно, а вчера пришли к мысли, что это увлечение вредное и опасное. Это вы стали по-другому смотреть на вещи – не он.

Впрочем, изменчивость отнюдь не равна измене. Убеждённый мясоед может сделаться вегетарианцем, безумная любовь – смениться безразличием. Даже горы и океаны меняют облик. Не меняются только полные идиоты.

Тот, кто честно и прямо заявляет о переменах в себе, не предаёт ни себя, ни окружающих.

Изменник же тщательно скрывает отречение, наружно сохраняя мнимую верность прежним принципам.

2. Предатель лжёт за деньги?

Другой вариант двойной игры, заслуживающий клейма «предательство», – слова и поступки, продиктованные корыстью, а не убеждением.

Обвинения в продажности вообше сложно избежать. Стоит сказать слово – и вот уже посыпались обличающие комментарии: «Сколько тебе заплатили, Иуда?!», «Какой недоумок поверит, что можно искренне одобрять (не одобрять) столь ужасные (прекрасные) вещи?!»

2

Да, мы от природы склонны к недоверию и догматизму: своя точка зрения всегда представляется нам такой очевидно правильной, такой безупречной, такой единственно возможной…

Умный человек в состоянии отрешиться от ощущения собственной правоты, не изменяя себе, принять существование альтернативных взглядов на мир, иных нравственных ориентиров, иной оценки происходящего.

Человек ограниченный искренне убеждён: противоречить единственной безусловной истине можно только из полной неадекватности или же полной беспринципности. Заплатил кто-то этому крикуну (или просто задурил ему голову) – вот он и очерняет белизну, расшатывает устои.

На все подобные случаи есть одно простое правило: не обвиняй без доказательств.  

Семь раз отмерь подтверждённые факты, откинь неподтверждённые домыслы. И только тогда режь правду-матку в своё удовольствие.

Обвинять кого-либо в непорядочности на основании слухов, догадок, аналогий и прочих косвенных соображений – непорядочно. Огульно обвинять в продажности и безнравственности на основании принадлежности к той или иной социальной группе, идейной общности («все они там…») – непорядочно и нелогично.

Когда вокруг раздаётся бодрое обличительное улюлюканье, когда под влиянием коллективного охотничьего энтузиазма из глотки так и рвётся призыв «Ату его!», важно вовремя отключить эмоции, отключить естественное желание присоединиться к тем, на чьей стороне сила, и включить мозги.

Вот конкретный человек. Что именно он совершил, за что его клеймят предателем? Что получил он за свои поступки? Получил ли он хоть что-нибудь хорошее? А плохое? Мог ли он в сложившихся обстоятельствах всерьёз рассчитывать на какой-то иной, благоприятный для себя исход?

Так что же это – младенческая неспособность соотносить причины и следствия (суну пальцы в розетку и посмотрю, что из этого выйдет) или готовность идти на жертвы ради убеждений?

Тех, кто жертвует собой во имя принципов, мы привыкли называть героями – если эти принципы нам близки.

3

Так давайте оставаться в границах логики и не называть изменниками тех, чьи жертвы принесены во имя принципов, которые мы не разделяем.

3. Предатель ставит личные идеалы выше общественных?

 

И наконец, в переносном смысле слово «предатель» нередко применяют к тем, кто позволил себе пренебречь некими «всеобщими» (общечеловеческими или общенациональными) ценностями и смыслами.

На первый взгляд, это соображение может показаться убедительным: существуют же принципы, отрицание которых равносильно отрицанию жизненных интересов той большой человеческой общности, к которой ты принадлежишь?

А вот здесь полезно остановиться и задать себе (и окружающим) уточняющий вопрос: существуют ли?

Возьмём одну из базовых социальных аксиом, на которой держится любой «общественный договор», которую никто из нас не возьмётся оспаривать: жизнь человека священна, убийство является ужасным преступлением.

Для многих требование «не убий!» – это ещё и религиозная заповедь, безусловное принятие которой вытекает из самой сущности веры и никак не зависит от её рациональной обоснованности.

Но даже в отношении таких, казалось бы, очевидно «всеобщих» истин среди нас нет и намёка на согласие.

Один христианин молит бога  о спасении неприятелей, второй – об их погибели, третий идёт защищать границы своей страны, четвёртый – с оружием в руках утверждать мир за её пределами.

Предают ли они свою веру?

4

Нет. Просто в одни и те же истины они веруют по-разному – так что одна и та же истина в трактовке двух единоверцев нередко распадается на два взаимоисключающих утверждения.

Тем более не может быть никакого естественным образом установившегося единомыслия применительно к таким частным и переменчивым категориям, как общественная мораль и пресловутые «интересы общества / государства». Хотя бы потому, что у «государства» и «общества» (как у любой другой отвлечённой категории, например, «космоса» или «добродетели») по определению не может быть никаких интересов, потребностей и желаний.  

Они есть у конкретных людей, и все мы сходным образом видим их как результат (жизнь, здоровье, благополучие, счастье, свобода, личностная и профессиональная самореализация, общественное признание), но очень по-разному (исходя из особенностей личной психологии, полученного воспитания, социального окружения, имеющихся возможностей и т.п.) осмысляем возможности их осуществления.

Задачи государства как социального института состоят не отстаивании абстрактного «общественного интереса», а в поиске и поддержании баланса между вступающими друг с другом в трудноразрешимые противоречия интересами разнообразных социальных групп.

Обратим внимание на формулировку: речь идёт не о подчинении интересов всех условных меньшинств интересам (точнее, устоявшимся привычкам и прихотям) условного большинства. Эту краплёную карту любят разыгрывать идеологи «общественного согласия». Речь идёт о выработке взаимоприемлемого компромисса, так или иначе учитывающего запросы всех коллективных субъектов социального процесса.

4. Предатель не понимает, как важно сохранять единство перед лицом испытаний?

Нередко приходится слышать и такую аргументацию: особое мнение – роскошь благополучного времени; бывают трудные периоды, когда нужно отложить в сторону все разногласия, чтобы согласованно ответить на бескомпромиссные вызовы эпохи.

Нужно ли приневоливать себя (а тем более — других) к молчанию, чтобы не создавать в обществе идейных диссонансов?

В кризисных обстоятельствах цена неверного решения особенно высока (порой фатальна), и в голосах немногих куда чаще слышен спокойный голос разума, чем в согласованных выкриках большинства.

Кроме того, нужно правильно соотносить причины и следствия. Консолидация – не результат принуждения всех несогласных к наружному единству. Она либо складывается, либо не складывается естественным образом.

Насильственно симулировать общественное согласие вопреки его отсутствию – пагубная практика.

Это был длинный текст. Но итог его будет коротким.

Слова не лгут. Словами лгут люди.

Давайте использовать слова правдиво.

 

Оригинал на сайте автора.