«У нас сложные пациенты, и мыслить приходится не всегда стандартно, как при игре в шахматы»

– Болатхан Ахметжанович, до вас в вашей семье врачей не было. Почему решили стать первым?

– Семья у нас большая: у меня четверо братьев и четверо сестер, я самый младший. Родом мы из Северного Казахстана. В нашей семье врачей действительно не было, мой выбор – пожалуй, дело случая, к сожалению, случая невеселого. Мама  умирала от онкологии, уходила мучительно, медленно и дома, у нас на глазах. По традиции именно младший сын в семье занимается родителями. Я учился тогда в девятом классе. Воспитывали нас, детей, всегда так, что главная ценность в жизни – это семья. Профессия врача родом из желания иметь возможность помочь своим близким. Пусть уже не маме, но братьям, сестрам, детям, племянникам. Вот почему после службы в армии поступил в ОмГМА. Начало положено: теперь и дочь пошла по моим стопам, она учится на третьем курсе медицинской академии и тоже тяготеет к хирургии.

1

– Кстати, почему именно хирургия?

– Знаете, на мой взгляд, эта специальность мне подходит больше других. Итог нашей работы  видно сразу, мне всегда это нравилось. В августе 1997 года мне предложили место в КМСЧ-9, и я согласился. Скоро четвертьвековой профессиональный юбилей здесь смогу отметить. Поначалу полгода проработал хирургом по неотложной помощи, потом – штатным врачом в гнойной хирургии, а с 2009 года стал заведующим отделением.

Мы отличаемся от чистой хирургии, которая занимается лечением больных по большой части без гнойных и воспалительных заболеваний. У наших пациентов – целый букет сопутствующих заболеваний, и очень важно, как мы сможем с ними справиться, от этапа «подготовить» до этапа «выходить». Мыслить приходится не всегда стандартно, как при игре в шахматы. Мы оперируем людей, для которых любое хирургическое вмешательство с учетом сопутствующих патологий может стать последним. Наша задача – чтобы человек получил максимальную пользу от операции при минимальном вреде, выписался из больницы и спокойно жил дальше.

– Кто ваш пациент?

– Пациенты разные, порой диаметрально противоположные. Пожалуй, можно выделить две большие группы. Первая – это пациенты довольно молодые, с врожденной тяжелой патологией, с болезнями обмена веществ, с разного рода зависимостями, как правило, со сниженным иммунитетом. Любое заболевание на фоне основного диагноза у них протекает тяжело. Вторая и основная группа – это возрастные пациенты с тяжелой сопутствующей патологией: сахарным диабетом, сердечно-сосудистыми заболеваниями, атеросклерозом, гипертензией, перенесенным инфарктом или инсультом. Это осложняет их лечение и требует от врачей больших усилий.

– К вам в основном привозят на «скорой»?

– Да, отделение гнойной хирургии ориентировано на ургентную хирургию: более 95 процентов наших пациентов поступают по неотложной помощи. У них –гнойно-септические заболевания мягких тканей, осложненные формы хирургических заболеваний. Это деструктивные формы холециститов, аппендицитов, панкреатитов и другие заболевания, тоже уже с гнойно-септическими осложнениями. Пациентов привозят с самыми разными проблемами, но крайне запущенными: если холецистит, то в деструктивной форме, если аппендицит, то с абсцессом или перитонитом.

2

– То есть ваш график работы сложно назвать размеренным…

– Сложно. Ты можешь уже собираться домой и строить планы на вечер, но у нас такие пациенты, что нередко внезапное ухудшение состояния заставляет забыть о домашнем уюте и провести это время в условиях операционной.

– Что самое страшное вы видели в своей жизни?

– Для меня самое страшное – когда дети, порой втроем, вчетвером, взрослые сыновья, привозят отца или мать из дома престарелых… Повторю, я вырос в такой системе ценностей, где главное – семья, и меня до сих пор такие случаи не оставляют равнодушным… А что касается работы, встречаются крайне тяжелые формы перитонита. Или панкреонекрозы, когда, выражаясь простым языком, поджелудочная железа сама себя переваривает… Тяжело воспринимаю, когда во время операции, учитывая запущенность заболевания, понимаю, что помочь уже ничем нельзя. Тем не менее, если есть возможность, делаем паллиативную операцию, чтобы облегчить состояние пациента.

– Сколько операций в день вы проводите?

– Две-три, хотя бывают дни и без операций. В год – около 300. Тут и небольшие по вскрытию гнойников, так и сложные и высокотехнологичные. Одна из последних таких сложных операций, к примеру, – устранение коловагинального свища с иссечением части толстой кишки. Эту пациентку уже выписали. Её, как и всех пациентов, мы очень тщательно обследовали до операции и пристально вели после. Нам повезло, что мы можем заниматься пациентом всей нашей большой мультидисциплинарной командой КМСЧ-9: в медицинской судьбе одного пациента участвуют врачи нескольких специальностей. Например, атеросклероз или сахарный диабет дает осложнения на большой ряд органов, и здесь консультация эндокринолога, кардиолога, гастроэнтеролога, окулиста, рентгенэндоваскулярного хирурга, гнойного хирурга позволяют в каждом конкретном случае выбрать максимально правильную тактику лечения.

– О чем вы думаете во время операции?

– Если рутинная операция, обсуждаю с коллегами других больных, грядущие операции: эдакое «совещание на производстве». Музыку можем послушать. Для нас, если речь идет об отсроченной или плановой операции, очень важно максимальное обследование пациента перед ней, и мы идем в операционную, как правило, имея уже определенный четкий план. Никаких сюрпризов, потому что предоперационный этап очень важен, и я «заряжаю» докторов на максимальное обследование перед тем, как пациент оказывается у нас на столе под наркозом.

3

– Гнойная хирургия, в отличие от чистой, вряд ли может похвастать обилием ноу-хау и ежегодных технологических новшеств: вашим первым помощником был и остается скальпель. И все же – появилось ли за последние годы что-то новое, что облегчило жизнь вам и вашим коллегам?

– Да, вы правы, хвастовство о технологиях – это не про нас. Начет новшеств – они, конечно, есть, но вряд ли эти названия что-то скажут обывателю. Например, теперь в нашем распоряжении – циркулярные степлеры которые позволяют проводить реконструктивные вмешательства и накладывать «низкие анастомозы», аппараты для ВАК-терапии, которые используются как при ведении ран, так и в абдоминальной хирургии… В общем, все то, что расширяет нам поле деятельности и нацелено на минимизацию послеоперационных рисков и осложнений. У нас ведь очень широкий спектр задач, например, мы выполняем сложные колопроктологические операции, реконструкции и устранение колостом,  сегментарные резекции, закрытие кишечных свищей и многое другое. У нас стоят единственные в городе аппараты для лечения ран с помощью регулируемого отрицательного давления. Вакуумная терапия – это современная методика, которая применяется не только при заболеваниях мягких тканей, но и при лечении тяжелых перитонитов. Она улучшает кровоснабжение, позволяет в разы сократить время очищения и заживления ран. На мой взгляд, такие аппараты должны быть в каждой гнойной хирургии города – не только у нас.

Кроме того, с февраля 2015 года на базе нашего отделения гнойной хирургии был открыт центр критической ишемии конечностей и диабетической стопы. Для него приобрели ангиограф, создали свою команду специалистов, которые прошли обучение в центрах по спасению нижних конечностей Москвы и Санкт-Петербурга. В 2018 году центр критической ишемии и диабетической стопы выделили в отдельное структурное подразделение, которое возглавляет опытный врач, хирург высшей категории Владимир Владимирович Ходус (о работе Владимира Ходуса мы подробно рассказывали ЗДЕСЬ – прим. ред.).

– У вас огромный стаж практической работы. Азарт остался?

– Остался! И по-прежнему интересно решить сложную задачу. Тяжелее, признаюсь, стало контактировать с родственниками пациентов. Особенно при поступлении в стационар. «Врачи плохие» – кажется, этот стереотип сегодня во главе угла. Я принимаю пациента, а меня на видео снимают в приемном отделении… Зачем? «На всякий случай». Был бы гораздо лучше, если бы нам не мешали делать свою работу.

– А какой совет вы бы дали молодым врачам-хирургам?

– Ездить, учиться, смотреть своими глазами, искать и находить учителей. У нас были прекрасные заведующие, Михаил Юрьевич Лившиц, Николай Иванович Леденёв, которые в свое время ездили по всему Союзу… Хирург должен видеть все воочию, подглядывать, постоянно совершенствоваться, а организация повышения квалификации хирургов в советское время позволяла постоянно ездить в другие города. Я сам каждый год ездил, если позволяло время и возможности: не просто на конференции, а именно на повышение квалификации с работой в стационаре –Москва, Казань, Волгоград, Санкт-Петербург. Есть разные школы по разным направлениям в хирургии, это очень интересно и тогда, когда у тебя нет опыта, и тогда, когда он уже есть. Дистанционно учиться хирург не должен. И я своих врачей сейчас мотивирую ездить, учиться – при любой возможности. Еще один совет, точнее, даже принцип: не нужно выполнять сиюминутные задачи, нужно помнить, что впереди может ждать вторая операция, и чем аккуратнее ты будешь при первой, тем проще тебе будет на реконструктивной.

– Вас в 2016 году признали лучшим врачом медсанчасти №9. Почетно?

– Тогда, помню, коллектив отделения был очень рад, и я был полон этой радостью... У нас здесь дружная команда, для меня как вторая семья: к прошлому нашем заведующему, Николаю Ивановичу Леденёву ездим в гости, помогаем,  медсестры, которые уже у нас не работают, приходят в гости. Никто не потерялся!

4