Я нелепо адвокатирую своё право переживать

Все эти дни я писала разные посты. Весёлые и грустные. Полные отчаяния и надежды. Растерянные и собранные. Сильные и слабые. Вся соль их в том, что я описывала чувства обычного человека. Того, который жил себе, никого не трогал, переживал о своих будничных делах, думал о том, что готовить на обед семье, как не забыть оплатить коммунальные платежи и что дочке в садик нужны новые чешки, а потом однажды взял — и проснулся в новом мире. Немире. Его никто не спросил, хочет ли он этого, считает ли справедливым, понимает ли, что происходит. Его стали давить со всех сторон противоречивой информацией, проклинать за то, что он — это он, требовать принимать ключевые решения из точки паники.

Вот я. «Ты должна это всё остановить! — кричат мне со всех сторон. — Должна! Понимаешь?» Нет. Я понимаю, что на обед — гороховый суп. И чешки опять малы. И с коммуналкой надо разобраться, откуда эти лишние три тысячи. Вот что я понимаю. Но мне больше нельзя понимать только это, нужно понимать и всю мировую историю, и географию, а заодно и ядерную физику.

1

Я писала, что нам всем сейчас сложно, но мы учимся справляться. Под моими постами всегда были комментарии людей из Украины, что наши переживания — ничто по сравнению с теми, кто слышит сирены, ночует в подвалах, вынужденно бежит из страны, чтобы выжить. И это абсолютная правда. Тут никто не спорит. Знаете, это не сравнимые вещи.

Однажды я написала пост про Снежану, чья дочка умирала от терминальной стадии саркомы. Написала о том, как она держалась, понимая, что ее девочка уходит. Как исступленно жила, пытаясь успеть как можно больше в такой короткий жизненный отрезок. Это реальная история. Я ее не выдумала. Но в конце я написала: «А теперь подумайте, после прочтения этого рассказа, у вас еще есть проблемы?» Мне казался правильным такой посыл: мол, настоящие проблемы — это те, что у Снежаны. А у вас всех — слышите, всех! — ненастоящие.

Но я жила, взрослела, наверно, немножко мудрела, и прозревала. Я поняла, что была не права, когда отменила чужие проблемы, объявила их ничтожными и ненастоящими. Просто каждый живет свою судьбу, и у всех свои испытания. Они даны не для сравнения друг с другом, а для формирования наших личностей. Мы все из разных песочниц, и по-разному проживаем события вокруг. В мою книгу много лет назад тот рассказ — про Снежану и ее дочь — вошел уже без этой обесценивающей фразы о чужих проблемах...

Я на днях написала пост, как шла по квартире и вышибла дверь, не справившись с нахлынувшей внутренней яростью. «Фу, страдания какие-то бабьи! Вот фото моего дома. На третьем этаже была моя квартира. Ее больше нет, — тут же пишет мне мужчина из Украины. И фото разрушенного дома. Это ужасно. Что тут скажешь. И еще это наглядный образ. Конечно, если сравнивать условные разрушения психики — у него и у меня — то у него разрушенный сожжённый дом, а у меня — выбитая дверь. О чем он, собственно, и говорит. Мол, заткнись, а? «Страдалица». Я сейчас нелепо адвокатирую своё право переживать. Как бы прошу: не отказывайте мне в этом праве. Пожалуйста.

Однажды летом я сидела на берегу Балтийского моря и смотрела, как в волнах купается мой сын. Он у меня отлично плавает, с двухнедельного возраста. Лучше меня плавает во много раз. Плюс он регулярно в бассейн ходит, здоров и вынослив. Я смотрела на сына, он нырял и выныривал, нырял и выныривал. Волны не маленькие, но купающихся много, плюс всё это метрах в шести-семи от берега происходит, не глубоко. Есть ощущение полной безопасности и подконтрольности ситуации. Мимо меня, сидящей на песке наблюдательницы, вдруг пробежал человек, прямо в одежде вошел в воду, прокричал моему сыну: «Ты в порядке?» и показал большой палец вверх. А мой сын в ответ ничего не показал, не крикнул и не кивнул. Это было странно. И мужчина этот странный — что ему надо от моего ребенка? — и сын, которому что, сложно показать большой палец вверх? Дальше как в кино: мужчина бросается в воду, плывет к сыну, потом вдвоём с ним в сторону, и выносит моего ребенка, который дрожит и тяжело дышит. Клянусь, я ничего не могла понять. Это всё ещё и быстро, меньше минуты, я описываю это сейчас дольше. Разгадка такая: сына Даню уносило в море обратной волной. Есть такая, да. Отбойное течение, тягун, как хотите называйте. Это сильное прибрежное течение, когда прибывшая волна уходит обратно в море, забирая с собой всё. Проще говоря, мой сын — тонул. Когда человек тонет, он чаще всего не кричит — потому что от страха у него парализует голосовые связки. А мужчина тот был в прошлом спасатель. С семьей просто отдыхал, и понял, что происходит, интуитивно... Видел отбойные течения в своей жизни. И сразу стал действовать, хотя не был уверен, что Даня тонет, потому что сын и правда выглядел, будто просто купается.

Спасителя звали Саша. Он мне, кстати, рассказал про своё правило: «Если кажется, что надо бежать спасать, значит беги. Не трать время на «кажется». Лучше пусть окажется, что никто не тонул, чем будет поздно...»

Вот. Потом был шок. Я пыталась уместить в голове, что мой сын чуть не... И как бы я сейчас дышала, если бы... Боже, нет... А еще никак не могла пережить тот факт, что я, мать, родная мать, была рядом, смотрела на него, но ничего не поняла, и сердце не ёкнуло!!! Что я за мать-то такая, не поняла, что мой ребенок тонет у меня на глазах. Я не хотела нагнетать ситуацию, чтобы моя паника и чувство вины не вселились в сына. Поэтому изображала беспечность. Если надо, я вполне сносная такая домашняя Чулпан Хаматова.

Сын, кстати, быстро успокоился. Мы с ним прочли все, что могли про отбойное течение. Теперь мы знали, что его паническая попытка молча плыть к берегу, пока его уносило вглубь — это самая провальная стратегия. В идеале звать на помощь и плыть перпендикулярно волне и параллельно берегу, то есть задача — выплыть не на берег, а из волны. Сын сказал, что всё понял. Выглядел спокойным. Воды вроде не боялся. Но инфоповод был ого-го.

2

Мы рассказали о чудесном спасении папе. Мы рассказали сестре (моей). И ее мужу. Потом дедушке. Потом бабушке. Мы рассказали соседям. Мы рассказали друзьям. Все спрашивали Даню: «Как ты?» Никто не спрашивал меня, как я. И это понятно — это же не я тонула, и не меня уносила волна. Я просто сидела себе на берегу. Поэтому я — не пострадавшая. Я перед детьми держала лицо. Шутила. Смеялась. Была максимально обычной.

Вот. По факту меня потом несколько месяцев преследовали панические атаки, я просыпалась в холодном поту, мне снились волны, которая съедали моих детей, пока меня на берегу топили зыбучие пески. Я мучилась чувством вины, вставала в 2 ночи, пила успокоительные, и шла слушать, как дышат мои дети. Вот этот навязчивый страх, что с ними что-то случится, был у меня только первый месяц-два после их рождения: когда я ночью ходила слушать дыхание младенца. Больше заснуть не получалось. У того, что я несколько месяцев спала по 3 часа и больше не могла заснуть из-за бешено стучащего в горле сердца, были свои последствия для здоровья. Неврологические, гормональные, всякие.

Нет, я не ширяюсь драмой. И пишу это не к тому, чтоб меня пожалели. А к тому, чтобы заметили. И допустили, что в этом всём мировом замесе больше пострадавших, кроме тех, самых очевидных, у кого разрушен дом (во всех смыслах). Никто не знает, какой бой идет внутри каждого человека. По моему опыту, самый жёсткий бой внутри того, кто шире всех улыбается вам...

Я пишу, что переживаю. «Да что ты знаешь об этом», — пишут мне. Я согласна, что я знаю об этом меньше той матери, что хоронила своих детей. И той, что ночует в метро. И той жены, что не дождалась мужа. Но это не значит, что внутри меня тихо и безоблачно... Там гроза. Там ненастье. Я могу молчать об этом, но это не сделает грохот внутри тише. Я могу писать об этом, и это сделает мой грохот... слышнее тем, у кого тоже грохочет. Мы хотя бы будем понимать, что мы не одни такие — с недоваренным супом, старыми чешками и выпавшим из-под мышки учебником истории за 11 класс.

Вот эта метафора — про обратную волну — она очень наглядная. Многие в нашей стране сидели на берегу, никого не трогали. Там, в воде — купался родственник. Ну, скажем, брат. Нырял и выныривал. Нырял и выныривал. Вдруг мимо кто-то пробежал — и в воду. Нам, на берегу, крикнул: «Я — спасать!» Мы опешили. Что происходит? С берега ничего не понятно. Брат что, тонет? Или не тонет? Спасателю показалось? Или не показалось? А спасатель спасает? Или топит? Ни-че-го-не-по-нят-но. Мы в панике мечемся на берегу.
Нас ненавидят за то, что мы не бросаемся в воду. Ну чтобы там, ближе к схватке, разобраться. Но мы не умеем плавать, и не знаем, как выплывать из обратной волны. Броситься в воду — это утонуть. Как это поможет и кому?

Правда как явление в этой волне утонула первая. Каждому пришлось придумать свою. Ту, что удобна. Ту, что позволит пережить этот опыт и не сойти с ума. Кто-то «болеет» за одних, кто-то за других. Мы, окаменевшие от ужаса, в панике мечемся на берегу... Бессильные свидетели, приговорённые к ненависти за бездействие... Слушайте, нам правда не плевать. Никому не плевать. И от того, что мы будем орать в себя, лучше никому не станет. Поэтому я вот сюда ору. Каждый день. И мне легче. Ну, если это слово вообще подходит... Легче будет потом, когда страшное закончится.

Суть поста в том, что мои чувства есть. Они не важнее, не сильнее, не главнее чьих-то, но они есть. Я не хочу делать вид, что это не так, и замолкать виновато от того, что у других на них больше прав. У всех есть право чувствовать и проживать это так, как получается. Я торгуюсь за право чувствовать, но... если честно, не жду, что мне его уступят. И вообще не жду, что меня услышат. Сейчас это, наверно, невозможно...

У моей дочери — кохлеарная имплантация. Это такие приборчики на ушках, через которые она слышит. А без них — нет. У нее — глухота (после менингита). Она практически всегда в этих приборчиках, только во сне и в воде без них. Так вот. Когда дочь Катя купается — в бассейне, в море, в аквапарке — с ней всегда пытается кто-то из детей познакомиться. Он начинает с ней разговаривать, а она не отвечает. Ребенок думает, что Катя — зазнайка, и ей сложно ответить. А ей не сложно, она просто не слышит. Часто потенциальный друг тут же теряет к Кате интерес, «заменяет» ее на слышащего друга, с которым проще договориться. Ну, в целом, это, конечно, можно понять. Я тут хочу сказать... Понимаете, люди, которые вас не слышат, у них есть на то причины. Разные. Чаще всего — объективные. И с ними реально сложнее взаимодействовать — ну, с теми, кто не слышит. Гораздо проще отказаться и заменить их другими, теми, кто кивает и отзывается... Но это не значит, что неслышащие вас — плохие. Их глухота — это не их выбор, это их реальность.

Сейчас мы все получаем грандиозный урок. Учимся жить на одной планете, на которой у каждого своя реальность...

На фото — я. И то самое море, где случилась обратная волна.

3

 

Оригинал на странице автора ВКонтакте.