Три профессора

Сомневаюсь, что фото довоенное: портретируемые хотя и кажутся мне моложе, чем помню я их (речь о воспоминаниях послевоенных лет), но ровно настолько, насколько на всех фото тех лет люди кажутся мне моложе, чем я их помню. Кроме того, деревья на заднем плане, перед фасадом старого корпуса, на фото студенческих лет моих родителей (36-39 года) много ниже, чем здесь: на этом снимке они такой высоты, как в конце 40-х.

Но в конце концов ошибка в дате не столь уж и важна, хуже, что люди лишены имён, тогда как имена их вместе с портретами можно разыскать на любом из коллективных снимков любого из институтских выпусков послевоенных лет.

(ссылку на фото в музее не привожу, так как последнее время попытки зайти на сайт музея кончались плохо: появлялась и закрывала всё чрезвычайно агрессивная громкая реклама, от которой никакими силами мне не удавалось избавиться).

Здесь я поместила мобильный снимок отпечатка, который и сам не подлинный, не оптический, а цифровой со старого низкого качества скана, если смогу, заменю на лучшую копию.

Слева — Виктор Николаевич Энгельгардт. В послевоенные годы и до своей смерти он заведовал кафедрой иностранных языков института.

Виктор Николаевич был близким другом моего отца, часто бывал у нас дома, приходил к нам обычно вместе с Венедиктом Константиновичем Ивановым, под их разговоры и споры я нередко засыпала в соседней комнате, но иногда подолгу вслушивалась, мне было интересно - кто такой Омарха-Ям, о котором так часто говорил В. Н., помню свои фантастические предположения по этому и подобным поводам.. Ещё помню, как папа читает им «Тобольского летописца» Леонида Мартынова (любимая его поэма, мне он её много раз читал вслух) и как спорили о Мартынове, которого папа очень любил, а В. Н., насколько я тогда могла понять, несколько скептически относился к папиному восхищению, хотя, кажется, речь шла в тот раз только о переводах. Каждый такой вечерний разговор давал обильную пищу моим размышлениям, но как мало теперь достоверно помню!

Недавно Омский литературный музей опубликовал выдержки из переписки папы с В. К. Ивановым, но там я мало нашла такого, что помогло бы восстановить в памяти эти разговоры.

Папа очень долго уговаривал В. Н. давать мне уроки английского, В. Н. отвечал, что не имеет никакого опыта работы с детьми, но конце концов неохотно согласился, и в течение двух (или полутора?) зим я раз в неделю ходила к нему домой на уроки (хотя фактически это было реже, почему-то уроки часто отменялись).

После первого же урока В. Н. сказал, что поставить произношение он не берётся, на что папа отвечал, что это неважно, главное - научить меня читать по-английски.

Жил Виктор Николаевич в «белом доме» — двухэтажном белом здании, ближайшем к старому корпусу, семьи у него не было, в маленькой комнате жила его няня — старенькая седовласая Анна Ивановна (? в отчестве вдруг засомневалась), добрая и приветливая, В.Н. обращался с нею чрезвычайно почтительно. Сам факт, что у пожилого человека в доме живёт его няня, казался мне подтверждением того, что В. Н. — потомок директора Царскосельского лицея (няня как у Пушкина); в его облике, манерах, речи чудилось мне нечто аристократическое.

Помню, как на первом уроке он открыл шкаф, достал одну, другую книгу, полистал, отложил и потом сказал: «Ну, разве что эту вот» (Louisa May Alcott "Little men").

Я прочитывала сначала не более полстраницы дома со словарём, разыскивая каждое слово, и потом на уроке вслух переводила (не читала: слышать английский текст в моём произношении было ему, судя по всему, неприятно), В. Н. кивал, а там, где я спотыкалась, принимался объяснять, увлекался иногда, размышлял об особенностях английского синтаксиса, переходил на английский, потом спохватывался, я далеко не всё понимала, но слушать его было всегда интересно. Спустя два года (или раньше) он сказал отцу: «Ну вот, я же говорил, что не умею с детьми, но читать она уже сможет сама».

Помню большую угловую комнату в первом этаже белого дома, где проходили занятия, письменный стол, стены заставлены шкафами с книгами, многие из них в старинных переплётах.

Летом, когда В. Н. уезжал в отпуск, в квартире поселялся его друг Ромуальд Иосифович Сикорский, который когда-то преподавал математику в Сибаке, с женой и дочерью Элей, с которой мы дружили, нам было разрешено брать и читать книги из всех, кроме одного, шкафов библиотеки В. Н.; корешки книг запретного шкафа (в большинстве не русских) казались особенно притягательны и заманчивы.

Средний на снимке — Евгений Михайлович Ольховский, геодезист, муж Елены Дмитриевны, маминой подруги.

Помню его после болезни на скамейке перед трёхэтажкой, и как я подсаживалась к ним и в ранних сумерках Евгений Михайлович показывал мне созвездия, едва различимые в светлом ещё небе, называл их, от него я узнала названия планет. Евгений Михайлович умер, когда я училась в третьем классе.

А справа — Виктор Викторович Долинино-Иванский, наш дважды сосед (в войну мы жили в первом этаже одного с ними подъезде «с чёрного хода», а после нескольких лет жизни в другом доме, трёхэтажке, — получили квартиру в прежней двухэтажке на втором этаже, наш балкон был над верандой Долинино-Иванских... Я уже показывала фотографию В. В. в особенно запомнившемся мне с раннего детства уголке его квартиры, где я бывала с дедушкой и, пока они беседовали, разглядывала фотографии на стене.

Хорошо помню жену В.В., Маргариту Васильевну.

Ну вот, когда начинала писать, думала, что гораздо больше помню... Но пусть хоть это останется записанным.

О парке, цветнике и фонтане напишу в следующий раз.

Оригинал в ЖЖ автора.