Интервью с бывшими. Светлана Метелёва

«Интервью с бывшими» — это серия, задуманная с целью увидеть город со стороны и с самых разных точек зрения... В ней мы задаем одинаковые вопросы людям, «попытавшимся покинуть Омск», и публикуем их ответы почти без правки. Предыдущие выпуски смотрите в подборке по тегу «интервью с бывшими».

Очередной герой рубрики — бывший омский и московский журналист, сценарист и писатель Светлана Метелёва.

— Светлана, если не секрет, где — в каком городе, стране — вы теперь постоянно живете?

— Небольшой городок Ним, на юге Франции; в туристических справочниках его называют «французским Римом», и он, действительно, похож на «вечный город», только в миниатюре: есть свой Колизей, свой Форум, храм Дианы, Сад фонтанов, портик Антония. Здесь римская культура удивительно органично соседствует со Средневековьем, а французские багеты — с испанским фламенко: во времена Франко многие испанцы бежали во Францию, поэтому теперь здесь очень большая испанская диаспора и на всех карнавалах («фериях», по-французски) в центре города непременно танцуют фламенко, а в местном Колизее устраивают корриды.

— Когда и почему вы попытались покинуть Омск?

— С родным городом меня связывает долгая эмоциональная история: я здесь родилась и выросла, училась в 19-й гимназии и совершенно искренне считала ее лучшей в мире; но уже в студенческие годы стала смотреть на город иначе — слишком много было вокруг характерной для 90-х «чернухи», слишком много пьяных, слишком много мусора; короче, к своим 20 годам Омск я от всей души ненавидела и — да, мечтала «покинуть Омск». Кстати, этот мем очень интересен и очень на самом деле глубок: когда я в сербском Нови-Саде читала студентам лекции по русской литературе, одна из этих лекций так и называлась: «Как князь Мышкин и Парфен Рогожин пытались покинуть Омск и почему у них не получилось».

Омск — это интересный символ, это своеобразный экстракт, выжимка той самой «русской ментальности», куда легко вмещается и абсолютно низкое, и недостижимо высокое. Достоевского не случайно считают писателем, максимально отразившим все изгибы русской души: он-то провел в Омске немало времени, знал, о чем говорит. В течение долгих лет после моего «побега» я отзывалась об Омске исключительно в негативном ключе, и разумеется, мне казалось, что страшнее возвращения сюда ничего нельзя себе представить. Больше того — у меня было какое-то неотчетливое желание избавиться от своей «омскости», я ощущала ее как клеймо. Я думаю, так, наверное, себя чувствуют дети алкоголиков: за родителя стыдно настолько, что хочется убежать и никогда больше его не видеть. И, как бы ни старался, чего бы ни достиг, все равно останешься сыном алкоголика.

1

Поэтому, я так думаю, невозможно «покинуть Омск» в полном смысле этого слова, и чем сильнее сопротивляешься своей природе, тем меньше шансов. По-настоящему это удается только принятием собственных корней (не так важно, «омскость» это или «русскость»: ровно тот же комплекс я наблюдаю у многих эмигрантов: они вроде как смогли уехать из России и даже постоянно рассказывают, как отвратительна «эта страна», с которой у них теперь «нет ничего общего», на самом-то деле понятно, что все мысли там, на родине, и начало системы координат — там же). Собственно, я действительно «покинула Омск» совсем недавно, в тот момент, когда смогла сказать: да, я из Омска, Омск — это серьезная часть моей жизни. И — да, я согласна с определением Омска как «метафизической русской дыры», но вместе с тем именно Омск дал мне то, что — я уверена — не смог бы дать ни один другой город.

— Кто был инициатором «развода»: вы или город?

— Безусловно, я. Отъезд был спланированным, подготовленным, не случайным. Мне хотелось уехать — все равно, куда. Год после Омска я прожила в Минске, вот он мне, кстати, не понравился совершенно, с моей точки зрения, это город без лица, вообще никакой. Когда этот год подошел к концу, надо было решать — возвращаюсь ли я в Омск или еду в Москву. Помню, как, пугая меня столичными реалиями, мама говорила: «Вот будешь жить где-нибудь в Перово — и зачем тебе нужны все эти страшные окраины?». Ну и, разумеется, в ход шел извечный аргумент о том, что «лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме». Самое забавное, что первую свою квартиру в Москве я сняла именно в Перово. И как раз Москву я полюбила быстро и безоговорочно, и всю сразу — от Перово до Арбата и Филей.

— Насколько успешной вы считаете вашу попытку покинуть Омск? Расскажите чуть подробнее о вашей жизни после отъезда: чем занимались и занимаетесь, чем можете похвастаться?..

— Перечислять регалии — занятие очень утомительное, к тому же, по тегу «Светлана Метелева, Московский комсомолец» до сих пор можно найти много всего интересного. Я хотела знать, что происходит, поэтому стала корреспондентом отдела расследований в «МК», поэтому же мне удавалось найти тот самый «эксклюзив», который так дорог журналистам. Тот период был, безусловно, одним из самых насыщенных и ярких в моей жизни. Многое осталось в памяти своеобразными флешбэками: вот Кубат Талабани, сын курдского лидера, приглашает прокатиться по иракской столице — и мы ищем «лучшее мороженое в Багдаде»; вот сидят на федеральной трассе у костров родители погибших бесланских детей, и я всю ночь слушаю их истории; вот в суфийской деревне в Дагестане молодая мать поет ребенку «Ля илляху иллялла»; а вот — офицеры Северного флота делают правильное «шило».

Свои «пять минут славы» в журналистике я получила; мне, действительно, есть, чем гордиться. Но при том, что громких и резонансных материалов было более чем достаточно, главным из всего, что я написала, я считаю три статьи: первая была об инвалидах чеченских войн, о том, что большинство из них не может рассчитывать даже на хороший протез. На следующий день после того как статья вышла, мне позвонил врач, с которым мы общались, и благодарил чуть не со слезами: оказалось, материал прочитал генерал Анатолий Квашнин, он тогда возглавлял Генштаб, — пообещал помочь со всеми нуждами госпиталя, слово свое сдержал, ребятам помогли с реабилитацией.

Со второй статьей вообще была удивительная история: я подружилась с вокзальными мальчишками-беспризорниками, написала о них и одного, Мишку, подобрала на улице женщина и забрала к себе. Еще через год Мишка нашел меня в редакции: его было не узнать, хорошо одетый, чистый, причесанный, переживал, что в его школе пацаны не очень умные, потому что мало читают. Словом, чистый Диккенс, вечный сюжет «сироты, которому улыбнулось счастье», — и было очень приятно чувствовать свою причастность к такому чуду. Третья статья — о московском книжном воре Борисе Горелове — сыграла огромную роль не только в судьбе моего героя, но и в моей собственной: история Горелова стала сюжетной основой для моей первой книги. «Чернокнижник» — так она называется, — вышла в серии «Звезды русского магического реализма» буквально несколько месяцев назад. Сейчас я работаю сценаристом программы «Тайны Чапман», пишу вторую книгу, готовлю к запуску обучающий онлайн-курс риторики для женщин «Алхимия слова».

— По кому и по чему омскому вы грустите: по людям, по местам, по событиям?

— Грущу? Разве что когда вижу, что к вам приезжает на гастроли Оксимирон :-) На самом деле, грущу не то слово. Мне не хватает, конечно, моих родителей, они живут по-прежнему в Омске; папа — проректор Омского технического университета, мама — бывший преподаватель педуниверситета, доцент, сейчас на пенсии. Вот ими я горжусь, про них могу говорить бесконечно; это мама создала совершенно уникальный семейно-дружеский круг с традиционными русскими разговорами о вечном и высоком; половина того, что я знаю — оттуда, из наших «омских кухонь»; папа — уникальный в своей сфере ученый, изобретатель с тысячью авторских свидетельств, публикуется в иностранных научных журналах, кстати, что для меня — просто нереальная высота. Оба они — и мама, и папа — постоянно в движении, все время что-то делают, куда-то едут, до сих пор если мне нужно что-то узнать о последних тенденциях в литературе или кино, я звоню маме, она следит за всеми новинками, прекрасно разбирается в искусстве и в музыке. Время от времени возникает желание встретиться с бывшими одноклассниками — интересно, как у них сложилась жизнь. Очень яркие воспоминания остались у меня о 12-м канале, где я когда-то работала, о ГЭПИ-центре и его сотрудниках, с которыми много и часто общалась.

— Не тянет обратно? Хотя бы иногда.

— «Есть города, в которые нет возврата»... Нет, не тянет. Единственное, чего бы мне хотелось — лет через пять привезти сюда дочерей, чтобы показать им настоящую Сибирь и настоящую Россию, сводить их в драмтеатр, съездить на бабушкину дачу, в Тару, в Окунево — я когда-то снимала там спецрепортаж.

— Можно ли говорить об уникальном «омском менталитете», позволяющем легко узнавать настоящего омича в любом другом городе или стране? Какие черты «омскости» в себе и в других омичах вы считаете позитивными и негативными? Какие из них помогают в жизни, а от каких хотелось бы избавиться?

— На этот вопрос я ответила выше, практически в самом начале. Насчет менталитета — не знаю, не уверена. Но Омск есть внутри каждого из нас — и это ни плохо, ни хорошо, это факт.

— Поддерживаете связь с другими представителями глобальной омской диаспоры? Есть ли там, где вы живете, неформальное омское землячество, входите ли вы в него или общаетесь только с бывшими и нынешними омичами в соцсетях?

— Во Франции омского землячества я не нашла — да и вряд ли стану искать. Но связи остались: регулярно общаемся в соцсетях и с прекрасным поэтом Иваном Денисенко, и с замечательным и очень востребованным в Москве программистом Игорем Брюхановым, ну и, конечно, с братом — Константином Новиковым, одним из создателей популярной группы «Дореволюционный Советчик».

— Можно хотя бы теоретически представить, что вы вернетесь надолго или насовсем? Что для этого должно измениться в Омске, в России или в мире?

— Мне нравится фраза «Дом там, где прекратились твои попытки к бегству». Пока Франция — единственное место, откуда мне не хочется уезжать, так что, видимо, дом все же здесь. Да и вообще, сама идея возвращения мне кажется странной: я всегда шла вперед, туда, где еще не была, туда, где было что-то новое и неожиданное. Мне кажется, возвращение — всегда синоним разочарования. Мы никогда не находим того, к чему возвращались, просто потому, что перемены неизбежны — меняемся либо мы сами, либо те места и те люди, к которым мы так стремились вернуться.

— Чего, на ваш взгляд издалека, Омску не хватает в первую голову? Чем из своего нового опыта вы бы поделились с Омском — из того, что омичи могли бы сделать сами, не дожидаясь милости от власти? Имеются в виду самые разные стороны жизни, включая экономику, ЖКХ, культуру, коммуникации и т.п.

— Вообще, вставать на табуреточку и давать советы — это как раз то, чего я стараюсь не делать ни при каких обстоятельствах. Я не экономист, не политик, не гуру. Омску, который остался в моей памяти, очень не хватало чистоты и зелени. Омичи — во всяком случае, те из них, кто пытается что-то сделать, изменить, улучшить — лично у меня вызывают глубокое уважение. Ну, и как верный поклонник Борис Борисыча Гребенщикова, я могу сказать только: «Господу видней» — в том смысле, что наши усилия далеко не всегда дают тот результат, которого мы ждем, более того — иногда они не дают вообще никакого результата, но это вовсе не значит, что эти усилия никому не нужны.

Автобиографическая справка

Светлана Метелёва родилась в Омске, окончила Омский педагогический университет, начинала здесь же как журналист газеты «Московский комсомолец» в Омске». В 1999 году переехала в Москву, где в течение двух лет стала одним из самых цитируемых журналистов-расследователей; статья «Необыкновенный фашизм» о том, что столичных скинхедов тренирует московский ОМОН, вызвала громкий скандал и ряд отставок.

В 2004 году полгода провела в ячейке террористической организации «Хизб-ут-Тахрир», по итогам появился один из самых резонансных материалов «200 дней в джихаде», а руководители московской ячейки «Хизба» оказались за решеткой. Награждена памятным крестом «За службу на Кавказе»; статьи о чеченских смертницах, о ситуации на Кавказе, репортажи из Ирака неоднократно цитировались зарубежными СМИ; цикл статей «Беслан без грифов» спровоцировал огромный общественный резонанс и чрезмерное внимание прокуратуры.

С 2007 года пишу сценарии документальных фильмов для российских телеканалов; постоянный сценарист проекта «Тайны Чапман» на РЕН-ТВ.

В декабре 2017 года был издан первый роман «Чернокнижник», который сразу же получил высокую оценку критиков («роман даст фору половине шорт-листа Русского Букера», — из рецензии Галины Юзефович).