Анатолий Окулов: любовь с первого апельсина

Розовый костюм, на макушке — задиристый кок, в зубах — вилка. Он выпрыгивает на арену, как андерсовский чёрт из табакерки, и, раздав публике апельсины, предлагает испытать его на ловкость.

Пока родители с детьми спорят, кому кидать фрукт на вилку, почтенный зритель из первого сектора с нескрываемой радостью целится в клоуна увесистым вилком капусты. Поймает или не поймает?

1

Сходите и посмотрите «Белое шоу» в Омском цирке.

Вас ждут ожившие бронзовые скульптуры, грациозный голландский фриз, белые тигры, воздушные гимнасты, жонглёры и неподражаемый клоун Акула.

Такого спортивно-креативного паяца вы ещё точно не видели. В его арсенале — батут, проволока, гитара, ударные, сальто, колесо и вообще чёрт знает что, от чего дети от трёх до сорока трёх валом валят на манеж, где самозабвенно пляшут, стучат в барабаны, кувыркаются и обливаются водой.

Анатолий Окулов давно перестал делить зрителей на взрослых и детей. Взрослые, считает он, это те же дети, только комплексов у них чуть больше.

После представления я отправилась за кулисы, чтобы узнать у артиста, как влюбить в себя публику с первого апельсина и не затеряться среди попугаев, собак, носорогов и коллег.

— Где учат на клоунов?

— Не знаю (улыбается). Абсолютно серьёзно (хохочет над моим недоумением). Я по сей день не понимаю, как можно научить быть клоуном. Это некая сущность, которая в тебя вселяется, и каждый раз, выходя на манеж, нужно удовлетворять её высокоартистические потребности.

2

— Но у вас же есть какое-то образование?

— Медицинское и высшее экономическое.

— Вообще никакого отношения к цирку…

— Ну, это как посмотреть (по-моему, немножко обижается), я же тоже своего рода доктор-хихиатр.

— Тогда, пожалуйста, поподробнее, как вас из медицины занесло на цирковую арену.

— Начнём с того, что я очень хорошо учился в школе.

— Довольно нестандартное начало для клоуна…

— Пока были живы родители, я ходил в лучшую гимназию нашего городка Чайковский (это Пермский край). Когда папы с мамой не стало, нас с братом взяла на воспитание близкая мамина подруга, и по новому месту жительства меня перебросили в школу №11.

В десятом классе я выбрал специализацию «медицина», усиленно занимался химией, биологией, анатомией, физикой. Мой друг — он закончил школу с золотой медалью, а у меня в аттестате было всего четыре «четвёрки», остальные — «пятёрки» — мечтал быть хирургом. Мы с ним решили рискнуть. Кстати, друг сейчас довольно успешно оперирует.

3

— А вы не жалеете, что променяли белый халат на арлекинский наряд?

— Нисколько. Я ни о чём не жалею в своей жизни. Всё, что случается, делает меня сильней либо ещё сильней.

Каждый из нас совершает ошибки, и это нормально. Иногда, например, у меня бывают провальные шоу. Зал «не берет» мои репризы, у меня не получилось «взять» публику.

— Кого вините в первую очередь: себя, зрителей, фэн-шуй?

— Ответ везде: и в зрителях, и во мне. Мы все — живые люди. Просто не совпало, пазл не сложился.

В моей работе самое главное — вовлечь зрителя в игру, узнаваемую ситуацию, в которой ему будет комфортно. Для любого клоуна первая реприза — самая важная: на всё про всё у тебя 30-40 секунд. Если за это время ты не влюбил в себя зал и не вызвал никаких чувств, с каждым последующим выходом тебе будет всё тяжелее и тяжелее.

«Апельсины» — это своеобразный мини-спектакль. Они работают всегда. Раздавая фрукты, я как бы знакомлюсь с публикой, «привязываю» её к себе. А когда мы начинаем перебрасываться апельсинами, у зала нет никаких шансов против моего обаяния.

— Что же вам помешало использовать его в медицине?

— В 2004-м я легко поступил в Пермскую медицинскую академию на лечебный факультет. И параллельно заочно учился в родном Чайковском на экономическом факультете института физкультуры.

— Зачем вам это было нужно?

4

— Энергию некуда было девать.

— Почему же вы свернули с тропы Гиппократа?

— К третьему курсу я окончательно понял, что не готов отдать свою жизнь в борьбе за больного. Ну, не врач я и всё тут! Возможно, я был бы неплохим невропатологом, но дело в том, что больше всего на свете я любил и люблю творчество. В цирке я могу быть кем угодно: врачом, музыкантом, президентом. Сыграю на манеже кого угодно.

Цирк — это живое искусство, так называемое последнее пристанище чистого искусства. У нас, клоунов, нет дублёров, и если на арене я не буду живым, открытым, искренним, мне никто не поверит.

— С медициной всё более-менее понятно, а как вы в цирке-то оказались?!

— Мне было 13 лет, когда, прогуливаясь с отчимом по городской площади, у фонтана, я увидел людей, делающих невероятно восхитительные трюки прямо на асфальте. Все эти сальто и прочие прыжки, названия которых я ещё не знал, они исполняли так легко, что я подумал: я тоже так могу.

Я тут же разузнал, что ребята занимаются в цирковой студии. Я побежал туда, но оказалось, что набор на следующий год окончен. Мне пришлось ждать целый год.

Где-то за месяц до начала учёбы в студии выкладывали тетрадку, чтобы туда могли записаться все желающие. Я страшно боялся опоздать. Почти две недели в шесть утра прибегал на вахту и интересовался: «Журнал ещё не выложили?».

Наконец кто-то сердобольный не выдержал: «Да положите вы уже этот журнал!» И я записался. И через две недели после начала занятий меня зачислили в основной состав, хотя обычно новички осваивают цирковую базу за год-полтора.

Моё тело гнулось и сворачивалось самым причудливым образом, поэтому, наверное, мне казалось, что все люди с рождения умеют садиться на шпагат и делать сальто.

А спустя месяц я вышел на сцену в комическом номере. Я был небольшого роста, метр сорок пять, и руководил с помощью свистка командой высоченных лбов.

И вот, значит, выхожу я на манеж, а на меня уставились не меньше тысячи пар глаз. Я оторопел и … обратно за кулисы. Меня выталкивают: «Куда? Назад!» Я побледнел, воздуху побольше глотнул и пулей на арену. А уж когда зал захлопал в ладоши, понял, что хочу слышать эти аплодисменты всю жизнь.

— Судя по сальто, которые вы мастерски исполняете, за вашими плечами не только цирковая студия…

— Я очень хотел быть акробатом. Данные были, что называется, налицо, поэтому в 13 лет с головой ушёл в спорт, делал очень-очень сложные трюки. На своих первых соревнованиях в Казани взял первый взрослый, минуя три юношеских разряда, через год был кандидатом в мастера спорта, а в пятнадцать с небольшим получил мастера спорта. Но когда мой партнёр и тренер ушёл из жизни, я оставил акробатику. Понимаете, мы с ним были единым организмом, а найти товарищу замену я не смог…

— Я так понимаю: ваши выступления на манеже шли параллельно с учёбой в медицинском?

— Сдавал сессию и на гастроли. Меня не за что было отчислять: отметки хорошие, я много читал, серьёзно готовился к занятиям. До третьего курса совмещал учёбу в вузе и цирк, но потом решил, что должен зарабатывать деньги.

Я ушёл в самостоятельное плавание в 16 лет. Я бы не уважал себя, если бы приходил к приёмной маме и просил у неё денег.

Я остался без родителей в семь лет, а свою первую зарплату получил в шесть. Помню, с братом — ему было четыре с половиной — ножами соскабливали этикетки со стеклотары и мыли бутылки в огромных ваннах.

Заработал я тогда две с половиной тысячи рублей, такие зелёненькие были деньги. Брату сказал: «Пашка, твою получку тратим на мороженое и жвачки, а мою на продукты». Купили в магазине кефиру, баранок, хлеба, молока в треугольных таких пирамидках и, счастливые, принесли это всё маме. До сих пор помню слёзы в её глазах…

— А клоуном когда стали?

— В украинском цирке у Николая Николаевича Кобзова. Чудесным образом один из тринадцати его цирков-шапито приехал в наш маленький городок, и таким же чудесным образом в нём оказалась одна свободная вакансия. Меня приняли на работу всего с двумя комическими номерами. После выступления зрители написали в книге отзывов: «Этот клоун очень смешной», а я подумал: почему бы и нет?! Я в этой жизни много чего пробовал, а клоуном ещё не был.

Вскоре я подписал контракт с цирком «Золотой дракон». Мне пришлось соврать директору Жене Киму, что жёсткий диск с записанными выступлениями сгорел, потому что на самом деле записывать было нечего.

Первое, что я сделал по приезду на новое место работы, — это попросил денег у директора на реквизит. Я понял, что должен быть трюковым клоуном, этим и буду отличаться от других.

Одно делать играть с залом в мяч и совсем другое — сделать сальто, и не один раз, тут нужна специальная подготовка, дорогой реквизит, нужно держать себя в идеальной физической форме.

Я отличаюсь от коллег тем, что каждая моя реприза цирковая и каждая — интерактивная игра с залом.

— Но ведь всегда есть опасность, что зал не ответит? Как выкручиваетесь из таких щекотливых ситуаций?

— Я не выпутываюсь. Я вообще не пытаюсь никого смешить. Нет такой волшебной таблетки, такой кнопки, на которую нажал — и все засмеялись. Секрет в том, что люди видят: я получаю удовольствие от общения с ними, я отдаю им свою энергию, я открыт, я искренен, я принадлежу им весь без остатка.

— Как вы нашли ключик к детям?

— Одно время я работал в детских садах, давал по два-три представления в день, так что за неделю мы с товарищами объезжали по 10-15 детских садиков. Сначала, конечно, не получалось, потому что детей невозможно обмануть: они видят и чувствуют всё не так, как взрослые, но потом случилась «химия». Именно у детей я научился не играть, а быть самим
собой.

Когда моей дочери был годик, я работал в цирке «Золотой дракон», так вот во время моих выступлений она всё время порывалась выскочить на манеж. Она ничего не боялась, танцевала, ей было интересно всё, что делает папа-супергерой. Мне хочется остаться таким супергероем для дочери и для всех ребятишек до конца карьеры.

Великий Юрий Никулин говорил: «Никогда не пародируйте животных и детей, не получится». Я знаю. Но мне хочется хотя бы приблизиться к этой удивительной детской открытости.

Клоун — это душа цирковой программы. Я выхожу на манеж, зная, что большинство сидящих в зале не могут так, как я, но я мечтаю их заразить, хочу достать из них все эмоции, хочу их заставить поверить в свои возможности. Человек может абсолютно всё.

— У вас шрам на лбу — это тоже работа клоуна?

— Травмы — часть нашей жизни. Когда делаешь кувырок на проволоке и срываешься, поверьте, это адски больно: кожу срезает начисто, как лезвием бритвы.

Риск — это неотъемлемая часть профессии клоуна, но с годами болевой порог повышается. Бывали случаи, когда я падал головой в манеж, в глазах — пелена, но потом вставал, улыбался и заканчивал номер.

Помню, как однажды исполнял трюк, стоя на катушке и одновременно балансируя на проволоке. У цирковых это называется игольчатый баланс, он очень сложный. И вдруг я чувствую, что катушка соскакивает с направляющей, не попадает в «канавку», зато моя нога срывается в катушку и я ломаю три кости. Что я делаю? Аккуратно вынимаю ногу, заканчиваю
трюк, убегаю за кулисы и замертво падаю.

— Ваша жена никогда не просила оставить такую рисковую профессию?

— Нет. Когда мы с Юлией познакомились, моя работа не приносила больших денег. Но она вытерпела всё: безденежье, шумные ночные посиделки с друзьями, она вывела меня из тёмного леса, поверила в меня. Благодаря ей, у меня всё самое лучшее: реквизит, костюмы, музыкальные инструменты, грим. Юля — это мой домашний очаг, мой тыл, мой фундамент, который не даёт упасть и на котором я строю свою карьеру.

℗