«Телефон абонента выключен или находится вне зоны обслуживания»: 18-летнего Ильи Фёдорова нет в сети уже две недели.

В три года Илья оказался в детском доме. Со слов благотворительницы, которая в течение последнего года неофициально опекала Илью и еще двоих подростков (навещала в детдоме, забирала на выходные, покупала им нужные вещи и помогала подтянуть знания для сдачи школьного экзамена), о своих родителях он ничего не знает. Она рассказывает: учёба давалась мальчику тяжело, но никому до этого не было дела. Когда Илья, постаравшись изо всех сил, поступил в районный агроколледж, ему велели быстро собрать вещи, выдали на руки 50 тысяч «подъемных» и без проволочек перевезли в общежитие колледжа на служебной машине. Двери детского дома за ним захлопнулись.

Через два дня денег у Ильи уже не было: он купил себе телефон, осеннюю куртку и новые диковинные продукты — просто зашел в магазин и понял, что никогда таких не видел. В колледже он начал получать стипендию — 9 тысяч рублей, но завалил первую же сессию и студенческих денег лишился. Илью отчислили и выгнали из общежития. Он пришел в детский дом, где вырос, но его не впустили: Илье уже исполнилось восемнадцать, а значит, не положено, даже если январь и на улице минус 30.

— Ребенку, у которого никого и ничего нет, который ничего не умеет, система вручает «отступные» и выпинывает в мир, — говорит благотворительница. — Самостоятельная жизнь становится для этих детей шоком. У кого-то получается, у кого-то нет. Нет системы адаптации, перехода, контроля, дети совершенно не социализированы и оказываются один на один с улицей. За это время ни один взрослый не поинтересовался судьбой Ильи, хотя я звонила и в опеку, и в колледж, и в детский дом. Он не нужен никому.

До лета Илья перекантовался в компании таких же бывших детдомовцев в «нехорошей квартирке», которая принадлежала одному из подростков и была больше похожа на притон. Потом квартиру продали. Несколько раз Илья от безысходности ночевал во дворе своего детского дома под открытым небом.

По закону Илье в его 18 лет положено жилье от государства. Но в Омске, как по всей стране, дети-сироты ждут квартир очень долго. В Омской области в очереди на жильё стоят свыше восьми тысяч детей-сирот, из них у шести тысяч уже есть право получить его «здесь и сейчас», однако ежегодно им выдают не более 240 квартир. Частота всегда разная: «квартирный праздник» у сирот бывает то десять раз в году, то лишь раз в год — по мере закупки жилья. Многие молодые люди имеют на руках решение суда о немедленном предоставлении квартир, но всё равно продолжают ждать обещанного — десятилетиями.

В группе «Жильё сиротам Омск» во «ВКонтакте» по отдельной ссылке (она набрана заглавными буквами) можно найти фото уже полученных сиротами квартир. Квартиры дают на окраинах: в микрорайонах «Амурский-2», «Московка-2», «Рябиновка», «Радуга». Сами «однушки» — с чистовой отделкой: новый линолеум, свежие обои, свет, вода, газ — заезжай и живи.

«Если доживешь до своей очереди!» — шутят в группе. Очереди растут: «Мы в прошлом году были 713… Сейчас 945… Слов нет, ужас», — пишет одна из участниц, которая, как и большинство из пяти сотен подписчиков группы, живет на съемной квартире. Коэффициент обеспечения жильём детдомовцев в Омске остаётся самым низким в стране — менее 6 процентов.

Им хотят помочь, но получается плохо и медленно.

В ожидании жилья Антон Челпанов стал отцом уже троих детей и сейчас воюет с младшим сыном за то, чтобы тот съел ложку пюре из брокколи. Если бы всё было по закону, уже семь лет Антон жил бы в своей квартире. Но очередь движется слишком медленно, дети растут, и после выигранной капустной войны памперс своему малышу Антон всё ещё меняет в съемной «трешке», за которую отдает половину своей зарплаты.

Двадцать лет назад мама Антона сошлась с мужчиной, который регулярно её избивал, поэтому однажды она вышла в магазин за хлебом и не вернулась, забыв про детей. Антона вместе с братом и сестрой забрали в приют для несовершеннолетних. Мать лишили родительских прав без её участия: просто не смогли нигде найти. Четыре месяца дети прожили в приюте, потом попали под опеку — в чужую семью в Омском районе.

В 16 лет Антон поступил в колледж. Жил в общежитии, потом, когда забрали в армию — в казарме. Вернулся — сразу устроился на работу продавцом-консультантом по продаже электроники и начал снимать квартиру. Половину своей жизни — двенадцать лет — он стоит в очереди на жильё, которое государство обязано предоставлять детям-сиротам. Сейчас Антон — 48-й в общей очереди. К своему 18-летию был «две тысячи какой-то».

Ему положено жильё в Омском районе: там, где он находился под опекой. У районов и у города одна очередь, но чиновники ссылаются на то, что в районах — свой жилищный фонд. В министерстве образования Антону сказали: «в вашем районе сдается лишь по два жилья для сирот в год, перед вами по району еще 22 человека».

Антон обращался во все инстанции, включая областную прокуратуру, везде «входили в его положение», но разводили руками: мы бы и рады помочь, но это не в нашей власти, а дать раньше очереди вам ничего не можем, ведь те, кто впереди вас, имеют такие же права.

Все положенные Омской области на жильё для детей-сирот деньги федеральный центр выделил: с 2016 по 2020 год — почти миллиард рублей. Но этого хватило на покупку всего 1074 квартир. В 2021 году власти выделили на 30 процентов больше бюджетных средств, чем в прошлом году, — 478,6 миллиона рублей, но и этого не хватает: у квартир на вторичном рынке — низкое качество, а в новостройках они слишком дороги.

Раньше Минимущества выкупало целые дома для выпускников детдомов, но они превращались в «сиротские гетто»: юные жильцы, которые не умеют жить самостоятельно, сбивались в импровизированные «семьи», жили в одной квартире, а из остальных выносили и продавали всё, что можно, от унитазов до батарей. Тогда от этой практики отказались, в 2018 году федеральным законом постановив: сиротам предоставлять не больше 25 процентов квартир от общего жилфонда дома.

«Да нам это всё просто не выгодно! — говорит омский застройщик, который попросил не называть его фамилию. — Цена, которую администрация еще вчера готова была платить за соцжильё, — около 42 тысяч рублей за квадрат. Себестоимость этих квартир выше! И на рынке мы в конце года продавали их по 56 тысяч. А сейчас еще дороже. Вот и вся история».

Омск бьет все рекорды по росту цен на недвижимость. По итогам года город — на втором месте после Краснодара в рейтинге городов-миллионников по темпу роста цен на жильё. За три летних месяца стоимость квадратного метра выросла на 14 процентов. А для сирот могут покупать лишь «позавчерашний снег»: то, что было заложено в бюджет за полгода до торгов. Рыночную цену бюджет «не тянет», а застройщики «не тянут» такую «благотворительность». Крупные строители объясняют: еще вчера кирпич в Омске стоил 8 рублей, сегодня — все 17 за штуку. И это касается всего рынка стройматериалов. «До смешного: мы теперь кирпич из Самары везем за 13,5 рубля, потому что Омске остались один-два производителя и мы даже г*** [сделанный не из глины, а из другого природного материала] кирпич не можем купить в родном городе! — горячится собеседник. — Почему же мы должны разоряться, продавая администрации квартиры в полтора-два раза ниже рыночной цены?»

Застройщики предлагали чиновникам вариант: строим многоквартирные дома, а десять процентов жилфонда сразу продаем администрации по её цене. Взамен — какие-то преференции: меньше бюрократии при получении разрешений на строительство, проще договориться с Водоканалом, горгазом и так далее. Все официально и прописано в грамотно составленных договорах. Но чиновники, по словам строителей, не решаются на такой вариант: боятся обвинений в коррупционных схемах и вообще — «мало ли что».

В ожидании жилья выпускница детдома Ульяна Привалова получила образование, родила дочку, отметила её двухлетие — и, как умеет, воюет с чиновниками: она вошла в инициативную группу из 18 детей-сирот, которые встречались с губернатором Омской области Александром Бурковым и жаловались на омский «квартирный вопрос» главному следователю России Александру Бастрыкину. «Там сказали, что всех наругают», — Ульяна говорит, что после этого, летом, началась какая-то суета. Ей позвонили из Министерства образования и назначили встречу: мол, хотим предложить вам временное жильё. Варианты, со слов Ульяны, — исключительно комнаты в общежитиях. «Прекрасно знаю эти клоповники и тараканники, грызуны там по комнатам ходят как у себя дома».

«Какая-то суета» нашла отражение в местной прессе: о жилье для детей-сирот летом начали писать бурно, активно и много. Инфоповодов масса: вот следователи возбуждают уголовное дело на «неустановленных чиновников» Минимущества и Минобразования, вот дело берут на контроль их новосибирские коллеги из СК РФ и лично сам Бастрыкин, вот предъявляют персональное обвинение министру имущественных отношений, а вот сам губернатор предлагает пока что оплачивать съемное жилье сиротам из регионального бюджета. И все это из-за того, что вопрос с квартирами для сирот никак не решается.

Основная причина этого — недофинансирование по типичной для страны схеме: с одной стороны, федеральный закон гарантирует детям жильё, с другой, ответственность за выполнение этого закона государство переложило на регионы, большинство из которых (в том числе, и Омская область) — дотационные. Государство помогает регионам субсидиями лишь с 2007 года, но к тому моменту уже сформировалась огромная очередь из не получивших вовремя жилье сирот, и на то, чтобы спокойно давать квартиры новым очередникам и одновременно «купировать» предыдущий «хвост», денег не хватает.

Ульяне тоже не хватает денег. Она не жалуется, да ей и некому. Родные у Ульяны вроде и есть, но лишь номинально: мать-алкоголичка оставила недоношенную девочку в роддоме. «Не приглянулась я ей, наверное, семимесячная, синяя, тощая» — до этого давшая Ульяне жизнь женщина отказалась в роддоме еще от троих сыновей. Связь с ними Ульяна не поддерживает: «Один сидел, другой в Москве неизвестно чем занят, третий алкаш. Все отказники с поломанными судьбами. Зачем Кире такие дяди? Мы сами всего добьемся».

Выпускница детдома выучилась на повара-кондитера в техникуме, сейчас учится там же на технолога деревообработки, живет на детское пособие и стипендию и водит дочь на танцы. От отца Киры, к которому перебралась из общежития техникума, ушла, когда тот начал подворовывать её стипендию, продал золотые сережки, подаренные малышке на день рождения, и вдобавок начал поднимать на молодую женщину руку: «до тяжелых увечий не дошло, фингалы да синяки, но распрощаться с ним мне было легко».

Ульяна мечтает получить квартиру, как положено по закону. Но теперь ей предлагают сертификат на жильё.

Это определенный финиш летней суеты: проект о новой мере социальной поддержки детей-сирот очень быстро, сразу во всех чтениях, приняли депутаты Заксобрания Омской области. Сироты, получив выплату по сертификату, который действует один год с момента выдачи, смогут сами подобрать и купить себе жильё.

Депутаты хотят как лучше, но эксперты боятся, что получится как всегда. К примеру, гражданский активист Евгений Долганёв, который несколько лет назад занимался строительным бизнесом, называет тех, кто предложил выдавать сертификаты, глупцами — «или же инициатор этого — очень умный силовик, который готовит поле под еще сотню уголовных дел в Омской области»:

— Уверен, что сертификаты ухудшат положение сирот. Они будут брать по нему вторичное жильё, которое не будет соответствовать всем нормам, но зато будет дешевле. Нечистоплотные риелторы и другие посредники будут обналичивать их жилищные сертификаты, и в результате получится второй «материнский капитал», за которым никто не будет следить: поселят сирот в чистом поле, а потом разгребай. А социализированные сироты не смогут купить себе жильё, потому что стоимость сертификата не будет соответствовать рыночной стоимости квартир. Доплачивать? А с чего? А через год сертификат заберут обратно: ты же не нуждаешься, если не купил за год! Уверен, что уголовные дела по этому поводу не заставят себя ждать, а года через три это признают неправильным и необдуманным решением.
Затея с сертификатами Ульяну не радует: у неё на руках — решение суда, благодаря которому с 1500-го места в очереди на квартиру она переместилась на 454-е. Но те, кто претендует на сертификаты, не должны судиться с властями за жильё. «Некоторые считают это несправедливым, но поймите: те, у кого есть на руках судебные решения, и так первые в очереди», — ищет компромисс губернатор Омской области Александр Бурков.

«На мировую и опять вся канитель заново? Да ну. Переигрывать ничего не буду: сертификата на нормальное жильё всё равно не хватит», — в словах Ульяны свой резон. Одного жилищного сертификата действительно не хватит даже на однокомнатную квартиру. Как говорится в пояснительной записке к законопроекту, размер социальной выплаты в 2021 году на одного человека составит 1,3 миллиона рублей. А средняя стоимость однокомнатной квартиры в Омске сегодня — 2,4 миллиона рублей.

По федеральному закону, квартира для ребенка-сироты должна быть не меньше 33 квадратных метров и не старше пяти лет. Согласно будущим омским сертификатам жилью (того же метража) достаточно не быть аварийным. Выбор больше, но многие дома, которые разваливаются на глазах, в области и не признаны аварийными. Купив квартиру в таком доме сегодня, сирота уже завтра рискует попасть из огня в полымя новой очереди: на расселение ветхого жилья.

В ожидании жилья Вероника Неупокоева за копейки снимает дом в Омской области и воюет с соседями: овчарка Вероники загрызла соседскую курицу, а те отравили собаку крысиным ядом.

С 2014 года Вероника стоит в очереди, но сейчас лишь 1732-я. В суд она обращаться не решилась: за сопровождение юрист запросил с неё 21 тысячу рублей. Это две её зарплаты, такие услуги Веронике не по карману. Она из тех, кто ждет, когда область начнет выдавать сиротам сертификаты на жильё, несмотря на то, что «в городе в положенную сумму уложиться нереально», и сбережений, чтобы добавить, у неё никаких нет. «Но у нас в Таре (город в Омской области с населением 28 тысяч человек — прим. автора) за эти деньги можно купить однокомнатную квартиру или дом на земле. Проще взять дом — он по квадратам больше, три комнаты, кухня, огород. И есть, где поселить большую собаку», — свою овчарку Вероника выходила и надеется, что та до новоселья не умрет от старости.

О семье Вероника не задумывается: «тут жить не на что, какие уж там дети…» Однажды у неё уже была большая семья:

— Брату было пять, когда его убило током: мать стирала, а он схватился за оголенный провод стиральной машины. Среднего брата зарезали на улице, старшую сестру забрали в детский дом — что с ней, мне неизвестно. Младшая сестра в семь лет насмерть отравилась грибами. Мать с отчимом собрали их сами, но как-то неправильно приготовили, — Вероника вспоминает: её, девятилетнюю, как и её годовалого брата смертельно ядовитые грибы на полгода уложили в больницу. Их поставили на ноги, но в родной дом в Екатерининском селе не отпустили: мать ограничили в родительских правах, а вскоре женщина написала отказную от оставшихся в живых детей.

Их забрали в реабилитационный центр в Таре: трехэтажное здание, под завязку набитое детьми от года до 18 лет. Там они провели три года: «не шибко и плохо было, воспитатели хорошие, хоть и часто менялись, а ребята разные, кто-то вообще отшибленный…» Их положение изменилось благодаря вниманию местного журналиста: про Неупокоевых написали в районной газете, к ним, прихватив большого плюшевого медведя и игрушечную машинку, приехала женщина: «Если вы не против, я буду вашей мамой».

— Что родная мать от нас отказалась, узнала случайно в 14 лет, уже будучи под опекой, — Вероника вспоминает, как в 2018-м мать умерла: — Позвонили, что она лежит в реанимации. Приехала, постояла две минуты у её кровати и ушла. Отчим еще до неё умер: пили на Иртыше, он пьяным и утонул.

В сельской администрации, куда Вероника пришла узнавать про родной дом, ей сказали, что он ни на кого не оформлен, никаких документов на этот дом они никогда не видели, но «если готова сама строиться — можешь проживать, возражать не будем». К тому моменту дом превратился в руины — без света, без воды, с выбитыми стёклами, без печки: местные разобрали её по кирпичикам, а железную сердцевину бани сдали на металлолом.

Вероника мечтала лечить маленьких детей и даже поступила в медицинский техникум в Таре, но когда студентов повели в морг, упала в обморок. Поняла — быть врачом не сможет, отчислилась и перевелась в ветеринарный техникум. «Четыре года училась лечить животных и теперь работаю продавцом», — Вероника объясняет: ветеринаром работать негде, в районе одна клиника, но туда ежедневно ездят на работу врачи из Омска, а двух её одногруппников по ветеринарному — повезло! — взяли туда кочегарами.

До 19 лет Вероника прожила с опекуншей, потому что идти ей было некуда. Посчастливилось, что сложились хорошие отношения, и её, как многих других бывших детдомовцев, не выставили за порог по достижении совершеннолетия. Но потом опекунша уехала работать на север. Веронике перед отъездом она помогла найти в Таре и снять за 4 тысячи рублей в месяц дом на земле. Женщина пыталась забрать младшего брата Вероники с собой, но ей не позволили, и мальчик снова очутился в детском доме.

Через три года ему исполнится 18, и он тоже надеется получить от государства квартиру. Но пока ежегодно лишь 15 процентов российских детей-сирот, по закону имеющих такое право, получают жильё. В жилищной очереди в стране стоят 190 тысяч сирот. За последние пять лет очередь выросла почти на 50 тысяч человек.

— Это невероятно масштабная, в равной мере и федеральная, и региональная проблема, — Елена Старостина, омская правозащитница, которая помогает выпускникам детских домов, считает, что субсидии из федерального бюджета должны быть увеличены, а регион на своем уровне должен решать вопросы с застройщиками. Но жильё для сирот, по её мнению, — лишь верхушка «проблемного» айсберга. Старостина больше десяти лет говорит о том, что нужна полная ревизия системы по всей стране, которая позволит минимизировать риски. Тогда, вероятно, можно будет сократить пятилетний запрет распоряжаться предоставленным жильём, из-за которого сейчас многие семьи не могут продать свои квартиры, объединить жилплощадь, расширить ее, не могут переехать в другой город. К тому же, по её мнению, нужны реальные, не для галочки, гарантии социализации детей-сирот. Например, давать жильё им нужно там, где они реально смогут найти работу, а не в отдаленном районе, где нет никаких перспектив.

— Реформировать нужно всю систему детских домов. Дети, выходящие оттуда, ничего не знают ни о своих правах, ни о жизни вообще, мало что умеют, легко становятся жертвами мошенников. У нас сама система поддержки детей-сирот такова, что препятствует тому, чтобы они встали на ноги, — омские благотворители и правозащитники, которые помогают сиротам, сходятся в том, что квартиры — лишь часть помощи, а социализация выпускников детских домов должна быть более комплексной и конструктивной. Им нужно внимание и навыки, а не только «отступные» квадратные метры: свести жилищную очередь к нулю не значит свести к нулю все проблемы этих детей.

За время подготовки этого материала ни один сирота в Омске не получил положенной ему законом квартиры. Новостей от чиновников о выдаче сертификатов и оплате съемного жилья для сирот не появилось. Ульяна Привалова отвела дочь в детский сад и планирует заняться поисками работы. Вероника Неупокоева латает дом и следит, чтобы никто больше не отравил её собаку. Дозвониться до Ильи Фёдорова так и не удалось. Жив ли он, неизвестно.