«Психотерапевт тоже человек»

Читая психотерапевтическую литературу (как учебную, так и профессиональную), я часто «спотыкаюсь» о то, каким образом в ней описываются отдельные сессии с клиентами или же этапы работы длиной в несколько месяцев. Эти описания нередко рисуют образ психотерапевта, который шаг за шагом, последовательно ведет клиента своими вопросами и интервенциями к вершинам инсайтов. Если где-то и бывают сомнения, то они достаточно быстро разрешаются, быстро находятся правильные гипотезы и отвергаются ошибочные, а уж то, каким образом психотерапевты выдерживают аффекты клиентов – так просто заглядение. Да и сами клиенты в этих примерах нередко просто умнички, такие осознанные, такие дающие развернутую и грамотную связь, хорошо понимающие то, что с ними происходит. Такими часто являются и описания клиентских случаев, которые присылали мне обучающиеся на психотерапевтов студенты. Там нет места неразрешимым тупикам, ушедшим из терапии клиентам, самим терапевтам, которые по кусочкам пытаются собрать себя после очень тяжелой сессии, в которой клиент обрушил на них весь свой гнев. А ведь в начале практики подобные ситуации могут случаться нередко, и только постепенно, благодаря совокупности личной терапии, супервизии и опыта таких вот «сборок» обретаешь достаточно устойчивости (но без гарантий, что вот никогда-никогда). Нет, чаще всего в описаниях – блестяще владеющие теорией психотерапевты, лишь иногда сомневающиеся в своих решениях, но успешно преодолевающие все вызовы. В крайнем случае – их ошибки не несут за собой каких-то серьезных последствий для отношений с клиентами.

Поэтому отдушиной являются те книги, в которых авторы честно рассказывают о том, как по факту это сложно – выстраивать отношения с клиентами, и как часто мы можем попадать впросак. С большим удовольствием читаю у Д.Кепнера его размышления о работе с одной клиенткой, которая пыталась с ним делиться своими воспоминаниями о травме. «Как положено хорошему терапевту, я периодически предлагал ей приостановиться, почувствовать свои стопы на полу, оглядеть комнату, подышать, а затем возвращаться к воспоминаниям. После одного или двух таких циклов она злобно взглянула на меня и сказала: «Дай мне просто остаться с этим воспоминанием. Если будешь дальше меня перебивать, я утрачу нить, а это важно!». Я заткнулся, имел глупый вид, обратился к своей тревоге, которая стимулировала мою потребность поддерживать ее укорененность, и дал ей вспоминать так, как ей нужно».

Заткнулся, имел глупый вид? А разве так можно? А Кепнер не унимается, и о работе с другой клиенткой пишет: «Исследуя корни своих амбиций (поскорее «излечить» клиентку), я был вынужден разобраться со своим нежеланием, чтобы она эмоционально отключалась, а еще — со своей агрессивной потребностью иметь на нее влияние и своим тревожным чувством, что она от меня «отключилась» и я не могу до нее достучаться».

Один из главных вызовов для психотерапевтов – страх ударить в грязь лицом перед клиентом и, одновременно – перед внутренним же идеальным терапевтом-цензором, проверяющим их работу по всем святым скрижалям его психотерапевтического направления. Обнаружить свою растерянность, сомнения, отсутствие ясных и внятных ответов, которые можно было бы предъявить по первому же требованию. Потерять терапевтическую позицию – то есть начать реагировать на то, что говорит и делает клиент не как психотерапевт, исследующий жизненную ситуацию того, кто сидит напротив, а как другой человек, непосредственно включенный в разговор и полностью захваченный эмоциями. Например, как-то зло огрызнуться на какие-то упреки или претензии клиента. А еще есть нелепые оговорки, которые могут очень сильно задеть клиента, просто бестактные замечания, собственное сопротивление встрече с этим клиентом (например, в виде сильнейшего желания спать на сессии, на борьбу с которым уходят все силы), неожиданные выходки бессознательного. Так, у меня был случай, когда во время сессии, уже сильно утомленный разговором, в котором было много подавленных эмоций (с обеих сторон), сам того не отдавая себе никакого сознательного отчета, взялся за телефон и стал листать какую-то соцсеть, как будто бы я сижу тут один. И только через несколько секунд меня охватило обжигающее стыдом осознавание – что я сейчас делаю? Застыл так, что какое-то время не мог поднять от стыда глаза, чтобы увидеть реакцию клиента.

В различных ситуациях подобных «провалов» есть риски спрятаться за двумя популярными защитами. Первая – «психотерапевт тоже человек». Кстати, совершенно верное утверждение, и никуда мы свою «тожечеловеческую» часть не спрячем. Другое дело, что эти слова могут звучать как отказ от признания того, что мои человеческие реакции в данном случае могли пойти во вред отношениям и процессу в целом, и что они обнажают наши собственные уязвимости. Мы теряем ореол экспертности и суперпрофессионализма, сталкиваемся с разочарованием как клиентским, так и собственным. И «я тоже человек!» может прозвучать как «отвалите от меня»!

Вторая защита – попытка удержать экспертность. Ни в коем случае не признавать, например, что повысили голос от отчаяния, нет – это особая интервенция. Или что любой протест клиента на наше давление – это его сопротивление, а не то, что мы потеряли терпение. Активное деление клиентов на «перспективных/мотивированных» и «бесперспективных/немотивированных» для психотерапии. Причем критерием «бесперспективности» будет то, что психотерапевту тяжело работать с этим человеком.

Стыд от таких «провалов» часто усиливается идеей, что психотерапевт работает своей личностью. То есть, если мы теряем эмпатию к клиенту, делаем какие-то совсем уж глупые или бестактные замечания, не замечаем каких-то очень важных деталей во время работы – то как будто бы что-то не так с нашей личностью. Будь эта личность проработанней – то уж точно ничего бы не случилось! Но это большая ошибка – думать, что можно так себя «обтесать», что будешь свободен от ошибок и неудач в процессе работы.

И, наконец, нередко супервизии могут усиливать этот стыд, если супервизор так строит разговор, как будто он точно знает, как правильно вести себя с тем или иным клиентом, и экзаменует супервизанта на знание теории. Напряжение нарастает, появляется все больше и больше контроля и желания спрятать такую «неправильную» свою часть.

Поэтому так свежо читаются строки про «заткнулся и имел глупый вид». Здесь, во-первых, позволение себе быть таким – теряющим доспехи экспертности. Во-вторых – признание перед клиентом, что мы что-то сделали «не так». В-третьих – и в этом важнейшая часть – мы не впадаем в самобичевание или в атаку на клиента («это все из-за того, что вы…»), а продолжаем осознавать: как это мое проявление связано с тем, что произошло или продолжает происходить на сессии, или же это вторжение моих личных проблем в чужое пространство? Мне кажется, в этом наш, психотерапевтов, важнейший навык – он не в том, чтобы не лажать на сессиях (за исключением нарушений этического характера) и быть безупречными во всем, а в том, чтобы, угодив в пространство стыда, сохранять способность наблюдать, размышлять о том, что это было, и быть способными об этом говорить с клиентом, с самим собой, со своим терапевтом, поддерживающими коллегами и супервизором. С последними четырьмя можно даже ныть и жаловаться. Со всем возможным сочувствием.

А красивые описания можно оставить для учебников. Наверное. Нет.

_{Оригинал — на странице автора ВКонтакте.}