Записки о встречах с могиканином

…Для меня он изначально — педагог, на чьих лекциях и семинарах (курс «Современная советская литература») я имел счастье присутствовать в 1977-78-х годах, будучи студентом Омского государственного университета.

Когда в аудиторию входил Эдмунд Генрихович Шик и начинал лекцию — рослый, статный, красивый, молодой (ему и «полтинника» не было), — вдруг непроизвольно возникало в тебе слово «могиканин». Словари не столь уж щедры на трактовку этого слова, обозначая могикан в переносном значении как «последних или старейших представителей чего-либо», но я о другом говорю сейчас. Глядя на Шика, слушая его, — ты по-своему трактовал слово «могиканин»: человек несуетно УМУДРЁННЫЙ, человек энциклопедически ЗНАЮЩИЙ, человек предельно ЧЕСТНЫЙ, человек тонко ЧУВСТВУЮЩИЙ, человек глубоко СОПЕРЕЖИВАЮЩИЙ (людям, жизни, стране, литературе). И потрясающе органично было в нём соединение этих пяти «составляющих»! И, наверное, именно поэтому от Эдмунда Генриховича словно исходила энергетика доброты и уверенности, которая завораживала тебя и восхищала!..

1

Ну мог ли я даже предположить, что в недалёком будущем мы и встречаться часто будем, и дела общие у нас появятся, и даже за столами банкетными вместе сиживать доведётся!? А особо горжусь, что в 1980-е, когда я завлитом в театре юного зрителя работал, — «сделал» Шика «апологетом» ТЮЗа: практически на всех премьерах бывал Эдмунд Генрихович (ах, как приятно и радостно было встречать его у входа, провожать в свой завлитский кабинет, а потом разговаривать после спектакля — о театре, о литературе, да просто о жизни!).

А уж если бы мне кто-то тогда сказал, что через два десятилетия Эдмунд Генрихович будет голосовать за меня «обеими руками» на собрании по приёму в Союз российских писателей, — я бы просто посчитал это неуместной шуткой. Тем паче что на экзамене по современной советской литературе, который принимал Шик, — я, студент и староста группы «Я-61» Сергей Денисенко проявил себя  (каюсь!) не самым лучшим образом, пусть даже это и стало спустя годы своеобразной «фишкой» при каждой нашей встрече с Эдмундом Генриховичем.

Вот я в гордую встаю
                             «стойку»,
Вот я – к светлому его
                             лику:
У меня в дипломе есть
                             «тройка»,
И она принадлежит
                             Шику…

Это строчки из посвящения, которое я читал Эдмунду Генриховичу на его юбилейном вечере в 2000-м в музее им. Достоевского, строчки, которые, в принципе, объясняют «фишку» ту самую. Ну а сама история с экзаменом была весьма «нетривиальная». Расскажу сейчас. Улыбнитесь!..

В то время я был активно занят в спектаклях Народного Театра Поэзии, которым руководила Любовь Иосифовна Ермолаева. И главная премьера, главное событие того периода — чеховская «Чайка». Летом 1977-го она была показана гастролировавшим в Омске «вахтанговцам», итогом чего было получено официальное приглашение от ВТО (Всероссийское театральное общество) приехать с «Чайкой» в Москву. И вот я, наглец-второкурсник филфака, размышляю: в Москву, понимаешь ли, ехать надо, а тут — экзамен «поперёк встал» (да-да, тот самый, у Эдмунда Генриховича). Экзамен — последний в сессии и назначен на тот день, когда «Чайка» уже должна в столице из поезда высаживаться. Стою у стенда с филфаковской таблицей расписания экзаменов, размышлизмом занимаюсь: в день отъезда — предпоследний экзамен по лингвистике, а в параллельной группе — по советской литературе, Шик! И я решил: быстренько сдам лингвистику, а потом — сразу же на экзамен к Шику, уговорю его, и он разрешит мне сдать экзамен не со своей группой (на два дня раньше)!.. О, это был сумасшедший день: после обеда — поезд, а мне надо умудриться успеть сразу два экзамена сдать! В общем, с лингвистикой я где-то к полудню «расквитался», и — бегом на следующий экзамен!.. Эдмунд Генрихович впоследствии (чему я не раз был свидетелем) рассказывал об этом так (иногда даже «на аудиторию»):

«Идёт экзамен, тишина, студенты готовятся к ответам, и вдруг без стука распахивается дверь, вбегает взбудораженный Денисенко и начинает торопливо мне что-то рассказывать. Слушаю, ничего понять не могу: какой-то поезд, какой-то театр… Я предлагаю ему отдышаться и объяснить — чего он хочет? Он сел напротив меня, отдышался, рассказал чуть подробней о «ситуации» и даже билет на поезд показал, этак трагически подчеркнув, что «поезд уходит через два часа». Я ему спокойно объясняю: мол, во-первых, Вы слишком взбудоражены для того, чтобы адекватно отвечать на вопросы экзаменационного билета; а во-вторых (и это самое главное) — для сдачи экзамена не со своей группой, да ещё досрочно, должно быть разрешение деканата, Вы должны быть официально включены в экзаменационный список. Сказал ему ещё, что готов принять у него экзамен после его возвращения из Москвы… Дальше происходит более забавное: он говорит мне, что вернётся через несколько минут — и выходит. Минут через десять возвращается, запыхавшийся, протягивает мне два листка бумаги. С изумлением вижу, что один лист – это справка, разрешающая ему досрочно сдавать экзамен, а второй — экзаменационная ведомость с его фамилией, и тоже заверенная печатью и подписью декана. Как он умудрился всё это провернуть за несколько минут!? (Декан, правда, потом мне говорил, что «этот староста если что задумает, — всех достанет»). Мало того: «вытянув билет» и даже не глянув на вопросы, он посмотрел на часы — и говорит: «Можно без подготовки?». Тут мне даже интересно стало, тем более что билет он вытянул не из самых «благодарных»: «Трилогия драматурга Н. Погодина о Ленине: «Человек с ружьём», «Кремлёвские куранты» и «Третья патетическая». Но, желая ему помочь (чтобы на поезд не опоздал), предлагаю ответить в сокращённом варианте, остановившись только на «Третьей патетической». И тем самым, того не желая, я «завалил» его: через три-четыре минуты выяснилось, что он может подробно рассказать о первых двух пьесах, а вот «патетическую» и не читал, и даже представления не имеет, о чём она… Поставил ему «тройку». Хотя — объективно! — мог и «четвёрку», потому что на лекциях и семинарах он всегда был активен, интересно отвечал, задавал интересные вопросы… Каюсь! Много лет уже прошло, а мне до сих пор неловко, когда я встречаюсь с Сергеем Павловичем, неловко, что я ему «тройку» поставил из-за какой-то «Третьей патетической»!»...

2

(Ах, Эдмунд Генрихович, это ведь мне должно быть неловко за тогдашнее своё поведение!.. А неловко почему-то Вам… И спасибо, что не гневались Вы на меня за тот случай!).

…Я за очень многое благодарен ему. А особенно — за любовь к литературе и за то, что, сам того не ведая, Эдмунд Генрихович показал мне («в своём лице»), что такое идеальный образчик автора-литератора. Сейчас поясню. В 1996-м родился в Омске журнал о культуре и искусстве «Омская муза», первым редактором коего довелось стать мне. Журнал достаточно быстро «встал на ноги» и обрёл чёткую периодичность: ежедвухмесячник (но, к сожалению, так было всего лишь один раз, в 1997-м, когда вышло в свет шесть номеров). А с такой гарантированной «почвой под ногами» можно было уже начинать приглашать в авторский коллектив и мэтров. Признаюсь: жутко волновался, когда звонил Шику. Ну сами посудите: всё равно ведь я (и навсегда) чувствую себя перед ним студентом, и вот получается, что студент (да пусть хоть трижды редактор!) зовёт профессора в авторы (в какой-то степени — в свои «подчинённые»). Да зовёт не просто профессора, а человека, у которого научным консультантом докторской диссертации был классик литературоведения Леонид Иванович Тимофеев (по чьим учебникам мы учились в университете)!..

Шик очень обрадовался приглашению. Тут же сказал, что завтра придёт более подробно обсудить тему материала… Лето, 1997-й. Он вошёл в кабинет редакторский — и я ошарашенно вижу, что Эдмунд Генрихович... волнуется (да ещё похлеще, чем я)! Он сел, закурил свой любимый «Беломор» — и вдруг как-то растерянно признался, что давно уже не писал статей «по заказу»; и добавил, что если вдруг «что-то не то» он напишет, — безжалостно в корзину выбросить! Потом снова начал… извиняться за ту злосчастную «тройку», которую он поставил мне за «Третью патетическую»… Я, честно говоря, ещё больше после всего этого растерялся. Но тут мой взгляд упал на одну из книг, стоящих на полке, — и я тут же ударился в «спасительную» иронию: «Эдмунд Генрихович, да всё будет просто замечательно, сейчас обсудим тему. Но, уж извините, не могу не сказать, что для меня самый волнующий момент – это то, что в нынешнем году у нас с Вами аж два юбилея!». Недоумение в глазах Шика. Продолжаю: «Мы с Вами впервые встретились «глаза в глаза» ровно 20 лет назад. Это раз. А во-вторых, ровно 10 лет назад мы с Вами — и тоже впервые — встретились в одном сборнике», — и я беру с полки книгу «Наедине со временем. Театральный Омск последних десятилетий» (она вышла в 1987-м, и в этой книге, в ряду нескольких материалов — статья Эдмунда Генриховича «Наш современник на сцене Омского академического театра драмы» и мой материал о ТЮЗе «Продолжение, которое следует»). Шик заулыбался. И даже «подыграл»: «Наверное, всё-таки побольше юбилеев, чем два. Мы же с Вами и в «Складчине» всё время рядышком печатались, и в «Омске театральном» не раз…». Ну а потом, когда, как говорится, «всем стало хорошо», мы обсудили тему статьи (Шик предложил написать эссе-анализ недавно вышедших книг А. Лейфера, В. Вайнермана, М. Шангина и М. Юдалевича). Расстались на несколько недель (Шик вскоре собирался в командировку в Ишим, где по вечерам, как он сказал, и начнёт писать материал), наметив день и час следующей встречи.

Статью он принёс минута в минуту. Пунктуальность и замечательная «дотошность» были явлены даже в датировке под материалом: «Ишим – Омск, 1/VII – 15/VII, 1997г.». А далее — звонил чуть ли не каждый день: просил внести небольшие поправки, что-то поменять местами, что-то выбросить из текста. Он продолжал «шлифовать» материал. Встретились дней через десять. Эдмунд Генрихович самым тщательным образом прочёл окончательный вариант статьи (врать не буду: были там и мои сугубо редакторские правки). Широко улыбнулся. И пожал мне руку. Заголовок придумывали вместе, в итоге сошлись на таком: «Региональный диапазон? Нет. Общероссийский! (Из рабочего блокнота литературоведа)». Порешили, что материал выйдет в январско-февральском номере 1998-го. Так оно и случилось! И радостно было впоследствии узнать, что эта статья стало основой доклада, с которым Эдмунд Генрихович выступал на научной конференции, а потом вошла и в сборник материалов по итогам конференции.

…А в 2000-м мы ещё раз встретились с Эдмундом Генриховичем в «Омской музе» под одной обложкой, встретились в «гибнущей» ситуации, в которой оказался тогда журнал, потерявший «почву под ногами».

Это была фантастическая ситуация. На излёте минувшего столетия, когда журнал уже был практически закрыт, из Москвы вдруг пришло оглушительное известие: «Омская муза» — лауреат Всероссийского конкурса среди изданий, пишущих о Культуре (да ещё «сверху» — денежный грант Экспертного совета Конкурса и «Фонда Форда» на издание следующего номера)!.. И пусть та победа не помогла дальнейшей судьбе журнала, — зато какой получился мощный по своему содержанию, авторскому коллективу и острой проблематике прощальный выпуск журнала (а по сути — альманаха) «Омская муза. 2000. Монологи о культуре», изданного на полученный грант!.. (И кто знает, быть может, после пролистывания именно этого номера спустя шесть лет, мэр Омска Виктор Шрейдер подписал в июне 2006-го постановление о возрождении журнала «Омская муза»).

А один из самых интересных материалов там — статья Эдмунда Шика «Век уходит, но лица остаются...». Пронзительный, по-граждански мужественный, наотмашь честный материал-раздумье о литературе, о стране, о людях, о Времени… С простыми и мудрыми финальными строчками: «Материал этот рождался в апрельско-майские дни. К финалу работы, накануне празднования 55-летия со дня Победы, и пришла ещё одна мысль о том, что́ нам необходимо в новом веке. А именно — то единство, которое родилось в июне 1941-го и продолжалось все 1418 дней войны. А потом проявлялось в каждый день празднования годовщины Дня Победы. Если достигнем такого единства во все дни, то жить будем лучше в веке грядущем!..».

3

Так говорят только могикане. Так говорят только… последние из могикан… Эдмунд Генрихович Шик…

«И когда — такие! — уходят
вдруг,
на взлёте,
на взмахе,
на вздохе, —
как земля в сентябре,
                              обильны, —
ничего не чувствуешь.
Только жжёт обида.
Одна обида.
На кого — не знаю.
Обида…»

«Как земля в сентябре, обильны…». Эти строчки Роберта Рождественского как будто про него — замечательного, талантливого и неповторимого Эдмунда Генриховича Шика, легендарного омского литературоведа, критика, литератора, человека — знающего, умудрённого, чувствующего, честного, сопереживающего…

____________________________________________________________________

Эдмунд Генрихович Шик родился в 1930 году в Волгоградской (Сталинградской) области. В 1952 году окончил Уральский пединститут. В Омске — с 1956 года. Работал школьным учителем, инспектором РОНО, учился в аспирантуре Московского пединститута.

Профессор кафедры новейшей отечественной литературы и культурологии ОмГПУ, член Союза российских писателей, действительный член Петровской академии наук и искусства, человек, известный всей литературной и научной Сибири. Автор книг «Документ, факт, образ» (1973), «К сердцу человека» (1979), «В холодной Сибири не так уж холодно» (1983), «На литературной карте современности» (1986), «Верность своему времени» (1990), «Были-небыли» (2002), а также более двухсот критических и литературоведческих статей, опубликованных в периодике, коллективных сборниках и научных изданиях. В 2010 году издан посмертный сборник Э. Шика «Литературный Омск в XX веке».

Э.Г. Шик один из организаторов Омского отделения Союза российских писателей.