В гостях у монтенегров – 2, или Который тут КОтор?

Продолжение рассказа о путешествии по Черногории. Начал см. в посте «В гостях у монтенегров».

«Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал», — немножко не в тему, как нам казалось, хрипел в динамиках знакомый голос. Мы подъезжали на рейсовом автобусе к самому красивому городу монтенегров — Котору, чтобы восхититься одним из двадцати пяти самых красивых заливов в мире, без которого Черногория, говорят, потеряла бы половину своей привлекательности. К слову, остальные 24 находятся в Скандинавии, но мысль о холодных скандинавских фьордах нас как-то не грела… Торжественность момента встречи с заливом, который один в один напоминает побережье итальянского озера Гарда, нарушили мелкие человеческие фигурки, старательно карабкающиеся в гору. Её вершину венчал живописный полуразрушенный форт с реющим над облаками красным флагом. Зная мою нездоровую страсть к подобного рода аттракционам, муж попытался переключить внимание на белоснежный трансатлантический лайнер, величаво вплывающий в Боко-Которскую бухту, но было поздно. Зубчатые крепостные стены, словно гигантская сколопендра, уползающие в небеса, накрепко втемяшились мне в голову. Высоцкий знал, что пел…

1

«Всего каких-то 1350 ступеней!» — делилась я с мужем почёрпнутыми из справочника сведениями. Версия, что на вершину крепости Святого Иоанна могут вести также 1426 ступеней, и что на высоту 260 метров придётся подниматься не по прямой, а петлять по крутым каменным лестницам четыре с половиной километра, была предусмотрительно озвучена позже, в процессе восхождения. Тогда, помнится, муж с ледяным хладнокровием в голосе и маленьким сыном на плечах философски заметил, дескать, ему нет разницы, на какой по счёту ступени впасть в кому: одна тыщща триста двадцатой или одна тыщща четыреста десятой…

Ах, как чертовски красив этот бывший римский Акрувиум, византийский Декадерон, средневековый Каттаро и который теперь КОтор! В 1941-м очарованный Муссолини, не раздумывая, присовокупил его к Италии, обозначив на карте под названием «Итальянская губерния Далмация». Эту область так когда-то называли Октавиан, Тиберий и Диоклетиан. На смену им приплыли инициативные венецианские топ-менеджеры, и за 357 лет сочинили грандиозный проект под названием «Венеция №2». Им бы ещё лет сто, глядишь, и «типично венецианскую архитектуру» нынешние туристы разглядывали бы, рассекая по Котору на гондолах.

Мы идём по узким улочкам, мощённым булыжниками, стёртыми до зеркального блеска несметными толпами жаждущих окунуться в атмосферу антикварного города. Над выразительными арками и парадными дверями дворцов, которые выглядят здесь как обычные дома, — полуразрушенные каменные гербы с крылатыми львами, огнедышащими драконами и упитанными ангелами — немыми свидетелями расцвета и гибели богатейших семейств Бизанти, Пима, Бескуча, Грубонья. И если на минуту поверить в неодноразовую жизнь души, то можно почувствовать, что лет, эдак, триста назад ты уже брёл вот где-то здесь, от Доминиканского монастыря к колодцу Карампана, а похожие на ведьм сморщенные старухи так же украдкой выглядывали в окна в стиле барокко, прячась от костров Святой инквизиции…

С суши Котор был неуязвим. Величественные крепостные стены, защищавшие его со всех сторон, упирались в горы. Нынче на бастионах и башнях крепости правят бал бойкие рестораторы – место намоленное. За плетёными столиками с видом на суперлайнеры и цветущие магнолии «утомлённые солнцем» не спеша потягивают дорогое белое или розовое вино — красное в жару пьётся плохо. Пенящийся липовым цветом сладкий воздух, напоминающий застывшее желе, официанты подают бесплатно. Вообще-то никто не запрещает и на пирсе выпить демократичного домашнего вина в литровых бутылях с пивными крышками, как это делает невзыскательный массовый турист из Восточной Европы, но тогда, спрашивается, на кой чёрт было ехать в крутой Котор?!

По крепостной стене мы влезли на башню Кампана. Ещё каких-то четыре столетия назад отсюда жители города с ужасом наблюдали, как семь десятков турецких кораблей выстроились в заливе, чтобы разграбить и стереть с лица земли маленький европейский город с большими европейскими ценностями (Неподалёку находились рудники, где добывали серебро, медь и олово, побуждавшие венецианских ювелиров к творчеству). Короче, тридцать тысяч диких янычар жаждали высокохудожественной «ювелирки» и банальной крови, а их главарь Хайруддин Барбаросса уже облизывался, предвкушая, как сожрёт и не подавится лакомым куском. Колом в горле стал у него Котор. Если кто силён в латыни, то на Речных воротах может прочесть, как в 1539-м османцы так и уплыли отсюда не солоно хлебавши.

«I’ll be back», — пообещал Котору униженный Барбаросса, как Терминатор в фантастическом боевике Джеймса Кемерона. И слово сдержал. В 1656-м турки вновь обложили город, и жителям пришлось в спешном порядке разгромить дивный монастырь XIII века — детище королевы Елены Анжуйской, — оказавшийся за крепостными стенами. Будучи удобным стратегическим объектом для осады, церковь монахов-францисканцев могла в одночасье превратиться в обитель зла, и защитить её (даже гипотетически!) не смогла бы ни их хрупкая Жанна Д’Арк, ни наша железобетонная Мила Йовович.

Минуя эффектные остатки францисканского монастыря, мы вошли в Старый город, чтобы найти вход на вожделенную 1350-ступенчатую лестницу. Где-то в глубине души муж ещё верил, что, быть может, громада венецианского военного госпиталя или выразительные руины церкви Святого Франциска (той, что горожане построили взамен порушенного монастыря) с фрагментами фресок из уже несуществующего мира поставят жирный крест на бредовом проекте под названием «Восхождение на крепость Святого Иоанна» с маленьким ребёнком. Но, как человеку творческому и несколько экзальтированному, в перспективе мне уже грезилась покорённая вершина с трепещущим на ветру флагом, а мужу, врачу-материалисту с рациональным мышлением, — сломанные рёбра, подвёрнутые ноги и даже некоторая вероятность впасть в кому. Напоследок он как-то вяло и без выражения процитировал поэта Михалкова («умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт»), обозвал мой «поход к седому исполину» блудом метафор и переиначил его в «акт самоуничтожения».

— За это ещё и деньги платить придётся? — взгляд мужа упёрся в кассовый аппарат, преграждавший путь на лестницу.

— Три евро с носа! — радостно ответил парнишка, торгующий билетиками в горний мир.

Отсчитав нужную сумму, муж поинтересовался насчёт ледоруба и кошек. Билетёр насторожился, долго соображал, но на всякий случай сообщил, что наверху кошек нет, их там тошнит, зато всегда в продаже холодное пиво и вода…

Первые пять пролётов я развлекала идущих к вершине рассказом про небесного покровителя Котора — Святого Трифона, чья голова, отсечённая безжалостными римлянами, хранится в католическом соборе….

Благодаря римским императорам-язычникам, рубившим головы всем без разбору, к 809 году в Константинополе изрядно «поднакопилось» всевозможных мощей, и он начал понемногу раздавать святые останки другим городам Адриатики. Не бескорыстно, конечно, а взамен «установления прочных связей». Венецианские купцы моментально смекнули, что на этом деле можно «срубить бабки» и пулей понеслись в Константинополь. По легенде, корабли, перевозившие мраморный саркофаг с мощами Святого Трифона в Венецию, попали в шторм в районе Бока-Которской бухты. Буря не утихала день, два, пять… Купцы приуныли, а жителям Котора пришла в голову гениальная мысль. Святой Трифон хочет остаться у них, доложили они торговцам. Купцы — люди деловые — ломаться не стали, озвучили цену, а на другой день, когда некто богатенький Сараценис принёс на блюдечке с золотой каёмочкой требуемую сумму, засияло солнце, и шторм стих.

В XIX веке Черногория по-братски поделилась мощами Святого Трифона с Москвой. В Которе осталась голова мученика. Она хранится в серебряном реликварии, который открывают раз в столетие. Говорят, раньше в соборе этих серебряных шкатулок было, что песку морского и что, когда наполеоновские солдаты оккупировали Котор, у них от такого изобилия челюсти отвалились. А у генерала Готье вообще глаз чуть не выпал. С фантазией у него точно были большие проблемы, потому что этот солдафон не придумал ничего лучше, как отлить из hand made венецианских ювелиров пошлейшие франки.

Какая не видимая миру пуповина связывает Святого Трифона с врачами-психиатрами, доподлинно неизвестно, но вкупе с антидепрессантами и нейролептиками он считается их наипервейшим помощником, ему молятся, чтобы избавиться от душевных болезней. Из ранее прочитанного также вспомнилось, что накануне празднования Дня Святого Трифона, который католики отмечают 1 февраля, а их православные браться тринадцатью днями позже, граждане Котора дарят епископу… марципановый торт.

— Почему? — спросил муж.

— По кочану! — отрезала я.

С высоты птичьего полёта восхищённым взглядам запыхавшихся туристов открывались благолепные виды Бока-Которской бухты. Сами птицы, не то грифы, не то стервятники, парящие строго над головами путников, смотрели на всё происходящее предметно, без лишних чувств и эмоций, и имели свои «виды». Дело в том, что во многих местах лестница проходила по краю пропасти — ограждения разрушились. Вниз лучше не глядеть, вверх — подавно. Стоит зазеваться, и пир горой, точнее, под горой хищникам обеспечен. Так благодаря пернатым наше путешествие приобретало лёгкий дух авантюризма…

Приблизительно на 752-753-й ступени интерес мужа к покорению крепости стал стремительно угасать: дыхание сбилось, кирпично-красное лицо начало местами сиреневеть, к тому же, я заметила, ему немного мешал сидевший на шее и весело болтавший ножками сын. Я тут же собралась с мыслями и объявила, что где-то читала, как врачи специально отправляют своих пациентов в горы, потому что там всё другое: воздух, вода, солнечная радиация. В горах, мол, даже биохимический состав человека меняется. Муж нашёл мою мысль верной и объявил, что печени у него точно больше нет.

На полпути к Иллирийскому форту для тех, у кого в процессе восхождения ещё не успела сформироваться стойкая неприязнь к историко-культурному наследию монтенегров, бонусом — Часовня Богоматери Здоровья. Её возвели в 1518 году выжившие после эпидемии чумы жители Котора. Выжившие после часового подъёма здесь переводят дух. Их промежуточный статус что-то вроде «человек как бы почти умер, но ещё не совсем, и к встрече «на самом высоком уровне» пока не готов». Перед скромным мраморным алтарём у иконы Богородицы католики, православные, буддисты, иудеи, атеисты и иже с ними просят как обычно: «счастья, здоровья, долгих лет жизни». О деньгах и богатстве здесь как-то не думается и не просится…

Солнце стояло в самом зените, когда нас неожиданно обогнал японец. Тут и к бабке не ходи видно: человечек словил кураж. Он пёр по крутым лестницам, как в танк, держа в руке подозрительную яркую баночку. «Энергетик, — безошибочно определил муж. — Этот папуас некрещёный хочет одолеть православную святыню с помощью бесовского пойла — ни черта у него не выйдет!». И, спохватившись, прибавил: «Прости Господи!» Кураж исчерпал себя в считанные минуты, и японец рухнул без чувств под ноги старушке, продававшей воду и пиво.

— Что он там бормочет? — поинтересовалась я у мужа, который в стрессовых ситуациях начинал неплохо «шарить» по-английски.

Муж прислушался:

— По-моему, он матерится по-японски...

Всё-таки горы открывают в человеке нечеловеческие возможности!

До вершины оставались каких-то восемь-десять пролётов…

Внизу, как на ладони, была видна Оружейная площадь с Часовой башней в центре. При венецианском наместнике Антонио Гримальди, чьи инициалы выгравированы на гербе над входной дверью в башню, она была значительно выше, но, пережив несколько землетрясений, потеряла пару-тройку ярусов и немного накренилась к западу. Наклон в двадцать с небольшим сантиметров был не столь заметен, как у знаменитой Пизанской, но давал монтенеграм лишний повод гордиться своей падающей башней. Увы, после разрушительного землетрясения 1979 года, ЮНЕСКО объявил Старый Котор объектом мирового культурного наследия, и приехавшие реставраторы от греха подальше быстренько выпрямили башню …

С запада на выпрямленную башню недовольно косится спрятанный в угол красавец-театр Наполеона. В далёком 1810-м с лихвой удовлетворив материальные нужды, армия Бонапарта с Бог знает какого перепугу захотела зрелищ. И – вуаля – в здании XVIII века появились партер, ложи и сцена, где по вечерам давали душещипательного Корнеля, душераздирающего Расина и душеполезного Мольера. Сегодня в театре, вновь перестроенном в ресторан и отель, больше не вкушают плоды французской драматургии, всё больше французское вино и устриц на льду.

«Я порвал её, как Тузик грелку!» — задыхаясь от радости, объявил чудак, стоявший рядом с нами в крепости Святого Иоанна. Горный воздух бальзамом пролился на наши внешние и внутренние органы. Очутившись у вожделенного флага, под самыми облаками, муж объявил, что чувствует себя, как поэт Лермонтов, поднявшийся на вершину грузинской горы Крестовая. Хандра к чёрту, сердце бьётся, грудь высоко дышит – ничего не надо в эту минуту; так бы сидел да смотрел целую жизнь, помнится, написал самый желчный и самый талантливый из всех поручиков царской армии. А мужу из учебников по физиологии вдруг вспомнилось, что клетки печени и поджелудочной железы как раз восстанавливаются. Что и требовалось доказать!

Этот наивный муж ещё не подозревал, что впереди нас ждали кишащие змеями Черногорские Помпеи, заброшенная крепость Шпаньола и 1657— метровая вершина Езерски-Верх с Мавзолеем Петра II Негоша…