Мой учитель Израиль Разгон

Еще у моего шефа был знаменитый брат – детский писатель и литературный критик Лев Разгон.

2276116 ноября 2017
Мой учитель Израиль Разгон

 

Профессор Израиль Менделевич Разгон, получивший Сталинскую премию за второй том «Истории Гражданской войны в СССР» был одно время, перед войной, самым молодым доктором исторических наук в Советском Союзе и тогда же занимал пост заместителя директора Института истории Академии Наук СССР, т.е. был официальным историком страны номер два. И всё было бы хорошо, но после войны, когда началась «борьба с космополитизмом», его подвел пятый пункт личного дела – графа «национальность». А вдобавок к этому он «провинился» тем, что написал монографию «Орджоникидзе и Киров и борьба за власть Советов на Северном Кавказе». Эта книга вышла в Политиздате в 1941 году и оказалась уже не очень «в тренде». Оба героя книги, соратники, а, возможно, и конкуренты Сталина, как известно, погибли при весьма странных обстоятельствах. Кроме того, то «многобожие» героев революции и Гражданской войны, царившее в литературе в 20-е и начале 30-х годов, уже сменилось к началу 40-х абсолютным «единобожием»: единственным руководителем и вождем всех «великих свершений» в эту эпоху был объявлен только Сталин, поэтому делить его славу с другими вождями было уже недопустимо. Книгу сдали в «спецхран» библиотек, а автора «заклеймили», ошельмовали, сняли со всех постов и сослали в Сибирь.

1

Занимался Разгоном лично Лаврентий Павлович Берия. Он пригласил Израиля Менделевича к себе в кабинет, чтобы объявить ему решение властей и воспитательной беседой попытаться наставить его на путь истинный, на путь исправления допущенных ошибок. Как рассказывал мне сам мой руководитель, он ничего не понял, о каких «ошибках» идет речь, но приготовился к худшему. К тому времени его уже «проработали» на всех уровнях, его предали все его коллеги, отвернулись от него все друзья и знакомые, ушла жена. Состояние его было подавленное, близкое к полной депрессии.

Лаврентий Павлович внимательно разглядывал раздавленного его безжалостной машиной человека и прикидывал, как его можно использовать на благо Родине. Это ведь именно прагматик Берия догадался вытащить ученых с лесоповала, где они массами погибали, и отправить их в «шарашки», где они и трудились по специальности, принося здесь намного больше пользы режиму, разрабатывая новые виды оружия. Но это были в основном физики, химики и другие «технари». А вот что делать с историком? Какую из него пользу можно извлечь? Отправить его на рудники или в лесосеку – долго ли он протянет, да и толку от него там будет немного. И, помедлив в раздумье, Лаврентий сказал: «Поедете в Томский университет и будете работать по специальности». Тут бы обрадоваться Разгону: он еще очень легко отделался, но он был настолько удручен предательством родных и близких (даже сын от него отказался), что не проявил радости и спросил, а нельзя ли куда подальше. Ему и правда, как он говорил мне, хотелось куда-нибудь в полном смысле на край света – лишь бы подальше от Москвы, которую он возненавидел и которую он больше никогда не возлюбит, и не вернется туда даже после реабилитации. «Нет, восточнее Томска у нас университетов нет, а ваши знания и опыт надо использовать именно на университетском уровне».

Вот так, с небольшим чемоданчиком, лишившись всего и всех, мой будущий шеф прибыл в Томск. На перроне его встречали назначенные ему здесь две аспирантки, в том числе и Маша Плотникова, будущий профессор и наш кумир.

Томский университет уже знал о ссылке к ним корифея исторической науки в СССР и с готовностью ждал его. Можно сказать, что ждал с радостью: нет худа без добра. Ученых историков такого калибра в Томске и во всей Сибири не было. Справедливо считается, что именно с даты прибытия И. М. Разгона в Томск и берет старт большая историческая наука в Сибири. Не случайно первые ученики ссыльного профессора создали затем целую поэму «Разгониада», в котором добрым словом поминают Лаврентия Павловича. Помню, когда отмечалось 70-летие И. Разгона, то абсолютно со всех университетов и пединститутов российского Зауралья, включая Дальний Восток и Якутию, на юбилей прибыли его ученики. Я у него был 64-м защитившимся кандидатом,  в огромном регионе от Урала до Тихого океана не было ни одного вуза с истфаком, где бы не работали «разгоновцы».

Мы не потянули на поэму, но помню, как наш поэт Володя Коробенко придумал такой сопроводительный закадровый текст про нашу кафедру для маевки на выпускном 5-м курсе, где парадом шли представители разных кафедр:

«Идут славные Разгона сыны,
Защиты диплома никто не боится:
Они для диссертаций рождены».

Долго не мог Израиль Менделевич отойти от стресса: он оказался в крохотной комнатке общежития, на чужбине, преданный всеми, отлученный от центральных архивов и библиотек, от большой работы, от друзей и родных. Как и положено настоящему «русскому» человеку, он стал искать забвенья в водке. Мне рассказывал коллега доцент из Омска один из его первых учеников о том, как он неоднократно подбирал профессора, уснувшего на скамейке в университетской роще. Кстати, этот  человек, тоже по-пьяни, признался мне, что был приставлен к Разгону в качестве надзирающего стукача органами МГБ. Фронтовик и член партии он и не подумал отказаться от такого «почетного» партийного поручения. Он должен был сигнализировать о всех попытках ссыльного ученого проповедовать здесь в Сибири идеи космополитизма. Со второго курса и до выпуска этот парень тщательно отслеживал каждое выступление и каждое занятие подопечного, но ничего такого не находил. Да и знать-то бы еще, что такое «космополитизм», и как и в чём он проявляется! А на выпускном вечере, приняв на радостях приличное количество алкоголя, этот незадачливый порученец подсел к Разгону, раскололся и попросил его рассказать, что же это такое «космополитизм», с чем его едят, каковы его признаки, и что же такого наделал профессор в Москве, что его сам Берия выслал в Сибирь.

Однако – время лечит. Лечат и люди: в ТГУ Разгона встретили очень хорошо, никто ему не тыкал его «прегрешениями» и национальностью, студенты и аспиранты довольно  быстро влюбились в него и впали в состояние обожания своего учителя. У них хватило ума понять, как им повезло, и они засыпали его вопросами, жадно ловили каждое его слово, что называется, смотрели ему в рот. И он стал оттаивать. Сибирские коллеги сразу безоговорочно признали его своим патриархом и окружили опального профессора своим вниманием и уважением. А потом встретилась и замечательная женщина – Галина Ивановна Циванюк, работавшая заведующей кафедрой иностранных языков здесь же в университете. Моей будущей жене Людмиле повезло заниматься у Галины Ивановны английским, и она была в полном восторге от своей учительницы. Студенты тоже просто боготворили ее.

К тому же оказалось, что Томск совсем уж не такая и глушь. Старинный Императорский университет, первый в Азиатской России, открытый еще в XIX веке, несмотря на все усилия пролетарской власти, сохранил многие славные традиции прошлого времени. И библиотека здесь оказалась очень богатой: нигде в Сибири не было ничего подобного. Волею судеб здесь размещались не только богатейший архив гигантской некогда Томской губернии, но и Государственный Дальневосточный архив. А процент студентов и аспирантов в городе был самый высокий вообще в стране, и Томск имел неофициальное почетное прозвище «Сибирских Афин».

Когда в 1956 году состоялась реабилитация Разгона, его пригласили снова на прежнее место работы и жительства в Москву. Он приехал было в Институт истории АН СССР, обошел кабинеты, посмотрел в глаза криво и заискивающе улыбающихся прежних коллег, вспомнил, с какой страстью они клеймили его на собраниях и гневно требовали «очистить» их учреждение от таких «отщепенцев», посмотрел, подумал и… вернулся в Томск. Здесь воздух, по его выражению, был чище. Здесь уже были настоящие верные друзья и преданные коллеги, целая плеяда его последователей, влюбленные в него ученики, упорно работавшие над исследованиями его аспиранты. Он не мог всё это бросить ради Москвы. Так и остался Израиль Менделевич до конца своих дней в Сибири. А сына он простил, мол, времена такие были, всё понятно.

И еще у моего шефа был знаменитый брат – детский писатель и литературный критик Лев Разгон. Ему «повезло» больше, тут ссылкой не обошлось: он дважды попадал в сталинские лагеря: в 1938 году и в 1950. Первый раз Особое совещание при НКВД дало ему пять лет, второй раз уже дали «десятку», но освободили в 1955 году. Мне удалось с ним хорошо познакомиться, так как он бывал в Томске. Особенно помню долгий вечер весной 1975 года, когда Лев приехал на 70-летний юбилей своего старшего брата. Я, аспирант Израиля Менделевича, конечно же, был в команде, занимавшейся подготовкой большого юбилейного мероприятия, и по этому поводу накануне оказался в квартире шефа. Меня пригласили на ужин, который затянулся до ночи: Лев Разгон рассказывал о своей жизни в лагерях ГУЛАГА. Боже! Как было интересно! Мало того, что это был очевидец и жертва, так это же еще был и талантливый писатель, то есть, изумительный рассказчик. Я слушал его несколько часов, раскрыв рот. Подобное я нигде не мог прочитать или услышать: оттепель ведь уже закончилась. Воспоминания Льва Разгона будут опубликованы только в конце 80-х годов. Надо ли говорить, что встреча с ним оказала огромное влияние на мое мировоззрение. Ему я поверил в сто раз больше, чем всем советским газетам.

Автор:Александр Минжуренко

Фото:из Википедии

Теги:памятьисторияТомск


Яндекс.Директ ВОмске




Комментарии

Скоро

10 апреля

Останется только Шариков?

Останется только Шариков?

67105 марта 2024

11 апреля

Здесь хочется большего

Здесь хочется большего

47807 февраля 2024

Ваше мнение

06.07.2023

Довольны ли вы транспортной реформой?

Уже проголосовало 94 человека

22.06.2023

Удастся ли мэру Шелесту увеличить процент от собранных налогов, остающийся в бюджете Омска?

Уже проголосовало 91 человек



























Блог-пост

Юлия Стрельская

— журналист

Сергей Денисенко

— Писатель, журналист

Сергей Тимофеев

— Врач-сексолог


Яндекс.Директ ВОмске

Стиль жизни

Трубите джаз

Светские хроники

Трубите джаз

Предпоследним зимним вечером в Концертном зале давали музыкальный деликатес — оркестр имени Олега Лундстрема, джаз-бэнд девяностолетней выдержки. А девяносто лет – это уже не возраст, это эпоха…

2544101 марта 2024
Ломовцевы&Co. Когда и деловая, и семейная жизнь катят как по рельсам

Story

Ломовцевы&Co. Когда и деловая, и семейная жизнь катят как по рельсам

В честь Года семьи «ВОмске» и общероссийская общественная организация малого и среднего бизнеса «ОПОРА РОССИИ» запускают рубрику о семейном бизнесе. Как совмещать маркетинг с «домашкой» и разделять семейный бюджет и корпоративный? Начнем выяснять с Денисом и Ольгой Ломовцевыми, открывшими недавно первую в Омске студию заботы о теле «Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы».

2972221 февраля 2024
Миротворец

Story

Миротворец

Как же после этого хочется жить, петь, и думать, и плакать, и улыбаться. И откуда-то с антресолей памяти достаёшь детство. И ощущение вечного лета и счастья, потому что картины художника Владимира Чупилко — добрые и домашние, как мамины булочки с изюмом.

4540218 января 2024
Джаз, да и только!

Story

Джаз, да и только!

Денис Мацуев – это золотая, неразменная монета, залог аншлага, гарантия прекрасного самочувствия вплоть до следующей зимы, ожидаемо всеобщее восхищение, ликование, упоение и долгие несмолкаемые стоячие аплодисменты.

2 декабря в Концертном зале прошёл заключительный концерт фестиваля «Денис Мацуев представляет: диалог поколений», где бал правил джаз.

10023204 декабря 2023

Подписаться на рассылку

Яндекс.Директ ВОмске




Наверх