О медицинской этике

24 октября я написала, что заболела гриппом. Что поболеть иногда очень хочется, но что-то в этот раз как-то уж больно хреново. Оказалось, что я болела не гриппом, а гепатитом. Правда, кровь я решила сдать только когда уже перестала есть и пить, не могла встать от слабости и даже в темном туалете (включить свет тоже не было сил) обнаружила в унитазе нечто похожее по цвету не на мочу, а на спелую хурму или темную фанту. Результаты анализов пришли жуткие, печень не работала вовсе, и меня в тот же день госпитализировали. За неделю после этого я полежала в трех больницах, включая отделение реанимации. Из последней больницы ушла под расписку, отказавшись от стационарного лечения. Не потому, что там что-то было не так, а потому, что я уже могла передвигаться между душем и кроватью без обморочной пелены перед глазами, и понимала, что самое плохое уже позади.

Сейчас я дома. Восстанавливаюсь. Сил пока почти нет, но они с каждым днем прибывают. Наиболее пострадали от интоксикации, кажется, мозги. Ворочаются с трудом, большую часть суток в анабиозе. Мысли не рождаются, а если рождаются — то не задерживаются. И все же я решила попробовать написать, пока впечатления свежие, о том, что меня ранило во всех трех медицинских учреждениях (как и в доброй дюжине других, где я побывала за свою жизнь). Я намеренно не указываю больницы, потому что уверена, что нарушение этики в отношениях врач-больной это, к сожалению, бич российской медицины, а не конкретного учреждения.

1

Я очень благодарна всем врачам и медсестрам, которые, несмотря на дикую усталость, выгорание и отсутствие огня в глазах, невероятно профессиональны, приветливы, доброжелательны, и прощали мне мои капризы и дурной характер. У меня жуткие вены, попасть почти нереально, сестрички меня жалели, извинялись за боль и синяки, сочувствовали и почти всегда успешно кололи. Я была впечатлена масштабом и скоростью диагностики. Важно, что это касалось не только меня (всё-таки я руководитель большой клиники в Москве, коллега), а каждого пациента. Поверьте, я профессиональным глазом смотрю за всем, что происходит в соседних палатах. Домой врачи меня проводили с кучей инструкций, взяли с меня обещание тут же вернуться, если что-то пойдет не так, дали свои мобильные номера, и мы всё время на связи. Огромное всем спасибо! Мне было хреново, но с вами болеть не страшно.

Так о чем же я тогда хочу написать? О том, что нельзя изменить ни ремонтами, ни закупкой дорогостоящего оборудования, ни финансовыми вливаниями, ни большой заработной платой. О медицинской этике. Об отношении к человеку, попавшему в зависимое от медика состояние. К человеку, который находится в уязвимом положении, напуган, слаб, болен. Я решила написать, потому что уверена, что и это тоже можно и нужно менять. Это сложнее, чем то, что достигается деньгами. Это долго. Но удовлетворенность пациента качеством предоставленной помощи зачастую зависит не столько от профессионализма врачей (мы ведь очень невежественны в вопросах медицины и собственного здоровья и в качестве медицинской помощи разбираемся плохо), сколько от отношения команды к пациенту. Я точно знаю, что люди обучаемы, добры по своей природе, надо лишь научить, показать, как правильно, четко прописать правила и не менее четко им следовать. А главное — постоянный личный пример и регулярные разговоры руководства с персоналом. В начале было СЛОВО. Слово, слово, слово, слово, правильное слово начальника, обращённое к персоналу с любовью и уважением, с пониманием того, что основные проводники человеческого отношения — это не главврачи, а именно медсестры, санитарки, буфетчицы, кастелянши, сёстры-хозяйки, старшие сёстры, лечащие врачи и врачи-дежуранты. Слово о том, как правильно, что важно, в чем разница; слово, разъясняющее основы поведения и тех или иных запретов, и контроль за исполнением нехитрых в общем-то внутрибольничных этических правил. Я убеждена, что модные нынче понятия «пациенториентированность», «человекоцентричность», «эмпатия» — это банальная этика отношения к слабому. И я точно знаю, что уважение к чужой слабости — это навык, который можно и нужно развить.

Про трусы, кольцо и реанимацию

Когда тебе говорят, что необходимо перевестись в реанимацию — это страшно. Сердце ухает. И даже когда так плохо, что в общем-то всё равно, где лежать, когда нет сил даже на поворот головы, то голова эта всё же подсказывает, что ситуация нетривиальная, опасная, страшно. Когда тебе говорят раздеться полностью еще в отделении и снять все украшения, включая обручальное кольцо, это пугает. Зачем? Почему сейчас? В реанимацию еще ехать надо на каталке, другой этаж. В палату вместе с каталкой закатываются два молодых парня и ждут, когда я разденусь. Я отказываюсь снимать трусы и лифчик, и медсестры нежно начинают меня уговаривать, мол, «так принято» и «так положено» — это те два ответа на вопросы пациента, которые должны быть полностью выведены из оборота. Ну пожалуйста, в реанимацию надо ехать голой и под простыней, так положено, а то их из-за меня накажут. Я говорю ребятам, чтобы дали мне простынь прикрыться, что мне перед ними неловко.

Они: а что такого, что мы не видели что ли голых пациенток. Я говорю, я не буду при вас раздеваться, хотя бы отвернитесь. И бельё я все равно не сниму. Обещаю позвонить главврачу и просить его не наказывать медсестёр. Потом оказывается, что я прикрылась не той простыней, поэтому надо при всех простыню снять и поменять на другую. Одна записана за реанимацией, вторая за отделением, чего непонятного (никогда не рассказывайте пациентам о разных внутрибольничных правилах. Пациентам это неважно, не нужно, неинтересно. Они приходят за медицинской помощью, а не для того, чтобы изучать сложности вашей работы). В реанимацию надо ехать под реанимационной простыней. В отвоёванных трусах и лифчике на неудобной каталке под правильной простыней и с обручальным кольцом едем по длинному коридору в реанимацию.

Там ждут. Освободили отдельный бокс. Меня грамотно перекладывают на кровать, рядом сестрички ставят судно и показывают, как позвать санитарку, если я захочу в туалет. С посторонней помощью я вполне могу встать и не понимаю, почему нельзя пригласить санитарку, чтобы она проводила меня до туалета. Нельзя, говорят. Не положено. Тут надо писать лежа и на судно. Какать тоже. Я отказываюсь. Прошу показать туалет. Туалета, говорят, нет. Ни в палате, ни в отделении (это стандартно для типовых отделений реанимации по всей стране). Проверять нет сил, но вижу, что в палате есть дверь. А там что, спрашиваю. Подсобка. Это не туалет. Там только раковина для слива мочи. Доползаю до подсобки, открываю дверь, вижу чистенькую крохотную конурку, 90% в которой занимает гигантская раковина. Если извернуться и сесть на корточки, то вполне можно пописать, подсунув под себя судно. Я буду ходить в подсобку, говорю я, простите. Вставать и звать санитарку мне придётся часто, так как в меня постоянно что-то вливают для борьбы с интоксикацией. Я понимаю, что моя зацикленность на этических вопросах смущает персонал и мешает людям привычно работать.

Такая простая опция как, например, стульчак у кровати и банальная ширма кажутся тут немыслимым барством. Мне стыдно за свои капризы, но я не могу по-другому. Виноватая и совершенно обессиленная, но довольная собственной решимостью писать без посторонних глаз я снова укладываюсь на кровать. Через пару минут приходит врач. Это кто тут у нас отказывается снимать трусы? У нас, знаете ли, 90% персонала в реанимации — мужского пола, так что трусы с женщин мы снимать умеем. (Он хотел подбодрить меня, думал, мне будет смешно; даже не допускал мысли, что пошлые солдафонские шутки могут быть неприятны; он не со зла, точно). А вот кольцо, милая, надо снять (я не милая, у меня есть имя, оно написано в истории болезни, и общение с пациентом надо начинать с очень простого вопроса - «Как мне к вам обращаться?»). А кольцо зачем? Мы вас капаем, могут быть отёки, пальцы отекут и мне придётся, как однажды уже случалось в моей практике, разрезать кольцо инструментом. Не хотелось бы этого повторять. (Не надо, не надо, не надо меня пугать, мне и так страшно!!) Вам не придётся, говорю я. Если я увижу, что пальцы начали отекать, я сама сниму кольцо и переодену его на мизинец. Нам нужен доступ к телу, понимаете, говорит он, надо раздеться. Доступ к телу, почти уже плача, говорю я, я вам обеспечу при необходимости, но лежать голой и без кольца, писать на судно и лежа — смысла нет. Я не буду. Везите тогда меня обратно в отделение.

Спасибо им за терпение. Трусы и кольцо я отвоевала.

Утром, передавая меня новой смене, сестрички и санитарки по очереди заходили в палату и слышали от дежурной смены про меня одно и тоже: у нас тут женщина одна в трусиках у окна, она отказалась раздеваться, не знаю, как вы ее подмывать будете. А писать она ходит в подсобку. Стеснительная, что ль - спрашивает одна. Ну, прикинь, звезда — разъясняет другая.

2

Чтобы не плакать, когда я остаюсь в палате одна — я пою казачьи песни, тихонько, чтобы не позвали психиатра. Спать я не могу. Мне плохо, больно, страшно, горит свет, и всё вокруг пикает, когда я проваливаюсь в сон — у меня какие-то неприятные глюки, и я снова открываю глаза, чтобы контролировать действительность (я снова и снова думаю о тысячах людей по всей стране, которые проводят в реанимации не два дня в отдельном боксе, как я, а недели и месяцы без возможности повидать близких, особенно сейчас, в ковид. Одной в реанимации страшно и как только ковидные ограничения будут сняты, надо снова и снова говорить об «открытой реанимации»).

Я — женщина в трусиках, и скоро меня переведут обратно в отделение.

Про буфетчицу и еду

В отделении в палате обход, вокруг моей кровати стоят несколько врачей. Обсуждаем. Дверь в палату распахивается и въезжает каталка с кастрюлями. За ней — корпулентная буфетчица. Обедать будете? Не сейчас, смущенно говорю я, простите. Буфетчица с тележкой выкатываются. Мы продолжаем разговор.

Через 10 минут дверь снова распахивается и из-за тележки мы слышим возмущенную буфетчицу: ну сколько мне стоять-то тут, меня на четвёртом этаже ждут, есть вы будете или нет? Врачи безнадежно вздыхают.

В боксах общение с миром происходит через двойное окно. Со стороны внешнего мира окно открывается и туда помещается еда, передачка из дома, таблетница с таблетками, баночка для сбора мочи. Потом открываешь вторую створку со своей стороны и все это берёшь в палату. А позже ставишь туда же грязную посуду, пустую таблетницу и баночку с анализами… Это пространство между двумя пластиковыми створками окон проветрить невозможно, вытяжка там, кажется, не предусмотрена. В любом случае, при открывании окна с внутренней стороны воздух в палате наполняется запахом унылой больничной капусты — таким, как в той части пищеблока, где в один большой бак сваливают все пищевые отходы. Что-то я смотрю, вы ничего не едите, говорит заботливая медсестра. Аппетита нет? При гепатите бывает, пройдёт. Пройдёт, думаю я, и пью воду из бутылки. Мне надо много пить.

Еда, кстати была везде очень приличная. Но вот манера складывать всё в одну тарелку пока не истреблена. Суп, конечно, отдельно. А вот омлет, хлеб, сыр, масло и два кусочка сахара к чаю — всё это громоздится на маленькой тарелочке тесно прижавшись друг другу. Омлет пропитывает хлеб, масло - сахар. Тарелок хватает, я точно знаю. Просто так проще и быстрее, и со стороны больницы никто на это не обращает внимание, а со стороны пациента никто особо не жалуется.

Про полотенца и пеленки

В сегодняшние московские больницы (если кто давно не лежал) уже не надо ездить со своим постельным бельём и туалетной бумагой. Это есть. Но вот полотенец (даже если в палате есть душ) нет никогда (кроме вип и платных палат). То есть не так. Полотенца точно есть, их закупают, я это знаю, так как сама больницей руковожу, и закупают не только бумажные z-образные, но и вафельные и даже махровые. Все это обычно лежит в пещере Алладина — у сестры-хозяйки. Но она просто так это не выдаёт. Оно ж учетное. Так там и лежит годами новенькое нераспакованное. Я с этими запасами в Центре паллиативной помощи боролась весь первый год директорства. Что поделаешь, я в этот раз уехала из дома без полотенца. В одной больнице я вытерлась запасной простынёй, получила от санитарки лишь неодобрительный взгляд. В другой — попросила полотенце. Ой, ну что вы, это надо подождать до завтра. Старшая сестра придёт, и мы вам обязательно найдём, а пока, хотите, я вам пелёночку принесу? Представляете, какой чухней из-за дурацкого «мы-так-привыкли» и «никто-особо-не-жалуется» надо будет завтра отвлекать старшую медсестру…

А вот на УЗИ до сих пор надо ходить со своей пеленкой. Нет, там, конечно, есть бумажные полотенца. Но лучше со своей пелёнкой. Если вы не взяли в больницу личную (опытные пациенты всегда берут, как и полотенце, а я в этот раз не позаботилась), то вам санитарка обязательно принесёт драненькую сероватую, с пятнами чужих биологических жидкостей, но совершенно чистую. Даже стерильную. А если и не принесёт, то в кабинете УЗИ вам все равно дадут бумажные салфетки. Самые дешевые, такие, которые, знаете, ничего не впитывают, а только размазывают холодный гель по всему телу. Ну, надо было пелёночку взять, не преминёт сказать врач… (Этика!!!)

Про уборку в палате и стук в дверь

Главные люди в больнице — уборщицы. Они не стучатся, не спрашивают, можно ли войти, не извиняются, когда включают свет или гремят стульями. Они приходят и шерудят шваброй, уныло, хмуро и ритмично, словно дворники на улице. А ты лежишь и ждёшь, когда она выйдет. Когда тебе вернут право быть в палате самим собой и не скукоживаться на кровати, словно ты всем тут мешаешь. «Ну а что вы хотите? У них такой же рабочий день, как у нас с вами!» (с).

Вообще стук в дверь — это не больничное. Ооочень редко кто понимает, что палата — это приватная территория пациента. Врачи открывают дверь и заходят, словно они в своей квартире входят в свою спальню. Я в туалете. Слышу, что в палату зашли. Вся сжимаюсь, потому что туалет, конечно, не запирается (а можно, пожалуйста, при всех ремонтах всегда предусматривать возможность закрыться в больничном туалете изнутри, но так, чтобы сотрудник больницы в случае необходимости мог легко отомкнуть замок снаружи, вставив в прорезь монетку, ключ или пластиковую карту).

3

Анна Константиновна? Я включаю воду, нажимаю на спуск, ну, чтобы было очевидно, что я жива, в порядке, просто в сортире. Анна Константиновна? Блин, ну ведь очевидно, что я в туалете. Разве нет? Неужели надо обязательно начать со мной диалог? Простите, смущенно говорю я из туалета, можно через 5 минут? Почему, почему, почему мне стыдно, что я зашла в туалет? Я ранимый сумасшедший невротик, или всё-таки что-то было не так? Почему в больнице все время стыдно, вечно кажется, что ты мешаешь медикам делать их работу, и хочется провалиться сквозь землю? Потому что больница у нас не для пациентов (да и не для сотрудников), она для проверяющих органов.

Про таблетки и исследования

Пациент имеет право на информацию. Имеет право знать, какие таблетки ему дают, от чего и для чего. Что в него вливают и зачем. Какие анализы и почему назначены. Почему принимается то или иное решение. Пациент может не спросить, но если задал вопрос, то его право знать — незыблемо. Потому что это его здоровье и его тело. Просто приносить пациентам винегрет из таблеток в стаканчике — нельзя. Это величайшая ошибка, которую совершают всюду — утром раскладывают таблетки на всех по коробочкам, потом раздают и не могут ответить, а вот эта желтенькая — от чего. Точнее, на все вопросы дают один и тот же ответ: так доктор прописал. Я хочу знать, что вы мне даёте. Выдавливать таблетку из облатки надо в моей палате и в моем присутствии. Для этого закупаются специальные запирающиеся на ключ тележки, с которыми медсестра должна ездить по палатам и раздавать таблетки. Работая внутри системы, я лучше многих знаю, как путаются таблетки разных пациентов при раздаче разом с утра всего и на всех по коробочкам и стаканчикам. Путаются, это проверено. Я вредничаю и не глотаю таблетки, пока мне не скажут, как что называется и пока я не прочитаю инструкцию (многие врачи жалуются на то, что пациенты начитались лабуды в интернете и теперь думают, что сами всё знают. Но если вы не разъясняете и не даете исчерпывающих ответов, вы сами провоцируете обращение к интернету за помощью).

Мне делают УЗИ. Все понятно разъяснили, это нужно и правильно. И в процессе, конечно, сцена из плохого фильма. Врач затихает, потом просит подойти коллегу, они елозят по мне датчиком, смотрят в экран, молчат, переглядываются. Диалог примерно такой:

- Смотри, видишь, что мне не нравится?
- Да.
- Вот видишь, края неровные.
- Да. Сюда подвинь.
- Образование или уплотнение.
- Да.
- Надо КТ.
- Да.

Что в это время думаю я? Образование с неровными краями и нужно КТ. Это рак. Вот оно, оказывается, как происходит (оказалось, тоже следствие гепатита). А ведь чего проще, сказать мне: меня настораживает вид вашего желчного пузыря, я сейчас позову коллегу, и мы вместе подумаем, возможно, нужно будет дополнительно назначить КТ. Нет ничего хуже, чем когда специалисты стоят над тобой, говорят на птичьем своём языке, шепотом, а тебя как бы нет. Ну или ты есть, но твоё присутствие совершенно точно мешает им изъяснятся свободнее. Но ты — это ты, и это твоё тело. Ты — не интересный случай, ты — человек.

Привозят на КТ. В помещении дикий запах. Да это мы от вшей после бомжа обрабатывали, ложитесь. Ребята, я рада, что бомжу сделали КТ (это круто, в былые времена его бы выперли на улицу), и я рада, что после этого вы всё обработали. Но я не хочу ложиться в аппарат вслед за вшами. Неужели нельзя было сказать: простите за этот неприятный запах, это антисептические дезинфицирующие растворы так пахнут. (Этика!)

Ну и простыни. Все очень просто. Нужно, чтобы одноразовые простыни стелили на кушетки не после того, как ушёл предыдущий пациент, а в моем присутствии, когда я зашла. Так, чтобы я видела, что для меня постелили новое. Тоже самое с перчатками. Надевать их надо так, чтобы пациент видел, что вы надели их чистыми, перед процедурой. А то ведь я захожу — врач в перчатках печатает за компом. Я сажусь, раздеваюсь, он все в перчатках. В перчатках записывает что-то в карту, в перчатках прикасается ко мне. Сколько еще пациентов врач трогал этими перчатками — я не знаю. Скорее всего — ни одного. Но ради спокойствия пациента и из уважения к нему надо соблюдать одно нехитрое правило — одноразовые перчатки, простыни, пеленки надо надевать и стелить в присутствии пациента, чтобы он видел — это для него, все безопасно и стерильно (это правило уже давно реализуют во всех салонах красоты, а в больницах почему-то нет).

Про телефоны и разговоры о своём

В каком бы отделении я не лежала, в том числе в реанимации, разговоры с врачами бесцеремонно прерываются то заливистым собачьим лаем, то гимном советского союза, то детским смехом, то популярными мелодиями. Это наше всё — звонки на мобильный. Я тоже с мобильным не расстаюсь. Он и память, и совесть, и материнство, и руководство ЦПП — всё в нем. Но никогда у меня на работе не раздаётся из кармана мелодий. Телефон стоит в режиме вибрации, без звука. Выйду из палаты — перезвоню. Ни разу, никогда ни один начальник, узнав, что я была в палате или на обходе, не выразил недовольства. Ну а уж личные звонки — только из кабинета. Если кто-то очень настойчиво звонит, то надо извиниться и выйти из палаты, но никогда НИКОГДА нельзя говорить о своём и со своими по телефону в присутствии пациента.

Когда вы рядом с пациентом, он — главный. Его болезнь, его душевное состояние, его внимание — в приоритете. Нельзя демонстрировать, что вы заняты, что у вас другие дела, что есть что-то более важное, чем болезнь человека перед вами. Телефонные звонки заставляют нас, пациентов, испытывать чувство неловкости. Словно мы оказались не в то время и не в том месте. Словно мы мешаем работе. А ведь это так просто — отключи звук и перезвони, когда выйдешь из палаты.

За дни в больницах я послушала и про домашнее задание, и про возврат покупки в интернет-магазин, и про ремонт, и про что только не… и это всё прижимая плечом к уху телефон и параллельно убирая палату, развозя еду, изучая результаты исследований.

4

Пациентоцентричность — это когда в центре вселенной находится пациент. Пациенториентированность — это когда интерес пациента выше любого другого интереса. Эмпатия — это способность почувствовать те переживания и эмоции, которые испытывает прямо сейчас пациент перед вами. И научиться всему этому можно, это банальная профессиональная этика. Просто важно начать уделять этому внимание так же, как ремонтам, оборудованию, эффективности процессов.

Мне важно это написать и опубликовать не для того, чтобы собирать комментарии о том, кто и когда повёл себя неэтично при предоставлении медицинской помощи, а чтобы больше людей знали, на что они имеют право. Тогда отношение «к пациенту» будет меняться на отношение «к человеку». Пациент и врач не находятся в равном положении, врач всегда в позиции сильного, а пациент всегда более уязвим. Врач всегда доминирует. Это естественно. Он больше знает, он предвидит развитие болезни. Пациент по сравнению с врачом пребывает если не во мраке, то в густом тумане. И задача врача — этот разрыв не увеличивать, а сокращать, потому что эффективно лечить болезнь (любую) можно только вместе, когда врач и пациент в одной команде.

Попробую суммировать написанное, чтобы были какие-то конкретные правила и рекомендации, пригодные не только для наших хосписов, а для любой клиники:

1. Для проведения любых интимных процедур обязательно использовать ширму, даже (тем более!) в отделении реанимации

2. Необходимо всегда предупреждать пациента о том, что вы собираетесь делать и для чего, и каждый раз спрашивать его разрешения на любые манипуляции. Пациент не объект, а субъект. Это его болезнь и его тело. Хозяин тела — пациент, а не врач. (Разрешите, я вас послушаю. Разрешите, я возьму кровь, необходимо проверить уровень…, чтобы скорректировать лечение)

3. Находясь на работе, всегда выключайте звук мобильного телефона. Перезванивайте только выйдя из палаты.

4. Перед входом в палату — стучитесь. Приоткрыв дверь, спросите, можно ли войти. Палата — территория пациента.

5. Здоровайтесь и представляйтесь входя в палату. Пациент не обязан по форме отличать врача от медицинской сестры. На бейдже целесообразно указывать лишь имя и должность, крупно, так, чтобы информация легко считывалась (Мария Петровна Сидорова — врач-педиатр, Алёна — медсестра). Масса званий, регалий, статусов и полное название учреждения съедают место на бейдже, и он становится бесполезным.

6. Здороваясь, указывайте на время суток. Когда человек болеет, много спит, лежит в реанимации с постоянно включённым светом — он теряет счет времени. Поэтому целесообразно говорить не «здравствуйте», а «доброе утро, день, вечер», чтобы сориентировать человека во времени.

7. Информацию о пациенте целесообразно вешать не в ногах на кровати, прилепив скотчем, а на стену в изголовье кровати в специальный настенный конверт. Так вам не придётся смотреть в ноги, снимать табличку или наклоняться, чтобы разобрать, как зовут человека перед вами. Более того, если имя заметно, то по имени смогут обратиться и санитарки, и уборщица, и буфетчица, и посетители. Это всегда приятно — обращение по имени — вместо стандартного вопроса, задаваемого глядя в какие-то бумаги в руках: тааак, это у нас… эээ… Федермессер?

8. Всегда надевайте и снимайте новую пару перчаток в присутствии пациента. Перчатки — это безопасность и медика, и пациента, поэтому продемонстрируйте, что всё, что вы делаете, вы делаете специально для него. После процедуры снимите перчатки, выверните их и дотроньтесь до плеча пациента голой рукой. Чтобы было понятно, что вы не брезгуете его больным и немощным, иногда дурно пахнущим телом, вы просто соблюдаете правила безопасности. Прежде чем отпустить больного, спросите, как всё прошло.

9. Одноразовые простыни на кушетки в диагностических кабинетах стелите в присутствии пациента, чтобы у него не было мыслей о том, что кто-то тут уже полежал.

10. Не критикуйте работу других медиков и учреждений. Вы подрываете доверие пациента к медицине в целом.

11. Будьте тактичны в разговоре с пациентом — избегайте пошлостей, эвфемизмов, намеков, связанных с гендерной принадлежностью пациента. Ведь пациент не всегда в состоянии ответить на шутку и не всегда в состоянии ее понять и оценить. Скорее, он будет не ободрен, а обижен вашей бестактностью. Будьте вежливы и нейтральны.

12. Никогда не раздавайте таблетки пациентам на весь день сразу. Вы же не знаете, а вдруг мне придет в голову выпить все сразу или не выпить вовсе… Необходим контроль раздачи и приема препаратов. Для этого препараты нужно выдавать в палате на каждый приём. Также всегда необходимо знать, что и для чего назначено, чтобы ответить на вопросы пациента.

13. Сервируйте еду красиво. У болеющих людей часто нет ни сил на еду, ни аппетита. Еда, поданная в красивой посуде, аккуратно сервированная, выглядит аппетитнее. И да, важно!! Закупите все необходимое и проследите за тем, чтобы во всех отделениях людям всегда давали не только столовую ложку, но и вилку, нож и чайную ложечку. Нет ни одного СанПиНа, запрещающего нам закупать и использовать вилки и столовые ножи. Сервируйте еду, как дома. Будет и жалоб меньше, и настроение у людей получше.

14. Человеку, который может садиться и вставать, не стоит давать поильник, а тому, кто может лишь повернуть голову, напротив, не стоит ставить на тумбочку чашку с водой. Он все равно не дотянется.

15. Если пациент лежачий, не задвигайте тумбочку к стене в изголовье, подвиньте ее ближе к центральной части кровати. Дотянуться до вещей на тумбочке намного проще, вытягивая руку вперёд, а не выкручивая ее назад, за голову.

16. Никогда не надевайте памперс на пациента, который может контролировать процессы, происходящие в организме. Лежачему подавайте судно. Тому, кто может сесть и пересесть, ставьте стульчак. Того, кто может встать, с ходунками или под руку, провожайте в туалет или отвозите туда на кресле. Но НИКОГДА не отнимайте у человека то, чего у него не отняла болезнь. Самостоятельность — вот что мы больше всего боимся утратить.

17. Не оставляйте пациентов лежать голыми. Даже в реанимации. Если нужно обеспечить доступ к телу, к катетерам и т. д. — закупите специальные больничные рубашки, которые завязываются сзади. (Они продаются у нас в стране и даже используются в некоторых клиниках, как и ширмы). Это и медикам не помешает, и сохранит такое дорогое людям чувство собственно достоинства. Всегда давайте пациенту простынку, чтобы прикрыться, если это, например, УЗИ на раннем сроке беременности или интровагинальное исследование вен малого таза.

18. Не критикуйте пациента, говорите не что он делает НЕ ТАК, а разъясняйте КАК делать правильно и почему. Спрашивайте, что и сколько пациент хочет знать о своей болезни и ее лечении. Есть масса людей, которые не хотят вообще ничего знать.

19. Всегда уточняйте после беседы, все ли понятно, и повторно проговорите в конце основные моменты. Пациенты часто бывают очень растеряны во время беседы, плохо концентрируются и плохо запоминают сказанное, особенно, если это плохие новости.

20. Помните, что требовать от персонала этичного отношения к пациенту можно только тогда, когда сам персонал чувствует тактичное и уважительное отношение со стороны собственного руководства. Медики, которые работают в условиях, где их не ценят и не уважают, где их не благодарят за каждый отработанный день, не поддерживают и не приободряют, никогда не будут иметь достаточно сил на то, чтобы ценить и уважать пациента.

А вообще, есть всего одно золотое правило, которое работает всюду, не только в медицине. Но именно в медицине его отсутствие наиболее унизительно и болезненно для каждого из нас. Звучит оно так:

ПОСТУПАЙ С ДРУГИМИ ТАК, КАК ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ПОСТУПАЛИ С ТОБОЙ.

Большое спасибо всем тем, кто старается строить работу в соответствии с этим правилом. Нас много. И оказаться пациентом с вами было не стыдно и не унизительно.

_{Оригинал в facebook автора}