С нами Босх

Эпиграф:

— Если бы я, пятилетний, мог представить себе, что доживу до такой реальности/ обводит руками пространство вокруг нас/, то я сказал бы себе: «Игорь! Сдохни лучше от скарлатины!»
/Из сегодняшней беседы с другом-культурологом/

Историю я в школе любила так же страстно, как географию и литературу. Биология настораживала неожиданными открытиями и откровениями. Геометрия вызывала приступы счастливого смеха, ввиду своей логической цельности. Физика, химия, алгебра и начала анализа вызывали приступы паники, детские слёзы лились рекой. Физик, Сергей Владимирович, имел привычку к тому же стучать тыльной стороной ладони по доске, призывая учеников замолчать. На безымянном пальце юного учителя блестела обручалка. Звук бьющейся о доску обручалки много лет отзывался в моём сознании пронзительным тревожным воспоминанием. Я вынесла из этого пыточного прошлого два заключения:
1.Физика — зло.
2.Женятся садисты.

А всё потому, что я любила уроки музыки. Там мы слушали пластинки с Чайковским и Вивальди. Ну то есть как слушали... Мы с Анжелкой слушали, а остальные ученики просто валялись на столах и выли от тоски. Тем не менее. Мой нежный, как оказалось, слух просто не выносил этих ревербераций и этой атональности, вызываемых стуком кольца о доску и визгливыми криками физика. Когда Сергей Владимирович кричал на нас: «Тупни! Скоты! Животные!» из его рта вылетали слюни. Это, честно, было — фу.
Наверно, он был по-настоящему хорошим физиком. И любил физику, думаю я теперь. Не нужно ему было в школу идти. Это была ошибка. Он, наверняка, заработал нервное расстройство. А мой мир, вследствие незнания основных его законов, полон тайн и загадок, до сих пор.

Да. Это было отступление. Изните. Так и вот. Публичных выступлений я не боялась с рождения. Когда вызывали к доске по теме, о которой я знала, шла бодро. Однажды на уроке истории я, увлекшись рассказом о какой-то из многочисленных войн, звонко доложила коллективу: «...и когда Англия вступила в тайные СНОШЕНИЯ (!!!) с Германией, то...» Класс замер. А потом дружно заржал. Примечательно, что значение слова «сношения» было известно коллективу хорошо. Но только в одной коннотации. Я растерялась. Учительница, Наталья Николавна, грустная и жухлая дама в скрученных чулках и вязаной шали, до сих пор дремавшая, открыла глаза и постаралась осознать, в чем подвох, чего все ржут. Осознала — это прочиталось на её лице. Встала. Обвела класс унылым взором. На её лице отобразилась брезгливость и безнадёга. Но она взяла себя в руки и дребезжащим заспанным голосом провозгласила: «Напрасно ржёте. Слово "сношение" имеет несколько значений и в данном случае употреблено совершенно уместно! Англия сподличала! Это стоило человечеству десятков тысяч жертв в недалёком будущем! Впрочем... вам... ладно».

До этого момента я воспринимала учительницу как неотьемлимую часть интерьера кабинета истории, и только. После такой огневой поддержки я впредь остерегалась судить о людях по их внешнему виду. Это было хорошим уроком.

Шли годы, как грится. Или нет. Какое там «шли»! Годы свистели, проносясь мимо.
И досвистелись. До нынешней реальности. Черти меня дернули опять вступить в диалоги об искусстве в одном из в ВКашных пабликов? Зарекалась же: не читать, не комментировать. Игнорировать. Но поймите правильно мои чувства, коллеги? То сограждане на «Мальчика, купающего красного коня» работы Петрова-Водкина требуют трусы надеть. То Казимир Северинович Малевич им костью в горле застревает. То скульптура «Живая глина» кушать не даёт, аппетит портит. Что характерно: пластиковые истуканы, вылепленные авторами как бы в порыве борьбы с анатомией буратино, окрашенные под бронзу, натужно изображающие разных известных персонажей, натыканные в городской среде, не портят аппетит, а любое нефигуративное портит.
Ибо непонятно.

Вот и сегодня я попала. «Поцелуй» Огюса Родена вызвал в одном из пабликов шквал комментариев. Родена неоднократно обозвали порнографией, паскудством и как с детями мимо такой срамоты ходить. Это же надо! Голая баба! Голый мужик! А если дети увидят??? Вдруг они вырастут и узнают, что у женщины две сиськи, а? И апофеозом: «Пусть у себя там лепят такую срамоту, а нам такой пачкотни не надо. У нас скрепы скрипят от такого...»
И тут Остапа понесло.

— Шел две тысячи двадцать четвертый год от рождества одного славного парня, который надеялся, по рассказам очевидцев, на лучшее для этих людей.
Да что там. Шел две тысячи пятьсот четвертый год от рождества другого славного парня, по имени Поликлет, из города Аргос, основавшего первую школу для скульпторов и совершившего настоящий прорыв в понимании природы и совершенства человеческого тела.
И на тебе. Тыдыщ!

_{Оригинал — в Телеграм-канале автора.}