Екатерина Мурашова: «Дети ни при чем. Все, что выкаблучивают родители, - их ответственность»

Кто такая Екатерина Мурашова? Семейный и возрастной психолог-практик. По первому образованию - зоолог-эмбриолог. Училась и работала в ЛГУ, ездила в научные экспедиции по всему Союзу. По второму образованию – возрастной психолог (тоже ЛГУ), потом – специализация по медицинской, подростковой, семейной психологии. Живет в Санкт-Петербурге, ведет прием в детской поликлинике. Член Союза писателей. Пишет приключенческие книжки для детей, научно-популярные – для родителей, историко-приключенческие романы – и для тех, и для других. Замужем, двое взрослых детей, сын и дочь.

В конце сентября Екатерина Мурашова встретилась со своими читателями из Иркутска, Хабаровска и Новосибирска: читала лекции и проводила  творческие встречи в формате «вопрос- ответ». Везде – неизменно полные залы, будь то библиотека или книжный магазин. «ВОмске» добрался до соседнего Новосибирска и предлагает вместе с психологом порассуждать об установлении границ для ребенка: как говорит Мурашова,  «тема примитивная, но неизменно вызывающая родительский интерес».

1

Начну с истории. Приходит ко мне на прием семья, мама-папа, к ним прилагается ребенок, к ребенку – огромная шишка на лбу. «Где же ты так упал, зайчик?» – спрашиваю я. «Он не упал. Это и есть проблема, с которой мы к вам пришли», – отвечают родители. Родители молодые, но внимательные. Еще когда ждали ребенка, прочли в умных книжках, что если у ребенка случается истерика и он начинает падать, орать и синеть – значит, он вами манипулирует. И нужно, невзирая на истерику, перешагнуть через ребенка и идти дальше.

Ребенок родился крепким, здоровым. Дорос до стадии, когда начала работать его биологическая программа – и пошло-поехало. «Какие умные люди писали книги!» – умилились родители и пошли жить дальше. Ребенок покатался по полу, не получил никаких преференций, попробовал поднять руку на мать – не вышло, заметался, и первый раз, видимо, случайно шибанулся башкой об стенку...

В тех статьях, что читали наши молодые родители, про это ничего не было сказано. Голова – предмет тонкий и не особо приспособленный для того, чтобы им бились об стену. Мало ли что там может сдвинуться… Родители испугались – и наш ребенок получил то, ради чего истерил.

Он оказался не только сильным, но и умным, что бывает нечасто. И с тех пор, если ему в чем-нибудь отказывают, без лишних слов и даже не убирая с лица улыбки, идет к ближайшей стене и шибается об нее со всего размаху так, что дверные косяки дрожат, не говоря уже о родителях.

Это история о том, как работает эта самая биологическая программа, когда она включается, как функционирует и что с ней делать.

Когда рождается ребенок, особенно ребенок желанный, он уверен, что все вокруг – это обслуживающий его персонал. Надо сказать, что в первый год жизни ребенка все так и происходит. В год он понимает слово «нельзя», но поначалу просто не обращает на это внимания. Не дали это – возьму другое. Выгнали оттуда – залезу туда. Ребенок понимает, что его ограничивают, но готов пока не обращать на это внимания. В этом возрасте техника отвлекания и замены срабатывает идеально. Он ест книжку – нет, книжку нельзя, на тебе чистый лист, и вообще смотри, там птичка! Так проходит еще некоторое время.

Когда я начинала работать, биологическая программа, о которой мы говорим, включалась, как правило, в возрасте около полутора лет. Сейчас – ближе к двум. Итак, между полутора и двумя годами ребенка настигает инсайт. Мозг проделывает обобщение - и все переворачивается. «Кажется, в этом мире не все для меня, кажется, в этом мире что-то можно, а чего-то нельзя». В этот момент ко мне приходят родители и говорят: «две недели назад был еще нормальный ребенок, говорили – он делал, а сейчас все шиворот-навыворот. Может, он чем-то заболел?» А что происходит? Включается биологическая программа. Она же работает у котят, щенят, маленьких медведей и детенышей высших млекопитающих.

2

Что это за программа? Программа картирования мира, в которую заложено два основных вопроса. Первый – как устроен этот мир, что в нем можно, а что нельзя? Второй – как сделать так, чтобы «можно» было побольше, а «нельзя»– поменьше? Оба вопроса ставятся категорически и ребром. Родители пропустить эту фазу не могут, потому что это очень заметный момент. Ребенку говорят: «Не ходи, Петя, в лужу!» Петя, глядя в глаза тому, кто это говорит, медленно туда идет. Петя исследует не лужу, он на нее даже не смотрит. Петя исследует реакцию человека, выдавшего понятный ему запрет, на нарушение этого запрета.

Как это работает у животных? Кто бывал на фермах или жил в деревнях, видел, наверное, то, что я опишу. Во дворе дом, там живет цепной пес. Пес знает длину своей цепи. Во дворе рождается котенок. Он ужасно боится пса: дворовые псы не жрут дворовых кошек, но котенку об этом никто не сказал. И вот однажды мы наблюдаем, как маленький котенок вдруг, подняв хвост и вздыбив шерсть, находясь в состоянии крайнего ужаса и возбуждения, начинает идти в сторону пса. Пес, лежа у своей будки, наблюдает. Разумеется, это не первый котенок, которого он видит, и пес знает, что будет дальше. Котенок идет, пес развлекается: открывает один глаз и издает легкое «рррр!». Котенок убегает. Через некоторое время котенок опять идет. История повторяется. Спустя время котенок пересекает невидимую границу длины цепи. В этот момент пес вскакивает и с диким рыком кидается в его сторону. Котенок делает лужу от ужаса и уносится. Пес ставит лапу рядом с лужей – потому что это его территория, и, кажется, ухмыляется. Знаете, что дальше? Они могут прожить много лет в одном дворе. У них могут быть взаимоотношения или же они могут не замечать друг друга. Одно известно наверняка: этот кот ни-ког-да не пересечет ту границу. Потому что это было не баловство, а биологическая программа исследования границ. Если родители ведут себя адекватно, то программа работает пару лет, и к трем годам ребенка границы обычно поставлены.

Никакого правильного способа выстраивания границ нет! Вот перед нами  четыре предмета: книжка, стакан с водой и два фломастера. Ребенок, входящий в этот мир, понятия не имеет, к какой категории относится каждый из предметов. И на всякий случай запрашивает все четыре. Мы можем представить семью, которая все четыре предмета сочтет неподходящими для ребенка. Можем также и ту, которая без вопросов разрешит взять всё. Можем ту, что даст фломастеры, но не даст стакан и книжку. И все эти семьи… правы! Нет единственно правильного решения, где нужно поставить эти границы. Вы это делаете так, как хотите, под свою ответственность.

Способов работы с уже выданными запретами у ребенка три. Все дети пробуют все три способа. Первый способ – для более сильных: прямая агрессия – «Дать! Дать! Дать!», он зеленеет и бьется в корчах в расчете на то, что взрослые испугаются. И некоторые пугаются, а ребенок уже – молодец какой! – научился за пять минут входить в состояние «синий носогубный треугольник».

Второй способ для детей с более слабой нервной системой: это нытье. «Ну мамочка, ну пожалуйста, ну хорошая, ну дааай!...» - в расчете на то, что рано или поздно мать просто обессилит и даст, лишь бы замолчал.

И третий способ – это манипуляция, которую применяют дети более взрослые и более умные, как правило, живущие в расширенных семьях. Сначала ребенок приходит к папе: «ты знаешь, вот руки тянутся гвоздь забить, а бабушка говорит, пальцы отобьешь, и молоток прячет». Потом он идет к бабушке: «Так хочется 36-й пирожок, а папа говорит, что щеки уже за спиной видны». Все дети применяют все три способа, и если какой-то их них срабатывает, он и закрепляется. Вспомним первую историю про шишку на лбу. Закрепился причудливый способ, потому что тот, который казался естественным для этого ребенка, был блокирован деланной индифферентностью родителей.

Повторю: правильных или неправильных границ не бывает. Не имеет никакого значения, какой из вариантов вы выдадите своему ребенку. Важно, что то, на что вы опираетесь при этом выборе, кажется вам здравым. Дети приспособятся к любому варианту.

Взаимодействовать с биологической программой путем наказания – абсурд. Иногда на вопрос, «а что вы делаете, когда ваш ребенок орет?» мне отвечают – «ставим в угол». Вы ставите в угол биологическую программу. Правильная реакция на запрос этой биологической программы – сообщение ребенку в повествовательной форме, где стоят границы. В нашем случае это будет так: «Фломастеры ты можешь брать в любое время, рисовать ими можно здесь и здесь, а вот стакан и книгу ты не получишь».

3

Часто включается «объяснятельная мама». Пример: идет ребенок к розетке с двумя гвоздями и понятным намерением. Мама: «Не ходи, Васенька, с двумя гвоздями к розетке! В розетке живет электрический ток. Он ходит по проводам. Это очень коварное создание. Оно может вылезти и укусить. Будет очень больно, Васеньку могут увезти в больницу, а мама будет горько плакать и страдать» - и так далее. Что делает эта мама? Да бог её знает… У ребенка отсутствуют причинно-следственные связи и будут отсутствовать еще года полтора, пока он не задаст своё первое «почему?». Продвинутого ребенка природа электрического тока заинтересует лет в десять. Остальным насильно объяснят на уроке физики в 14. Большинство взрослых людей природа электрического тока не заинтересует никогда, им будет важно лишь на какую кнопку нажать, чтобы включился свет. Что делает мама, догадаться невозможно, но очень много её энергии уходит «в свисток». И так делают в последние годы многие.

Детям это не нужно. Что им нужно? Картина мира: будет так, так и так. Достаточно сказать: «Я костьми лягу, но гвозди в розетку ты не сунешь». И показательно испугаться. В случае опасности для детеныша разумно, если самка покажет свой страх: детеныш млекопитающего приспособлен бояться того, чего боится самка.

Есть у меня хорошая притча про диван. В одной семье есть мама, папа, бабушка, ребенок полутора лет и пружинный диван. Ребенок хочет прыгать на диване. Ему можно поставить примитивные границы: всегда можно или никогда нельзя. Ребенок или радостно скачет, или приземляется на диван исключительно аккуратно и попой.

Это идеальный мир. А есть мир реальный. И в нем мама считает, что на диване прыгать нельзя, потому что ребенок может упасть и удариться головой. Папа считает, что на диване прыгать можно и нужно, иначе, ограждая дитя от всех мировых диванов и прыжков, они вырастят ребенка, который в итоге ударится головой о первую попавшуюся преграду. Бабушка согласна с мамой, но когда она говорит по телефону, готова закрыть глаза на то, что ребенок прыгает на диване – лишь бы не мешал. А вот теперь вы, взрослые люди, скажите мне: можно ли прыгать на диване, когда в комнате папа и бабушка, которая не говорит по телефону? Чей голос должен быть определяющим? Если это студенческая семья, которая живет за счет бабушки, вроде бы можно. По чьей линии  это бабушка – мамина или папина, и на чьей стороне она будет в случае конфликта? Что должен делать бедный ребенок, чтобы во всем этом разобраться, если у него не стоят четкие границы – если сейчас даже вы в пятьдесят голосов спорите, кто прав? В подобных случаях адаптационные механизмы ребенка начинают сдавать, и мы уже имеем дело не с биологической программой, а с вариантом, когда ребенок уже сам не понимает, что ему надо. Плюсом – нарушение аппетита и сна: адаптационные механизмы близки к тому, чтобы исчерпать себя.

Вот случай «безграничья» из моей практики. На прием приходит возрастная пара, а с ними девочка шести лет – а было это достаточно давно, еще до скачка репродуктивных технологий. Родители настолько пожилые, что у меня даже возникла мысль, что девочка приемная. Но нет – девочка родная, очень любимая, а родители просто встретились и полюбили друг друга уже очень взрослыми людьми. Это было так поздно, что они не знали, возможно ли продолжение рода. Тем не менее, чудо случилось, и у них родилась девочка.

И мать, и отец происходили из семей, где детей воспитывали битьем. И когда на свет появилась малышка, они посмотрели друг на друга и сказали: «Никогда! Наш ребенок будет расти в любви, принятии и понимании». Она ушла с работы – ей не хотелось упускать ни единого момента взросления девочки. Он понял ее, согласился. Девочка росла, обожая своих родителей, которые не чаяли в ней души. С чем они пришли ко мне? «Вы понимаете… ребенок бьет отца. Ногами. По лицу».

Папа – под два метра ростом. «Как это вообще получается технически? Он к ней специально нагибается, или ваш ребенок так высоко прыгает?», - спросила я.

Дело обстояло так. Папа вот-вот должен прийти с работы. Девочка с нетерпением ждет, смотрит на часы, теребит мать: с самого рождения дочери отец много занимался с ней, играл, читал книги, рассказывал сказки. И вот папа приходит. Девочка с визгом виснет у него на шее, ласкается, взахлеб рассказывает новости и кричит:

- Папа, папа, давай, давай скорее играть! – все продумано, составлен план, игрушки подготовлены.

4

- Хорошо, милая, сейчас немного полежу, поем и будем играть, - папа совсем не против, но хочет немного отдохнуть – ему уже за пятьдесят, и он действительно устал после рабочего дня.

- Сейчас! – подпрыгивая, кричит девочка, перевозбудившаяся от ожидания любимого родителя.

- Чуть позже… – в воздух говорит усталый мужчина, ложится на диван и берет газету. Девочка скачет вокруг, теребит отца, потом срывает газету, бросает ее на пол. Отец прикрывает глаза, чтобы не видеть мельтешения. Дочь тщетно пытается его пробудить, защекотать, потом… потом отходит чуть назад и крепкой ногой бьет родителя прямо в ухо…

Что произошло? Когда девочка в свои два года начала задумываться о границах, ей позволяли абсолютно все. Поиграть хрустальной вазой? Пожалуйста: разобьет, купим другую. Зайти по колено в лужу? Да на здоровье, переоденем. Игрушку? Купим: кого нам еще баловать?

Не имея возможности разрешить стоящую перед ней проблему, поставить границы, определить, что можно, а что нельзя в окружающем мире, тратя массу энергии на придумывание все новых и новых запросов, девочка начала капризничать, потом плохо спать и отказываться от любимой еды. Невропатолог выписал ей таблетки и массаж. От таблеток девочка становилась сонной и туповатой. Родители пугались, убирали таблетки и по-прежнему все разрешали. Девочка становилась все более нервозной и неуправляемой, изъявляла все более странные желания. Ребенок изнемогал под той тяжестью, которую на него взвалили – и изобретал самые дикие способы, чтобы это показать, ведь маленький ребенок не в силах управлять поведением двух взрослых разумных людей. А границ в семье ей так и не поставили…

…родители сначала мне не поверили. Но попробовали. Тем же вечером мама сказала девочке:

- Отец придет с работы, ляжет отдохнуть. Тронешь его в течение получаса - привяжу к батарее.

- Зачем к батарее? Я и так, - как и ожидалось, девочка легко восприняла долгожданное «установление границ». Теперь, когда папа приходит с работы и ложится отдохнуть, она топает по коридору молча, поглядывает на часы и ждет, когда наступит время игры.

Пожалуй, это самый «злокачественный» вариант бесфрустрационного воспитания, который я наблюдала.

Если бы я в середине ХХ века жила в Америке, могла бы наблюдать целое бесфрустрационное поколение, воспитанное в результате эксперимента.

Многие психологи в то время иммигрировали в Штаты, эта наука переживала бурное развитие. И вот возникает научная гипотеза – а вот если детям ничего не запрещать, давать возможность всё исследовать? Без «не трожь», «положи», «сядь», «молчи»? Если дадим детям двигаться и размышлять свободно?.. Давайте попробуем!

Американцы – любители длинных исследований. Провели многолетний эксперимент. Создали развивающую среду «без запретов» для одной группы детей. Контрольную группу воспитывали традиционным способом. На финише измерили уровень интеллекта. «Свободные» дети «сделали» по интеллектуальным тестам своих сверстников: они были достоверно круче, креативнее, развитее и умнее. Это были честные результаты.

Америка – свободная страна. Результаты исследований были опубликованы. Средний класс сказал: «Ничего себе!» - и сделал стойку. Всего лишь надо не ограничивать ребенка ни в чем – и он будет умнее? – Поехали! Так Америка вырастила поколение бесфрустрационных детей. Они изменили американскую школу, которая была такой же «держимордовской», как у нас сейчас. После того, как в нее пришли эти дети, ситуация изменилась. Дети не считали нужным «есть глазами» учителя. Они спорили. Просили доказать теории. Просили объяснить, почему они должны сидеть, если им хочется ходить. Говорили, что им скучно, когда им было скучно. Они были интересными учениками, хотели и умели добывать информацию. Если учитель рассказывал интересно, его засыпали вопросами, а дома читали массу дополнительной литературы по теме. Большинству из них не нужна была дополнительная мотивация, чтобы пойти в университеты. Закончив колледжи и вузы, они пошли работать и оказались очень эффективными сотрудниками: они хотели и любили работать, активно строили карьеру и довольно быстро становились маленькими начальниками – как раз в том прекрасном возрасте, когда параллельно можно создавать свою семью. Общительные, коммуникативные, они слушали, когда было интересно, сами с удовольствием рассказывали и легко заводили знакомства,

А дальше…. Дальше шел сбой. С ними как с начальниками категорически не хотели работать и у них не получалось построить длительные отношения с противоположным полом. В чем загвоздка?..

Они пошли к психологам – и пошли массово, с вопросом: что с нами не так? Оказалось, они не слышали других людей. «Помолчи, дедушка спит!», «Не трогай младшую сестру!», «Сейчас говорить будет учитель» – всего этого в их детстве не было. Все то, что у их менее интеллектуальных сверстников формировало умение чувствовать, сочувствовать, понимать, учитывать мнение других людей, у них попросту не сформировалось. Они не были злыми или жестокими, не требовали от подчиненных того, что не потребовали бы от себя, но не готовы были понять, что чья-то тётя, умирающая в Аризоне – веский повод для того, чтобы хоть на день оставить офисное кресло. В межличностных отношениях то же самое: если это нефункционально, значит, не имеет места быть. «Плачешь?» - удивлялся представитель этого поколения, глядя на свою подругу. - Но ведь нет объективной причины. Если есть проблема, ее нужно решать. А пока выпей таблетку». Когда утром он находил записку «Прощай, мы больше не увидимся», он оставался в полном недоумении.

Эти людей начали «лечить»: учить чувствовать...
Такой вот опыт, интересный на мой взгляд. 

Вы как родитель принимаете решение о границах. Ваша задача – взять ответственность на себя. Какую - каждый решает сам. Единственное, на чем я настаиваю: ребенок должен быть грамотно информирован. «Зайчик, вот пианино, ты будешь играть на нем восемь лет, прибитый гвоздиком к стулу, пока не пошлешь меня подальше» - нормально. «У меня в голове, дорогой мой сын, произошел сдвиг, и я решила, что ты не будешь есть гамбургеры из фастфуда и мороженое на улице», - тоже нормально. Мы не берем подростковость, там идут пересмотры договоров…

Все это – не объективная реальность, потому что другие дети едят гамбургеры и не мучают семью Шопеном и Бахом. Но – это ваша ответственность, по формуле «это мне пришло в голову». Вам, а не ребенку. Дети ни при чем. Все, что выкаблучивают родители, - их ответственность.

Все, что вы предлагаете ребенку в качестве границы, должно проходить «проверку на лошадиность». Исходя из известной истины, вы можете подвести лошадь к воде, но не сможете заставить ее пить. Вы ставите перед ребенком тарелку гречневой каши (он, естественно, именно сейчас хочет рисовую) и у него – выбор: есть гречку или пойти спать голодным. Граница обозначена: «ничего другого на ужин нет». Но вы не можете сказать: «Щас ты съешь у меня эту кашу!» Потому что это не проходит проверку: запихнете насильно – ребенок вернет вам её рвотой. И вы ничего с этим не сделаете.

Количество границ зависит от мамы и папы. Боитесь, что поставили слишком много и они могут погрести под собой креативность ребенка, его стремление к исследованиями – оставьте мало. Лишь бы они в принципе были!