Нателла Кисилевская

Я смахиваю пыль, устанавливаю иглу в идеальном состоянии, поворачиваю тугую ручку граммофона и всё возвращается. Всё, как 70 лет назад!

Если вы хоть раз оформляли хоть какие-то бумажки, то вам знакомо чувство краснопопой обезьяны, восседающей на горке банановой кожуры, а в этот момент ей (тебе) безмолвной, но внимательной обезьяне пытаются объяснить классификацию стихотворных строф... 

Первый снег, как обнуление, после которого всё становится возможным. Возможным вновь, опять... 

Всё-таки есть в нас нечто такое, что ждёт разрешения.

Зашёл бы антиглянец — Фрейд и сигары: сценарии домашних вечеринок.  Или вот — Постмодернизм в быту: делаем светильник из трусов и швабры...

Меня одолевала реклама со всевозможными коуч-чудесами от прохожих типа Аркадия, которые подумали, что психология для них слишком сложно, там учиться надо, а коуч — это ближе к вдохновению.

С лёгкой иронией принимаю факт того, что все мы в большей или меньшей степени сумасшедшие, а самые нормальные из нас не то что подозрительны, а, может, даже и опасны.

Старый город помнит безвременье, когда вдруг замирают часы и, обращаясь к сияющим в небе дыркам, кто-то просит о счастье, чтоб с благодарностью по долькам его разделить.

Бухгалтерия отчаянно завидовала, кусала кружку и сосредоточенно глядела на одинокого водителя. А Мария Филипповна читала «Тёмные аллеи» и лишь изредка постанывала, вызывая зависть любителей чая вприкуску.  

Народ к нему готовится бодро, радостно, активно. Ещё никогда я не видела в отделе разливного пива такооой очереди...

Очнувшись ото сна, Художник сразу увидел супругино лицо в огурцах...

Куда деться от бесконечного «Я тебе нужен»?

Подлинно только имя и человек, что пишет с верой и надеждою на запотевшем стекле. Для него ты и твоё имя — адрес счастья. Остальное — символы.

Изначальное понимание утеряно. А новые люди пишут непонятные вещи.

Я собирала себя по кусочкам, по щепочкам. Я шла по раскаленным углям, я сгорала, и ветер уносил пепел в пустоту. Я натыкалась на стены, но я шла.