Я сама – персонаж Балабанова

25 февраля 2019 г.
Алексею Балабанову сегодня 60 лет.

Летом я наткнулась на опрос в фейсбуке. Не помню кто, но кто-то близкий к кинематографу просил написать три фамилии лучших режиссёров последних пятидесяти лет. Комментариев набралось много сотен, из российских режиссёров по числу упоминаний Балабанов сравнялся с Тарковским и оба оказались вне конкуренции.

1

После его смерти прошло почти шесть лет, но при нём и без него ни один из коллег так и не смог высказаться хоть сколько-нибудь равно его таланту. Потому что всё, что мы видим сейчас на экране – игра по правилам (правилам партии, правилам бизнеса, правилам рукопожометра). Большинство режиссёрского цеха либо отрабатывает бабло, либо подтверждает мандаты. Незаконопослушный, нетолерантный, не озирающийся на нормы и правила, всегда готовый послать на хер Балабанов недосягаем.

Режиссёр, который снимал фильмы про уродов и людей так, что даже в самом последнем уроде всегда можно разглядеть себя, не оставил шансов на успех тем, кто предъявляет зрителю пластиковых персонажей и говорит: ужаснись, вот это ты. Нет, зайчата, во мне много чего понамешано. Есть кровь, есть дерьмо, есть душа бессмертная, есть мысли стыдные, а вот целлюлозы ни граммулички. Мне легко поставить себя на место любого персонажа Балабанова (все мы – люди грешные), но я представить себе не могу, где, например, живут люди-оригами, люди-схемы Звягинцева. Вокруг меня таких нет, а люди Балабанова есть. Я сама – персонаж Балабанова. Иногда – человек, иногда – урод. Во мне, как и в героях его фильмов, как и в самом Балабанове, разум не всегда побеждает инстинкты, а удовольствие разрушения и саморазрушения сильнее страха. А ещё он последний из режиссёров, кто вывел на экран героя. Понятого, принятого, бессмертного среди мёртвых, живого среди искусственных. После «Брата» героя в кино больше не появилось. Торжество посредственности. Время инфантилов.

Презирая инфантильность, Балабанов обнаружил себя живущим в подчинившемся ей мире и ушёл из него. А мы остались.

************************************************

У меня нет круга общения, я редко выхожу из дома, не поддерживаю старых знакомств и терпеть не могу пустопорожних разговоров.

Я вырос в промышленном центре, где не существовало никакой другой логики, кроме как «все побежали, и я побежал». Единственное, чем я отличался от остальных, — я любил делать бомбы из наборов «Юный химик». Я знал много разных составов, смешивал и взрывал. Зачем? Зачем из рогатки воробьев убиваешь? Потому что это часть охотничьего инстинкта. Зачем стекла бьешь в домах? Ради удовольствия.

Я даже в Монреале один раз попал в обезьянник. Так, по глупости. Потому что они законопослушные, а я — нет. Полицейскому одному не понравился, вот и все. Послал его на хер, потому что он меня заставил стоять в миграционной очереди, а я на фестиваль опаздывал. Он пистолет вытащил, наручники, заставил меня руки за голову положить — в общем, весь набор. У нас бы все проще было: милиционер даст тебе по башке, и ты сидишь тихо.

Я никогда не голосовал. Раньше на выборы насильно гоняли, но я бросал пустой листок. Я и комсомольцем был, но в мое время даже хулиганы были комсомольцами.

2

Свою первую зарплату я получил после 9-го класса — за то, что вещи в экспедиции таскал да в лодке греб. Мы по озерам Челябинской области ездили — лечебные грязи искали. Это совсем глухие места — мы на уазике несколько дней по лесу ехали, чтобы до них добраться. А в этих озерах чудовищная концентрация соли, и вода совершенно черная. И ни души — ни рыбы, ни лягушек. В таких местах, думаю, и писатель Иванов-то не был.

Я не знаю, сколько стоит хлеб в магазине. Чего мне по магазинам ходить? У меня жена и дети.

Моему старшему сыну восемнадцать лет. Только какой он взрослый? Жениться он не собирается. Я вообще не знаю, что он делает. Он с малышами в прятки играет до сих пор. Хотя он очень умный парень — отличник, один из лучших у себя на курсе. Только он живет в очень замкнутом мире. Это называется инфантилизм, это сейчас у многих развито. Но это совсем другой мир, и я его не понимаю.

У меня плохая память на все современное: ни имен, ни названий, ничего не помню.

Изменилась ли моя жизнь за последние десять лет? Да, наверное. Дети выросли, фильмов прибавилось, родители болеют. Ну и каналов стало больше по телевизору.

У каждого режиссера есть только один хороший фильм. Мне «Про уродов и людей» нравится.

Данелия — хороший режиссер, он никогда не скатывается в гайдаевскую комедию. Я не люблю такое кино, когда все кричат и бегают.

Даже не помню, когда я последний раз смеялся. Я такие вещи не записываю. Помню только, что когда в восьмидесятом году я по студенческом обмену учился в Манчестере, то жил в старой рабочей семье. В этой семье дети были, внуки приходили. И мне это очень забавным казалось — что дети на английском разговаривают. Я ведь до этого никогда не слышал, чтобы дети на английском говорили.

Я всегда хотел экранизировать «Камеру обскуру» Набокова. Но, думаю, не смог бы, как он, уехать и писать на чужом языке. Хотя в молодости у меня даже было такое желание. А потом устроился на работу, и все само собой забылось.

Я не считаю кино искусством. Искусство — это когда человек что-то делает один. Художник создает искусство, писатель создает искусство, но когда ты зависишь от пятидесяти человек — какое это к черту искусство?

3

Никогда не выяснял своих отношений с Богом. Мне, в отличие от Терри Гиллиама, и так все понятно.

От окружающего мира я спасаюсь у себя в комнате. Сажусь и занимаюсь своими делами. Дома меня почти никто не трогает, дома меня уже все знают.

Я люблю старые трамваи. В этом нет никакой метафоры современности, никакой булгаковщины. Красивые они, вот и все.

Я не знаю, хороший я человек или плохой. Не мне судить. Умру — узнаю.

Я всегда ношу тельняшку, привык уже.

[Правила жизни Алексея Балабанова, Esquire]

***

_{Оригинал в Facebook автора}