«Поживешь ещё, синичка. Поживешь»...

На кровати лежала женщина. Лицо женщины, когда малышка плюхнулась, чуть скривилось от боли. Совсем незаметно скривилось, так чтобы не напугать гримасой маленькую внучку.

Покой девочки был важнее собственной боли и ее выражения миру. Женщина подумала о том, что чуть больше боли, чуть меньше боли — так ли это важно, если за окном сидит синичка, а маленькая девочка смотрит на птичку с радостью и старается эту радость разделить с ней. Хотя нужна ли радость тому, кто уже не живет. Женщине казалось, что она застряла где-то между жизнью и смертью. Не там и не тут. И дело было не только в боли, вернее дело было совсем не в ней. К боли физической можно привыкнуть, как к некрасоте или не уму, можно смириться, как с несовершенством Мира или с людскими пороками, в конце концов ее можно заглушить таблетками и уколами, а вот боль душевную ничем не заглушишь, и к ней не привыкнешь. 

Жизнь у той, кого маленькая девочка назвала бабусей, была интересная и счастливая. Любимый муж, любимый сын, хорошая благодарная работа. У первой на улице появился телефон. Перестроили старый свекровин дом. Могли бы и двухэтажный построить, были возможности, но как-то неприлично это было, как-то не стоило так выделяться. «Врачиха» — звали ее люди. Не зло звали, а любя, ее очень ценили. Помогала людям как могла и сколько могла. Уже на должности была на высокой, а прибегут вечером: «Татьяна Николавна, у мамки приступ, не уколите ее? А то я боюсь, а батя пьяный». Бежала и колола, потому что должна была. Нет, никто ее не обязывал, она сама себя обязывала. Суровая была, к людям требовательная, к себе ещё более требовательная. А дома мягкой быть старалась, не всегда, правда, выходило, как бабка ее говорила: «Травой камень обложи, все равно при встрече с ногой больно ноге от камня».

Муж

Женщина всегда была грузной, нет не толстой, не большой, а именно грузной, а муж был меленький. Любил ее крепко, звал Таточкой и синичкой почему-то. Ласковый был очень, нет не тютя был, просто более нежный, чем она. Так часто бывает. Берег ее всю жизнь, свою Таточку, свою синичку. Как встретил у яблони, так и берег всю жизнь. Тяжелого поднимать не давал, да и вообще по жизни берег, хотя и сам работал много. Главный инженер был, не хухры-мухры.

Переживал сильно, когда она слегла. Садился рядом и говорил, скрывая слёзы: «Таточка, синичка моя, побудь со мной подольше. Я один не смогу. Я без тебя и жизни-то не помню». Ему и не пришлось одному. Умер в годовщину смерти сына — сердце. Молча переживал год потерю ребёнка и молча умер во сне. Накануне сам нарисовал памятник для сыночка в блокноте. Строгий, гранитный и слова «любим и помним» Ох, горе. Получилось, и себе памятник нарисовал — два одинаковых и поставили.

Сын

Мальчик, хоть и умер мужчиной, в 58, а все равно для матери мальчик. Жил ярко, жадно жил. Две жены, дочь появилась в 57. Желанная девчонка, от любимой женщины, почти девочки. Счастье такое было, надышаться не мог. Любовался ею, как будто знал, что не долго будет видеть. До года девочки не дожил — тромб. С утра был, а вечером уже не стало.

Горе было, горе страшное. Хотя почему было, оно и осталось. Врут те, кто говорит, что время лечит. Ничего оно не лечит, ещё горше от осознания каждодневного. Не должны матери детей хоронить, хотя она и не хоронила-лежачая же.

Два главных мужчины ее ушли, а она осталась, все так же лежит.

Зачем она осталась?
Почему она осталась?
Что это за наказание?
За что ей наказание?

Каждую ночь. Лежишь и думаешь: «За что я здесь?». Молиться не умеешь, не приучена ты к этому, но потребность есть. Своими словами, куда-то наверх неизвестному адресату словесное письмо или послание, а может молитва это и есть, шепотом в темноту: «Заберите меня к ним! Я соскучилась, я хочу обнять их. Пожалуйста. Что за жизнь лежать неподвижной. Пахнуть старостью, создавать людям неудобства, мечтать уже уйти. Пользы никакой от меня нет и помощи никому нет. Мешок с костями, обуза». Потом переходить на тихий, но адресный плач: «Мишенька, Коленька, заберите меня к себе». Иногда и пообвинять даже их можно сгоряча, мол, как посмели меня бросить. Самой себя поругать за эти мысли, потому что не специально бросили, не виноватые они. Потом опять в никуда: «Больно, как больно. Ох, ноженьки мои, что ж вы неподвижные-то. Не летает синичка уже, а сдохнуть не может». И так каждую ночь, вот уже третий год.

А потом сон как забытьё, с надеждой, что рассвета уже не будет. Закрыла глаза — открыла, а там Коленька и Мишенька: «Здравствуй, синичка, мы тебя ждали», «мамочка моя пришла». Но нет. Открываешь глаза и ты опять тут, но утро, солнце и как-то легче. Хотя что скрывать, разочарование есть, что проснулась тут, а не там. И тут топот босых ножек по полу и звонкий голосок как колокольчик звенит. «Смотри, смотри, бабуся, птичка синичка», — кричит маленькая.

Только проснулась маленькая, в пижамке с котятками. Смотрит женщина, любуется. Глаза Коленьки, а волосы курчавые, как у Мишеньки. Радость. И хочется жить. А ещё и синичка. Может это привет откуда то сверху, от Коленьки, мол терпи синичка, каждому свой срок отмерен, а мы тут тебя ждём с сыном. Все у нас хорошо. Тут же себя осекает: «Господи! Ну что за бред. Ты же врач! Нет там ничего. Черви сожрали в земле и Коленьку, и Мишеньку. Больно, ох как больно сразу в сердце. Вот сейчас бы уйти из этой жизни, миг и нет тебя, но сейчас нельзя, маленькая напугается. А может что и есть там, куда меня не пускают, не зря же люди верят, все дураками быть-то не могут. Ладно, потом разберёмся, никуда ж не денутся, заберут же меня. Тыщу лет никому не жить».

«Бабуся, бабуся. Расскажи, как вы с дедушкой познакомились, как дедушка- мальчик тебя синичкой звал», — кричит маленькая и прыг на кровать. Женщина, морщится незаметно (маленькая прямо на руку плюхнулась) обнимает внучку, зарывается руками в кудрявые, как у отца, волосы малышки и начинает в непонятно какой раз рассказывать: «Когда я была маленькая, как ты сейчас, у нас на улице жил мальчик. У него были такие же огромные карие глаза, как и у тебя. У него всю его жизнь были такие прекрасные глаза, как у тебя. Однажды он подошёл ко мне, когда я зарывала секретики под деревом. Ты знаешь, что такое секретик? Я тебе потом про секретик расскажу. Ну так вот, мальчик с красивыми глазами подходит и говорит мне: «Привет, синичка, а что это ты под яблоней роешь? Клад что ли? Покажи что там, синичка». А в голове мысль: «Наверное я тут, чтобы рассказать ей и про Коленьку и про Мишеньку. А может я тут чтобы налюбоваться на неё или научить ее делать секретики. Или ещё для чего нибудь важного. Хотя что может быть важнее, чем уметь делать секретики? Ничего поживешь ещё, синичка. Поживешь»...

_{Оригинал — на странице автора ВКонтакте.}